— Но мы богопослушные люди. — Уроки Хэтти, всплывая в памяти ее дочери, обретали оттенок иронии. — Все, что мы делаем, мы делаем так, как учит нас Писание. Мы не можем похвалиться тем, что нам известны цели Господа Бога; это было бы с нашей стороны нахальством. Мы просто повинуемся Ему, а потому на нас почиет Его благословение. Разве может человек подвергать сомнению Слово Божие?

Чудом выживший мальчуган сжался и затрясся, как древний больной старик. Бекка почувствовала во рту вкус желчи, увидев, как ужас вытесняет сознание из глаз ребенка, оставляя после себя зверя. Этот ребенок выжил, но если он не восстановит способность пользоваться своим мозгом и телом, то его жизнь будет коротка. В Писании найдется строчка, которая оправдает решение убрать из хутора этот лишний и бесполезный рот. Всегда, когда в этом есть нужда, подходящая строчка находится, и ее будут вертеть и так и эдак, пока она не станет полностью приемлемой.

«Слово Господне». Эти слова окутывали Бекку, как окутывает плечи теплая золотистая ткань, даруя уют и безопасность. Теперь они несли в себе память об убитых детях, чья единственная вина заключалась в том, что они были слишком малы и, стало быть, могли отвлекать своих матерей от любых видов служения их новому господину. Если же при этом погибнут и другие дети, что ж, так получилось: таковы пути Господа, без вопросов принимаемые настоящими богопослушными людьми.

Мы просто повинуемся.

«Тогда, значит, я не богопослушная женщина!» Поняв это, Бекка отнюдь не испугалась. Она чувствовала себя так, будто кто-то принес ей, пребывавшей в сумерках, яркий источник света. Все проповеди ее матери, извлеченные из Писания, все это преклонение перед обычаями и хуторскими традициями, обязательное для каждой покорной дочери Праведного Пути, — все это отпало от Бекки, как мякина от тяжелых зерен ячменя. Вот она стоит тут, и единственная ее опора — ясное понимание своих возможностей, а она… не боится!

Вернулась Тали. Грубо толкнула Бекки локтем.

— Он ждет.

Бекка с силой ударила женщину по лицу.

— И подождет. Я не корова, чтоб меня погонять, Тали. Я пойду, куда должна идти, но ты держи от меня свои лапы подальше!

— Заносишься передо мной, ты, маленькая… — Рука Тали метнулась к лицу Бекки. Пальцы Бекки сомкнулись на запястье Тали, удержав руку той на волосок от щеки.

— Не смей!

Бекка произнесла это совсем тихо, но в короткой фразе было заключено обещание целого моря боли — столько, сколько вообще можно вложить в слова.

Потеряв дар речи. Тали показала на дверь, ведущую к лестнице. Бекка спокойно вышла из гостиной с гордо поднятой головой и с королевским достоинством в каждом движении. За спиной она услышала сухой смешок Бабы Филы.

Бекка поднялась наверх в сопровождении Тали, шедшей следом за ней, будто служанка, и двух мужчин, игравших роль почетной стражи.

Не торопясь она подошла к старой двери, ведущей в бывшую спальню па, и повернула ручку до того, как кто-нибудь из ее трех сопровождающих мог вмешаться.

В большой неубранной постели лежала и рыдала Руша; маленькая грудь обнажена, на подбородке несколько ссадин.

Адонайя развалился в большом мягком кресле у окна со стаканом воды в руке. На нем был надет один из старых домашних халатов Пола, явно слишком большой для него. У Адонайи был вид человека, который и родился и был воспитан исключительно для того, чтобы править округой именно из этой комнаты. Все здесь, включая и девчонку в постели, принадлежало ему по праву рождения.

— Бекка! — Нотка притворного гостеприимства в словах, произнесенных им, резанула ее по нервам. — А нам так не хватало тебя этой ночью! Но ты вечно так застенчива, так скромна. Мой родитель учил меня, что это великолепные качества в женщине. Однако он не упомянул о том, что иногда они чертовски неудобны.

