Тень по-прежнему вторила девушке, ничто не указывало на сдвиг с мертвой точки, тогда Моник стала умолять, приказывать, чередуя оба действия, впадая в отчаяние; невдалеке слышалась возня клона, что лишь нервировало сильнее.

- Я не могу! Не получается!!

Ответом стало граянье вороны, кружившей вокруг копии Моник, не собирающейся сдаваться. С рычанием Зоэ-Моник пробовала снова и снова, но с каждым разом все больше казалось происходящее бредом, в глубине души нет никаких сил, унаследованных от отца, только дар Фоссегрима, бесполезный в данной ситуации – у теней нет собственного сознания, а значит, повлиять на них нельзя.

Моник вдруг подумалось, как давно она не брала в руки гитару, словно целая вечность канула. Она скучала по музыке, наполняющей тело и душу до краев, скучала, будто по старому другу, но сможет ли девушка еще когда-нибудь спеть вместе с близкими, или до конца дней обречена скрывать свой дар? Воспоминание о первом дне в музыкальном классе, где голоса Леони, Арлетт, Беньямина и Эрве слились в общую симфонию, проецируя гамму невероятных чувств, словно церковные витражи, через которые солнечные лучи, пробиваясь, являют взору творения золотых рук мастера.

Воодушевление несмелыми шажками прошло в сердце Зоэ-Моник, она ощутила явное желание воззвать к трем богиням, которым поклонялись предки. Сложив руки в молитве, девушка не сводила взгляда с клона, подобравшегося почти вплотную к ее собственной тени, напряжение сковало голову, боль пульсировала в висках, плавно охватывая и глаза, сопровождавшие каждое движение противника. «Убирайсяубирайсяубирайся», - мантру повторяла Моник, под сиплое дыхание двойника, протянувшего к ней руку; девушка почувствовала горячую влагу под носом, но продолжала взывать к богиням.

Краем глаза Зоэ-Моник увидела, как еще будучи в полете Беньямин принял человеческий облик, спеша к ней, через мгновение осознала, что уже лежит на земле, а двойник, сотворенный из тьмы, касается шершавыми пальцами ее лица, это стало последним, что она разглядела перед тем, как веки сомкнулись, даря желанный покой.

Тур де Франс — ежегодная мужская многоступенчатая велогонка, проводимая преимущественно во Франции.

Гонка была впервые организована в 1903 году с целью увеличения продаж газеты L'Auto и с тех пор проводится ежегодно, за исключением случаев, когда она была приостановлена из-за двух мировых войн.

Глава 17

Моник медленно вынырнула из сна, мгновение пытаясь понять, где находится, голова казалась тяжелой, неподъемной, словно отбойный молот, вдобавок немного кружилась, пришлось держаться за стену, чтобы сесть в постели, и как следует осмотреться. Она оказалась в собственной комнате, видимо давление на организм было слишком сильным, и девушка отключилась, оставалось надеяться, что Беньямин смог избавиться от тени.

В доме стояла тишина, из окон не лился свет, Зоэ-Моник подняла глаза, чтобы прикинуть сколько времени она пробыла в отключке, но вздрогнула, увидев в той части комнаты стоящего к ней спиной Беньямина Де Кольбера.

- Ты еще здесь? Который час?

- Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Полагаю далеко за полночь. Ты проспала, по меньшей мере, часа три.

Моник спустила ноги с кровати, но попыток встать не предпринимала. Парень развернулся и, поджав губы, пришел на помощь, протягивая руки, на которые девушка опиралась, идя до самой раковины, чтобы плеснуть в лицо холодной водой.

- Приходил Эрве. Пытался залезть в окно.

Зоэ-Моник так и застыла со стекающими по ресницам, носу, щекам каплями, остекленевшим взглядом уставившись на продолжающую течь из крана воду. Как теперь объяснить Эрве нахождение другого парня в ее спальне, не приоткрывая всю правду? А может, пришла пора открыться тому, кого выбрало ее сердце? Поверит ли?

- Я сказал, что тебе необходимо отдохнуть, и он ушел. Не беспокойся. Твои родители ничего не заметили, они ждут на кухне. Вам есть что обсудить. Когда я принес тебя в дом, то хотел уточнить, почему они не обучали тебя теневой магии, но, как оказалось, они были даже не в курсе происходящего с тобой. Почему ты не рассказывала им, Зоэ-Моник? Они бы все поняли и помогли тебе.

- ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?!

Вскрикнула шепотом Моник, резко вскидывая голову и взглянув в глаза Беньямину, в них читалось раскаяние, но для девушки оно не значило ровным счетом ничего, бессмысленно сожалеть о том, что уже произошло, если не можешь обернуть время вспять. Проблемы с Эрве не шли ни в какое сравнение с тем, с чем теперь предстояло разбираться. Долгие годы хранимая тайна вышла наружу, невозможно и представить, насколько родители разочарованы. Хотелось выпрыгнуть в окно и бежать, как можно дальше отсюда, не оборачиваясь, лишь бы избежать разговора с матушкой и отцом.

- ТЫ НЕ ИМЕЛ НИКАКОГО ПРАВА!

- Да, ты права, прости меня, если бы я знал раньше, то ничего бы не рассказал, прости...

Заметавшись по ванной комнате, Моник не с первого раза дрожащими руками выключила воду, уронив стаканчик с зубной щеткой, Бен взял девушку за запястья, крепко сжимая, заставив посмотреть на себя.

- Успокойся, все в порядке. Рассказал только о твоих способностях, о Меланхолии речи не шло, эту тайну я унесу с собой в могилу. Обещаю. Я облажался, знаю, прости меня, пожалуйста, Зоэ-Моник, но послушай, твои родители, нет, мы вместе найдем выход.

- Ты не понимаешь!

Моник попыталась вырваться, но в этот момент в комнату вошли родители, услышав возню; у Элайн сжалось сердце при виде потерянной дочери, в глазах которой застыли слезы, грозящиеся пролиться дождем. Беньямин отступил в сторону, когда ведьма порывисто обняла дочь, прижимая к себе. Слезы обожгли щеки, обгоняя друг друга на нежной коже девушки, она несмело обхватила руками в ответ стройное тело Элайн, вдыхая родной запах, не ожидая подобной реакции, Моник не знала, как реагировать. Казалось, все прошлые обиды в этот миг канули в лету.

- О, детка, ты обязана была рассказать нам. Ведь ты знаешь, мы с твоим папой сделали бы все возможное...

- Я не могла...я не знала, как...я боялась, что вы не поймете, разочаруетесь...

- Ну что ты, любимая...

Всхлипы то и дело вырывались из груди, перерастая в едва сдерживаемые рыдания, Моник почувствовала, как вместе со слезами спадает с плеч тяжкий груз, носимый годами, а взамен облегчение заполняет каждый пустой уголок в глубине души. Когда Зоэ-Моник успокоилась, Гобеи и Беньямин Де Кольбер расположились в гостиной для обсуждения всего, что стало известно.

- Если бы я знал, что тебя гнетет, то смог хотя бы обучить тебя азам.

- Не вини себя, отец. Нужно было сказать вам сразу, но я считала, будто схожу с ума.

Эгон Гобей сжал руки дочери в своих, не понимая, как уместить в слова все, что чувствовал, поэтому вампир коснулся губами кончиков пальцев дочери, надеясь, что девушка все прочтет в его жесте и глазах.

- Зоэ-Моник, я понимаю, возможно, сейчас ты злишься на Беньямина, но он старался для твоего блага. Честно сказать, я предполагала нечто подобное, нельзя не заметить очевидного сходства, но была так занята, да и не желала видеть никаких проблем, плененная мыслью создать идеальный мир только для нас троих.

Начала сетовать на свою недальновидность Элайн Мелтон-Гобей, но быстро взяла себя в руки, как делала всегда. Моник отметила, что Эгон нахмурился при упоминании отца Бена, но ничего не сказал, продолжая внимательно слушать речь супруги.

- Впрочем, это уже неважно. Беньямин сын одного нашего старого знакомого, когда-то приютившего меня в своем замке, твой отец работал на него долгие годы, пока тогдашний король вампиров не даровал Эгону свободу. Именно в том замке мы и встретились.

- Вы были помолвлены с моим отцом? Простите за бестактность, но от Матэуша едва ли можно добиться правды, думаю, вы это понимаете без меня. Все же слухи ходят...

Теплота во взгляде, обращенная к мужу слетела с лица Элайн, она посмотрела на Беньямина, едва заметно кивнув.