В расположении отряда Воронов закрылся в помещении штаба, достал рисунок, который незаметно от окружающих дал ему Грачев. На вырванном из тетради листе разлинованной в клетку бумаги талантливый слушатель наскоро изобразил мужчину лет тридцати пяти – сорока, с волевым подбородком, густыми, сходящимися у переносицы бровями.

Судя по лицу, незнакомец принадлежал к южнославянской этнической группе, а возможно, был смешанных кровей. Рисунок, выполненный авторучкой, был настолько хорош, что Воронов при встрече с уверенностью опознал бы «львовского корреспондента».

После изучения рисунка Виктор достал блокнот в красной дерматиновой обложке. На лицевой стороне ее заводским способом был нанесен герб, похожий на трезубец с мечом вместо центрального зубца. Герб был Воронову незнаком, раньше он никогда не встречал его.

Открыв блокнот, он обнаружил спрятанную под обложкой небольшую фотографию, на которой были запечатлены мужчина и женщина, сидящие перед объективом фотографа плечом к плечу, как близкие родственники или хорошие друзья. И мужчина, и женщина были очень серьезными, словно фотографировались на паспорт, а не на любительский снимок.

Женщине было лет тридцать, не больше. Она была упитанной, с пухленькими щечками, маленькими глазками и густыми бровями, сходящимися у переносицы. Судя по намечающемуся второму подбородку, женщина страдала начальной стадией ожирения, а может, просто любила хорошо поесть и поспать после сытного обеда.

Мужчина был Воронову уже знаком – именно его изобразил на своем рисунке Грачев. Виктор долго рассматривал фотографию и не мог понять, что общего у загадочного львовского корреспондента и молодой женщины, но что-то общее у них, без сомнения, было. Виктор отложил фотографию и стал листать блокнот. На первой странице авторучкой владелец блокнота написал крупными печатными буквами лозунг на украинском языке: «…Героям слава!»[5] Лозунг показался Воронову избыточно патриотичным и даже хвастливым, чем-то напоминающим «Слава КПСС!».

«Это себя он героем считает? – удивился Воронов. – Или в его понятии герои – это бойцы, преданные трезубцу с мечом? Чей это герб? Или это не герб, а зашифрованный символ? А бабенка-то с ним на фотке мордастенькая! Чувствуется, полкастрюли вареников навернет и добавки попросит».

На следующих листах были схемы КПП на окраинах Степанакерта, в селах Ходжалы и Дашбулаг. Два рисунка изображали фронтальную проекцию рельефа местности у КПП № 22 и № 15.

«Около КПП № 22 начался Первый степанакертский мятеж, – стал рассуждать Воронов. – КПП № 15 – это Дашбулаг. Что между ними общего? Оба КПП стоят в низине, окружены невысокими горами. Остальные КПП расположены либо на равнинном участке местности, либо имеют гору только с одной стороны».

На горизонтальных схемах КПП № 22 и № 15 от одной из гор в направлении КПП расходились пунктирные линии с острыми наконечниками на концах. На военных картах так обозначался возможный сектор обстрела с определенной точки. На следующих листах на украинском языке была дана краткая характеристика намеченных для обстрела объектов. Воронов мало что понял из пояснений, но одну фразу перевел: «…тикать из Дашбулага удобнее».

«Конечно, удобнее! – согласился с корреспондентом Воронов. – По проселочной дороге можно незамеченным выехать к азербайджанскому селу, где несут службу солдаты Калачевской бригады. Они с корреспондентами связываться не будут, пропустят без досмотра».

Последние листы в блокноте были исписаны бессмысленным текстом, похожим на шифр.

«Сообщить о находке Сопунову или нет? – решал Виктор. – Пожалуй, подожду, посмотрю, как будут развиваться события. Если Грачев прав и среди его одногруппников есть предатель, то он даст о себе знать… О-па, дошло! На фотографии и у мужчины, и у женщины одинаковый напряженно-испуганный взгляд, словно они вступили в запрещенную организацию и только перед объективом фотографа поняли, на что подписались и какие могут быть последствия в случае провала».