— Бекка! — Маленькая Руша протянула к ней руки. Появление сводной сестры исторгло громкое рыдание из самых глубин ее сердца. Бекка не стала ждать разрешения. Она бросилась к кровати и крепко обняла Рушу. От простынь исходили запахи пота и секса и еще какой-то очень резкий и незнакомый запах. Несчастнее самого несчастного грешника, Руша, перемежая слова всхлипами, покаянно шепнула, упираясь носом в грудь Бекки:

— Я только сегодня вошла в пору.

— И вот это оказалось большой удачей, — заговорил Адонайя. — Всегда ведь исключительно приятно, если молодой альф получает свидетельство благосклонности Господа сразу же после начала своего правления. Я-то надеялся, что этот момент со мной разделишь ты, Бекка, но твоя скромность, твоя невиданная скромность… — Адонайя причмокнул языком. — К счастью. Бог решил наградить своего достойного слугу.

Он осушил стакан с водой и протянул его к постели.

— Я желаю пить!

Руша, высвободившись из объятий Бекки, взяла голубой глиняный кувшин и наполнила стакан. Удовольствие, доставляемое ему зрелищем этой прирученной девочки, казалось, заставляло Адонайю раздуваться, как шар. Руша даже не пыталась скрыть свою наготу перед глазами еще двух мужчин. Старший из них прикрыл глаза веками, младший бесстыдно пялился на то, как Руша прислуживает своему господину, а затем с несчастным видом прячется в ворохе мятых простынь. Пока все это происходило, Бекка, сама того не желая, заметила на простыне пятно — знак потерянной Рушей невинности.

Адонайя маленькими глотками выпил воду, а затем откинул голову, будто собирался вздремнуть. Бекка вдруг обнаружила, что пристально вглядывается в его обнаженную шею и что откуда-то из глубин ее живота в ней поднимается и крепнет желание: «Господь Всемогущий, неужели ты не можешь дать мне силу мужчины на то время, которое нужно, чтоб сломать эту мерзкую шею!»

Только когда Адонайя снова заговорил, Бекка очнулась и вернулась в реальный мир. Она настолько пришла в себя, что наконец смогла уловить смысл его слов:

— …О костях позаботятся. Этим могут заняться старшие жены, чтобы не торчать, изображая из себя каменные столбы. Я займусь ими потом, когда подбодрю своих женушек.

Старик хуторянин возразил:

— Нужна неделя, а то и больше, чтоб они снова вошли в пору. Обычно приходится ждать, пока не кончится траур, Адонайя.

Молодой альф вскочил с кресла и кинулся на хуторянина прежде, чем кто-нибудь успел мигнуть глазом. Удар кулака правой отбросил голову хуторянина влево, а кулак левой врезался ему в живот, заставив его согнуться пополам и уже в этом положении принять удар босой ноги в челюсть. Хуторянин отлетел к стене и ударился о старый ящик, в котором Пол хранил свои немногочисленные книги. Ящик закачался и чуть не упал на мужчину, однако дело ограничилось тем, что несколько томов вывалились наружу и упали на пол. Кровь у старика лилась из носа и изо рта. Когда он очнулся, то вместе с кровью выплюнул на пол несколько зубов.

Хотя жертва еще не опомнилась, Адонайя уже кричал:

— Советы я принимаю только от своих людей, да и то, когда я их сам попрошу. И клянусь Богом, если я еще раз услышу, что кто-то из вас — недоносков из Праведного Пути — называет меня по имени, это для вас будет означать одно — смерть. Я покажу вам, кто здесь господин!

Бекка метнулась мимо постели и подбежала к подоконнику, на который Адонайя поставил стакан. Человек Адонайи с неразборчивым воплем попытался остановить ее, но она быстро и ловко ускользнула от Него. В этот момент для Бекки не существовало ни приспешника, ни его господина. Бекка схватила стакан и твердым шагом подошла к хуторянину. Тали попыталась было встать между ними, но в ответ получила краткое проклятие и резкий толчок, опрокинувший ее на постель рядом с Рушей.

Волосы Бекки, заплетенные в косы, расплелись и мешали ей видеть. Она откинула их назад, за уши, и наклонилась, чтобы смыть прямо руками кровь с лица хуторянина. Она слышала смех Адонайи, потом распоряжение, данное подручному, произнесенное слишком тихо, чтоб его можно было разобрать. Она просто не обращала на это внимания. Ощутила на своем плече руку молодого и нетерпеливо стряхнула ее.