Казалось, луна стала ближе и больше, в ее холодном свете Моник из клана Такка различила образ обнаженного мужчины, стоящего к ней спиной. С инструмента, длинных черных волос и голых ягодиц стекала вода. Сильное тело незнакомца, словно было покрыто нитями, сотканными из болотной тины, ветки-рога глядели в ночное небо, в руках он держал скрипку и плакал густыми темными слезами. Легкий смешок вырвался у женщины, кто бы мог подумать, что на смертном одре может привидеться такое.
- По ком ты плачешь, незнакомец?
С хрипом выдавила из себя Моник Гобей, продолжая безразлично бродить взглядом по нагому телу мужчины. Не прерывая скорбной трели, он ответил:
- О каждом путнике, кто почил в моих водах. Особенно когда умирает дитя, еще не увидевшее свет, ни разу не вдохнувшее целительного воздуха.
- Не понимаю, о чем ты толкуешь дух. Та, кто пред тобой дышала слишком долго и за свою жизнь видела не только свет, но и тьму.
Женщина вернула голову в прежнее положение, желая в последний раз увидеть над головой звезды.
- В твоем чреве дитя. Ты умираешь. Я могу даровать спасение, но нужно подношение. Я заберу его из твоего тела, а взамен ты получишь еще один шанс.
Горячие слезы скатывались по лицу Моник Гобей, смешиваясь с холодными водами. Неужели собственное сознание может быть столь жестоким? Как давно они с Жереми пытаются привнести покой в этот мир, сколько крови она потеряла в попытках обрести желаемое?
- Ни за что. Лучше я умру вместе с ним, и на том свете богини позволят мне сохранить его. Он навеки останется моим.
Незнакомец медленно повернул голову, всматриваясь в лик умирающей женщины, а после подошел, склонился так близко, что его мокрые волосы легли на лицо путницы. Неотрывно мужчина смотрел в глаза Моник, пока они не закрылись окончательно.
- Меня зовут Фоссегрим*, я хозяин этих вод, и дарую тебе жизнь. Ты сумела восхитить меня, дева, свой красотой, силой и пронзительным умом. Твой ребенок будет рожден, в нем будет моя сила, и однажды мир узреет мое могущество.
***
- Дух водопада спас твою маму, и она родила тебя?
Изумившись, спросила Элайн Мелтон-Гобей, прежде чем это сделала дочь. Вампир кивнул, по-прежнему ухмыляясь.
- В чем же сила Фоссегрима?
Подала голос пораженная рассказом Моник, вышедшая из склепа. Она, как и ее мать, не могла поверить в подобную волшебную историю. Действительно ли то был дух, или бабушке всего-навсего привиделось, будучи на пороге смерти?
- Музыка. Говорят, люди по сей день ночуют у водопадов в поисках Фоссегрима, чтобы он наделил их заветной силой, и не жалеют никаких подношений. Дух научит тебя играть и петь так, что пред тобой падут ниц даже короли. Ты заставишь других чувствовать тоже, что испытываешь сам, чем можешь контролировать толпы существ. Кто не хочет обладать такой силой?
- Значит, в тебе сила духа, но не припоминаю, чтобы она как-то хотя бы раз проявила себя.
Мужчина пожал плечами, он сказал что-то еще, но Зоэ-Моник уже не слышала родителей, погруженная в собственные мысли. «Заставишь других чувствовать тоже, что испытываешь сам», - набатом била в голове мысль. Не это ли происходило с толпой на прослушивании? А в музыкальном классе? На вечеринке у Оливье? Что она чувствовала, находясь там? Ей было грустно, одиноко, могла ли она спровоцировать не песней, а эмоциями Анжа, взорвавшегося в тот день? Не может быть. Это просто история, самая обыкновенная легенда, выдуманная воспаленным разумом ее бабушки, не более. В противном случае, у отца, которому досталась львиная доля силы Фоссегрима, проявились бы способности, но пел Эгон не хуже и не лучше остальных.
Моник закусила нижнюю губу, решив, что ей просто необходимо посетить библиотеку и архив как можно скорее.
***
- Можешь идти в дом, детка. Папа займется фиакром, а я накормлю и почищу Кристель. Сегодня к друзьям не идешь?
Спросила Элайн, расседлывая лошадь. Горячий пот животного бил в ноздри, но для родителей запах был привычным, они вели себя так, будто и вовсе не замечали его.
