Да будь она проклята навеки, если доставит этому полумужчине такое удовольствие! Еще раз двинув челюстями, она протолкнула всю эту мерзейшую массу в желудок.
— Вот и умница! — Гилбер похлопал ее по коленке, будто поздравлял с чем-то. — А ведь неплохо, а? Конечно, листья эти вкуснее, если их сварить… во всяком случае, в это время года. Теперь я припоминаю, что моя мать никогда не делала из них салат, кроме как весной.
Бекка вытерла все еще влажный от слюны рот тыльной стороной ладони.
— Я когда-нибудь убью тебя, Гилбер Ливи!
— Значит, ты практиковалась и теперь стреляешь лучше?
— Ты же знаешь, что нет.
Его провоцирующая усмешка исчезла так же быстро, как вспугнутая пичуга.
— А может, и следовало бы…
— Каким это образом? — поинтересовалась она. — Патронов у меня мало. Когда они кончатся, то где я возьму новые, пока мы не доберемся до города?
— Если ты думаешь, что они там сразу же преподнесут тебе коробку патронов, то… — Продолжение его слов звучало как неясное бормотание.
Бекка пощупала узел, завязанный на подоле одной из юбок, где сейчас покоился револьвер.
— Вероятно, надо было отдать его тебе, — сказала она, стараясь, чтобы голос не выдал сомнений, обуревающих ее. — Ты хоть стрелять из него умеешь, так, чтобы попадать в цель.
— У меня уже есть собственное оружие, и этого достаточно для любого мужчины. Так что твое пусть останется при тебе. — Он даже не подозревал, как обрадовали Бекку его слова. — Хоть ты и не сумеешь им хорошо распорядиться, зато знаешь, что за штука — отдача. Наверняка ты с ним управишься лучше, если будешь защищаться на близком расстоянии.
— Думаешь, я сумею?
— А почему бы и нет? На тебя не похоже, чтобы ты кинулась с визгом бежать, услыхав револьверный выстрел. — Тень прежней улыбки приподняла уголки его губ; — Хотелось бы мне познакомить тебя с моей матерью. В тебе хватит мужества, чтоб она воспитала из тебя настоящего бойца.
— Твоя мать тренирует бойцов? — Бекке показалось, что вот сейчас Гилбер Ливи расскажет ей, что в тех местах, откуда он явился, мужчины рожают детей. И она ему поверит. Кем бы он ни был, но он не настоящий мужчина. За многие дни, проведенные ими в пути, он ни разу не попросил у нее ни Поцелуя, ни Жеста. Может, это потому, что он, по его словам, сын священника, а может, с ним случилось что-то непоправимое. Она все же надеялась, что это не так.
— Там, откуда я родом, все обучаются защищать себя, — сказал он. — Не все делают это ружьями — их у нас очень мало и боеприпасов — тоже. Но раз уж мы выбрали свой образ жизни, никому из ваших не придется считать нас легкой добычей.
Бекке показалось, что она понимает:
— Войны из-за земли обычно случаются между соседями. И мне очень жаль, что они все еще бывают в ваших краях.
— Нет, наши земли никому не нужны, — ответил Гилбер. — Никто, кроме нас, в этих горах жить не захочет. — Он оглянулся назад, на тропу, по которой они пришли. За полосой деревьев солнце уже склонялось к западу. — Кроме умения обращаться с оружием, Бекка, есть многое, чему тебе следовало бы поучиться. Моя мать учит детей нашего племени тому, чтобы каждый мог выжить, если он останется совсем один. Вот что ты станешь делать, если что-нибудь приключится со мной?
— Ничего с тобой не приключится.
Бекка говорила со свойственным ей ослиным упрямством, но страх уже пропитывал ее голос — он дрожал.
— Так в чем же дело? Почему ты боишься овладеть лесным знанием?
Бекка вспыхнула:
— Я никаких знаний не испугаюсь!
Гилбер потянулся за кожаной сумкой, висевшей у него на боку, и высыпал горсть странно выглядевших растительных огрызков, чтобы Бекка могла их хорошенько разглядеть.
— Ты говорила мне, что училась траволечению, так что готов спорить, ты многое знаешь о лекарствах. Однако беда в том, что не все, что хорошо для тела снаружи, годится и для желудка.