На другой день в отряде разразилась «эпидемия» – кишечная инфекция неизвестного происхождения. Единственным ее проявлением была диарея. Человек, подхвативший инфекцию, каждый час был вынужден бегать в туалет. Боеспособность отряда за одно утро упала до минимума. Оно и понятно, какой из слушателя боец, если он ежесекундно к животу прислушивается?

С началом эпидемии в расположении отряда дефицитом стала обыкновенная бумага, но шустрые слушатели нашли выход из положения – вскрыли школьную библиотеку и пустили на гигиенические нужды годовую подшивку газеты «Советский Карабах».

Прибывший на смену Архирейскому подполковник Немцов, узнав об эпидемии, приказал ротацию нарядов на КПП не проводить, а оставить отдежурившие смены на новый недельный срок. Из ВОГ был вызван врач-эпидемиолог, но такого специалиста в бригадном госпитале не оказалось. Пришлось запросить помощи у местных врачей.

Седой армянин в белом халате осмотрел столовую и уверенно заявил, что массовое расстройство пищеварения у хабаровчан – это следствие нарушения санитарных правил и норм при приготовлении пищи. «Кастрюли лучше мыть надо, тогда и животами маяться не будете!» – с нескрываемым презрением сказал он. Поваром в столовой был Семэн, одногруппник Воронова. До него пищу готовили местные повара, но они куда-то исчезли после начала массовых беспорядков.

– «Крунк» решил наступать по всем фронтам! – с насмешкой оценил исчезновение поваров командир отряда. – Они думают, что мы не сможем организовать приготовление пищи и быстрее уедем в Хабаровск? Найдите среди личного состава повара, или нам придется одними консервами питаться.

Летом в блокадном Степанакерте для дальневосточников консервы были едва ли не самым доступным источником пищи. Закупить продукты в Агдаме или Барды удавалось все реже и реже. На базаре в Агдаме местные торговцы охотно продавали начальнику продовольственной службы отряда овощи, фрукты, мясо и конфеты с тмином. Зимой с доставкой продовольствия проблем не было, а летом вывезти овощи-фрукты из Агдама стало сложнее. Дважды на выезде из города грузовик с продовольствием был остановлен на КПП дружинниками. С криками «Армян кормить поехали?» экстремисты запрыгивали в кузов и выбрасывали продукты на дорогу. Один раз продовольствие помогли отбить местные милиционеры, в другой раз командир Калачевской бригады Колиберенко организовал целую войсковую операцию по закупке продовольствия, но принятые меры ситуацию в целом изменить не могли. Со свежими продуктами в отряде с каждым днем становилось все хуже и хуже. В июле обеспечением отряда продовольствием занялся ВОГ. С армейских складов в столовую завезли крупы и подозрительной свежести мясо.

– Давненько я сечки не ел! – воскликнул Вождь, увидев солдатскую кашу на ужин.

Повар из Семэна оказался никудышным. Сваренная им каша слипалась, в тарелку из черпака выпадала одним комком, но есть что-то надо было! В первый день, матерясь и чертыхаясь, слушатели поковырялись в каше и оставили ее на тарелках почти не тронутой. Через неделю они как миленькие ели синюю слипшуюся малосъедобную массу и мечтали о возвращении в Хабаровск, где в столовой пища всегда была вкусной и свежей.

С исчезновением армянских поваров пропали и моющие средства. Наряд по кухне стал мыть кастрюли и сковороды солдатским мылом, но оно в жесткой карабахской воде плохо мылилось и не смывало жир. Скудное питание и небрежность в мытье посуды в столовой породили кишечную инфекцию, название которой никто из хабаровчан так и не узнал.

В первые же дни эпидемии туалеты в десятой школе оказались загаженными. Они не были рассчитаны на такой наплыв «посетителей». Чтобы не превратить учебное заведение в провонявший миазмами сортир, Немцов снял с ближайшего КПП половину наряда и велел выкопать яму на стадионе перед школой. Нанятые армянские плотники сколотили над ямой стены, и получился уличный туалет без крыши. Местные жители были в шоке: «Куда наши дети учиться пойдут, если перед школьным крыльцом стоит туалет? Как они будут физкультурой на стадионе заниматься?»