- Нет, займусь уроками.
Зоэ-Моник подумала, что подруги должно быть снова отправились на какую-нибудь вечеринку или совместную ночевку. Возможно, они звонили, чтобы пригласить девушку в ее отсутствие. Ей бы тоже хотелось провести чуть больше времени с ними, тем более сейчас, когда мысли путались, перекрикивая одна другую, но сбежать было некуда.
Подойдя к входной двери Моник достала ключ, но краем глаза заметила полоску света в щели. Дверь легко поддалась. Не могли же родители запросто уехать, не заперев дом, оставив включенным лампы, подобная беспечность им совершенно не свойственна, учитывая навязчивых бесцеремонных соседей. Не снимая обуви, девушка осторожно поднялась наверх, чувствуя, как пульс гарцует под кожей. Обстановка в доме была такой же, какой Гобеи оставили ее, но в воздухе ощущался чужеродный незнакомый запах. Входная дверь резко хлопнула, заставив Моник вскрикнуть, инстинктивно взяв с кухни нож, она направилась вниз, вероятно девушка просто не закрыла ее, входя, и та под влиянием ветра ударяется о проем. Всему всегда есть объяснение, остается только найти его или придумать самому.
У дома Зоэ-Моник оглядела окрестности, тени плодовых растений затрудняли видимость, но что-то привлекло ее внимание, близ деревянных ящиков, сваленных в кучу между сливовым и айвовым деревьями. Девушка сделала несколько шагов по направлению к странной тени, которая тут же шевельнулась. Липкий страх тонким слоем покрыл кожу, сердцебиение отдавалось в голове, и Моник не решилась приблизиться, рассудив, что лучше немедленно отправиться к родителям.
В тот момент, когда она уже сделала шаг назад, не сводя взгляда с тени, из-за дерева показалось знакомое лицо, наводящее ужас. Здоровая часть лица Ксавье Ратте оставалась сокрытой опущенной веткой дерева, тогда как на девушку взирал белесый мутный глаз в оборках мясисто розовой кожи. Зоэ-Моник зажала рот свободной рукой в испуге, наблюдая, как мужчина ковыляет в сторону выхода с фермы, постоянно оборачиваясь.
- Что вы здесь делаете?! Как открыли наш дом? Родители запретили вам приходить, я немедленно сообщу им.
Не разбирая дороги Моник побежала к Эгону, закрывавшему дверь фиакра, в завершении работы. Задыхаясь от бега, кое-как девушка объяснила отцу кого увидела на территории фермы. Мужчина аккуратно забрал нож из рук Моник, заправляя импровизированное оружие за ремень. Лицо вампира исказила злоба, он выразил намерение проверить ферму на наличие посторонних, перед этим взяв из дома старое ружье, которое было найдено в одном из сараев, а после вызвать жандармов.
Было так же необходимо предупредить матушку, куда и направилась Зоэ-Моник; обнаруженный полупустой небольшой амбар за фермой, который ранее явно предназначался для более крупного, чем свиньи, скота и хранения сена, родители переоборудовали под конюшню, устроив Кристель настоящий отель со всеми удобствами, намереваясь позднее купить для лошади друга.
Газовый фонарь раскачивался над дверью амбара, тихо поскрипывая, внутри было прохладно, пахло сеном, мышиным пометом и влажной грязью. Кристель прядя ушами, подняла морду завидев гостью, толстые темно-коричневые губы шевелились, как будто лошадь о чем-то говорила сама с собой. Элайн нигде не было видно, видимо она уже закончила здесь свои дела, отправившись в дом. Моник хотела было последовать примеру матери, как услышала за дверью черного хода несколько голосов.
Осторожно подкрадываясь, она различила спокойный голос Элайн, но с кем женщина могла бы говорить в столько поздний час? Шаги матери приблизились к входу, дверь приоткрылась, но та не спешила заходить. Воспользовавшись заминкой, Зоэ-Моник спряталась за кипу сена, как раз вовремя, женщина бросила кому-то вслед «не бойся, Зоэ ни о чем не узнает», и двинулась к выходу, по пути повесив на низкий столб пустое ведро.
Сердце колотилось, словно заведенное, Моник двинулась следом за матушкой, отбиваясь, от быстро сменяющих друг друга мыслей и вопросов. О чем она не должна узнать? Что задумала Элайн? Знает ли отец о том, кто прячется за их амбаром?