— Я немного знаю и о том, как готовить разные чаи, отвары…
— Если ты попытаешься заменить еду твоим чаем, то в брюхе у тебя засвистит ветер! — Гилбер явно не собирался обижать ее. — Вот погляди-ка на это. — Он показал на листья, стебли, корни и кожистые пластинки грибов. — Все это я собрал сегодня днем. Это только образцы, но я знаю места, где растут еще такие же. Их можно есть. Если мы будем идти и дальше так же, обходя хутора, запасы Виджи кончатся задолго до того, как мы дойдем до берега. Я знаю, как можно прожить на таких вот дарах леса, но мне было бы спокойнее, если б и ты знала о них. Я вовсе не думаю, что со мной произойдет несчастный случай… Мои дела в городе слишком важны для моего народа в горах… и все же, на всякий случай…
— Ничего с тобой не случится, Гилбер, — повторила Бекка, стараясь превратить свои слова в заговор, отгоняющий зло. — Но если тебе будет так спокойнее, то учи меня.
— Если говорить правду, мне будет не только спокойнее, — признался он. — Земли, по которым мы пойдем уже завтра, очень скудны. Если мы оба будем знать, что съедобно, а что — нет, мы сможем в этом лесу собрать столько еды, что обеспечим себя до будущего шаббита, а большую часть того, что нам дал Виджи, оставим как неприкосновенный запас.
Когда Гилбер упомянул о завтрашнем марше, Бекку пробрал озноб. Гилбер принял эту дрожь за дрожь от холода. Он взял длинную палку и разворошил маленький костер, который развел на месте их стоянки. Это была последняя роскошь, которую они могли себе позволить, и оба хорошо это знали. Следующий переход будет проходить по безлесным местам — по пустошам, где разрушение почвы, вызвавшее впоследствии Голодные Годы, было особенно сильным. Земля там, по словам Гилбера, умерла. Зерновые там расти не могли, да и дикая растительность — тоже. Правда, земля теперь не была и совсем голой — уж больно много лет прошло, — однако все, что росло на этой изуродованной земле, было как лишаи на трупе.
Огонь, разведенный в пустошах, мог бы стать маяком для любого хуторянина, чьи глаза случайно глянули бы в том направлении. После того, что Бекка сделала Адонайе, нельзя было рисковать ничем, что могло привлечь к ним внимание и отдать Бекку в руки любого альфа. Дьяволица — так в присутствии мужчин ее звали другие женщины, но кто знает, может, в глубине своих сердец они ее превозносили? Ни один альф не мог спать спокойно под собственной крышей, пока рассказы о ее деяниях шуршат над сжатыми полями и передаются от одной женщины, сидящей у камина, к другой. Бекка присвоила себе право решать, тогда как Мужской Обычай утверждал, что она лишена права на выбор. Безумная обладательница каменного сердца, живущая у Виджи, показала, как далеко может зайти женщина, чтобы вернуть себе право решать и обладать выбором, хотя бы в мелочах. Бекка противопоставила себя новому альфу хутора, сказала ему «нет!» и всадила ему в глаза два острых и тонких стальных зуба в подтверждение своих слов. Она сделала то, о чем многие женщины лишь мечтают, выполняя непосильную работу, рожая детей и видя, как этих детей у них отбирают по воле альфа. Бекка стала легендой.
Но если легенду изловят и покажут, какого цвета ее кровь и как громко хрустят ее кости, тогда…
Бекка целиком отдалась уроку Гилбера. Это отвлекало ее от мыслей о том, что все еще разделяло ее и город с его правосудием.
— Ну, эти я хорошо знаю, — сказала Бекка, беря в руку маленькие, похожие на бутончики грибы. — Кэйти клала их иногда в похлебку.
— А Кэйти говорила тебе, как отличить один вид от другого? — спросил Гилбер.
— Еще бы, конечно. Одни белые, другие коричневые, третьи достаточно мягкие, чтобы их есть сырыми, другие же надо сначала варить, а еще другие…
— …Могут тебя убить, — перебил ее Гилбер, кладя конец оживленному перечислению Бекки. — Знаешь ли ты, как отделить хотя бы смертельно опасные? Белая изнанка, маленькая шляпка с краями, свисающими почти до корня, а ножка под ней украшена несколькими бахромчатыми кольцами. — Гилбер с помощью охотничьего ножа заточил конец палочки, которой ворошил костер, и начал рисовать на земле, сопровождая рисунки словесными описаниями. Вскоре голова Бекки закружилась от множества указаний и предостережений: грибы, что растут на деревьях, тверды, но безопасны; грибы, ножки которых розовеют или желтеют при срезании, отпугивают грибника, советуя ему заняться менее опасным делом; грибы, чьи шляпки загибаются по краям вверх, образуя чашечку, могут оказаться и деликатесными, и причиной вашей гибели, если вы не знаете мелких примет, позволяющих отличать один вид от другого.
