Фиакр свернул к кварталу ткачей, похожий на муравейник, где с обеих сторон узкой улочки первые этажи зданий сплошь усеивали лавки, а люди выходя из одной двери мгновенно ныряли в следующую. Вывески пестрили именами торговцев и труднопроизносимыми названиями, рукописные старательно выведенные буквы на которых не пощажены временем, либо же нещадно измучены частыми дождями. Эгон Гобей заставил Кристель остановиться в самом центре ажиотажа, слез с облучка, протянув руку дочери, помогая ей спуститься. Не обращая внимания на пробегающих мимо существ, вампир встал перед собственными магазином, разглядывая витрину, то же самое сделала и Моник, гладя лошадь по блестящей потной шее.

Со стороны улицы лавка казалась крохотной, прозрачное стекло открывало вид на пустые полки витрины, деревянные столешницы, вмурованные в стены, и стойку для выдачи заказов. Вывески не было вовсе, лишь одиноко стоящий фонарь рядом встречал гостей, всех без разбора. Войдя в потертую с облупившейся некогда голубой краской дверь лавки, Зоэ-Моник осмотрелась по сторонам, так явно представляя матушку, стоящую у прилавка, бережно упаковывающую флаконы с заговоренной кровью, и отца, выходящего из тесного дверного проема позади, с противнями свежего стейка, будто когда-то все это уже было.

- Мда-а. Работы предстоит не мало.

Прервал мысли девушки мужчина, крутя связку ключей на пальцах.

- А у твоих родителей тоже имелась лавка?

На секунду Эгон Гобей замялся, перебирая воспоминания, словно шарики в мешочке, выуживая нужное, и внимательно посмотрел на дочь, придав своему лицу как можно более безмятежное выражение.

- Нет, малышка. Кроме старой фермы у них ничего не было, да и та не так долго пробыла, как того нам хотелось бы. Эй, послушай, мне жаль, слышишь? Жаль, что прошлое, которое ты так ценишь, не дождалось тебя, Моник, но разве оно ценнее будущего, которое принадлежит только тебе? Я тоже люблю их, всегда буду любить, но если не отпускать былое, можно навеки в нем затеряться.

«Ты не понимаешь, не понимаешь!!», - захотелось закричать девушке, но вместо этого она лишь закусила нижнюю губу, сжав кулаки. Она не собиралась дрейфовать по кругам истории вечно, нет, но понять из чего состоит ее естество, осознать собственную ценность можно, только если собрать все осколки разбитого зеркала воедино. Зоэ-Моник удивлял осознанный отказ отца от прошлого, от того, что сделало его таким, каким он был сейчас, ей претило желание все забыть, выбросить то, что дорого сердцу. Возможно, в нем говорила сущность вампира, от долгого существование теряется суть многого, но для ваммага важно все, каждый миг жизни, как для человека или ведьмы, тех, чей век слишком короток в рамках вселенной.

- Apa*, прошу, ты обещал мне! Ты сам рассказывал мне о нашем клане, именно из-за твоих слов я решила связать свою жизнь с археологией, пожалуйста, мне нужно знать больше...

- Это не наш клан, а мой! Ты не принадлежишь клану Такка, Зоэ-Моник, ты наша дочь, моя и Элайн! Мы – свободные существа. Клана Такка больше не существует, и я рад, что ты не знаешь, как именно мы существовали в нем, я рассказывал только хорошее потому, что хотел помнить лишь его, но начав копать глубже, можно найти то, с чем не под силу справиться. Не знаю, почему ты так стремишься разбередить старые раны, но молю, Моник, остановись сейчас. Именно благодаря этой странной одержимости, мы с твоей мамой решили прекратить подкармливать интерес к клану Такка. Я обещал тебе поискать бабушку и деда, и я сдержу слово, но не проси ничего большего, это невозможно.

Каждое слово хлестало плетью по лицу и душе, заставляя их нещадно гореть от боли. Укол совести и стыда, словно раскаленный меч прошел сквозь тело, расплавляя разгоряченную плоть. Изменил бы отец свое мнение, знай правду? Но правда была в том, что Моник не могла ее поведать. Эгон Гобей, отдав половину души любимой, лишился большей части способностей, и на удивление был тому рад. Он не смог бы помочь, даже если бы захотел. Мужчина чертыхнулся про себя, он знал, эти слова были ложью, но не ведал, что еще сказать, чтобы переубедить дочь.

Зоэ-Моник сжалась, обняв себя за плечи, кутаясь в шерстяную кофту, ощущая себя меньше микроба в и без того скромном пространстве лавки. Эгон не считал ее причастной к клану, и это причиняло почти физическую боль. Девушка росла на байках и легендах о таинственном клане теней, мнила себя законной его частью, важной частью отца, и именно это чувство делало ее ближе к Эгону, как ничто иное. Стыд сменился злостью от несправедливости, но при взгляде на отца, Моник испытала и горечь сожаления.

Вампир молча смотрел в сторону лавки, потирая шею. Может быть, он силился придумать, как сгладить острые углы, но слова никак не шли с языка. «Была бы здесь Элайн, она бы нашла способ все исправить», - набатом била мысль в голове мужчины, в то время как его дочь надеялась, что матушка об этом не узнает вовсе. Вынести разочарование и в глазах Элайн сейчас, было бы девушке не под силу.

- La fille*...

Начал было Эгон, но девушка перебила, не глядя на отца, спросив хриплым голосом:

- Давай купим свежих цветов матушке по дороге домой?

***

Ярко-красные маки напоминали юбки загадочных и далеких танцовщиц, замеревших в ожидании аплодисментов, и стояли теперь посередине обеденного еще не накрытого к ужину стола. Моник Гобей большим и указательным пальцами сжала нежный лепесток, будто боясь причинить боль, кончиком ногтя она подчерпнула черные семечки из центра цветка и облизнула приятно пахнущий мак.

Элайн занялась готовкой, изредка поднимая голову и улыбаясь словам супруга, который увлеченно делился хорошими новостями, рьяно жестикулируя. Ужин притягивал ароматами, но Моник, несмотря на пустоту в желудке, была не голодна, при одной только мысли о еде, нутро сворачивалось узлом. В молитве разум Моник тоже молчал, все, что она могла попросить у Господа не смог бы выполнить даже Всевышний.

- Что-то вы сегодня больно тихие.

Ни супруг, ни дочь не прокомментировали слова Элайн, только Эгон посмотрев на дочь, пожал плечами.

- Как твой первый день в лицее, ma petite*?

Накалывая на вилку кусочек соленой сельди, спросила Элайн Мелтон-Гобей, внимательно наблюдая за реакцией дочери и супруга. Моник ковырялась в тарелке, размазывая картофельное пюре вперемешку с бобами в густой подливе.

- Все хорошо, anya*. День пролетел незаметно.

Элайн отметила, что дочь специально ответила на венгерском языке, преследуя известную лишь ей цель, будто злится за что-то на французский, что само собой казалось несуразным.

- Тебе стоит больше практиковаться французскому, чтобы не отставать от сверстников, если конечно ты еще хочешь заниматься криптоэтнологией.*

Притворившись, что не заметила странного поведения дочери, ответила Элайн Мелтон-Гобей, отправляя в рот не до конца растолченный пышный картофель, подняв брови, тем самым подавая знак Эгону. Мужчина открыл рот, чтобы что-то сказать, и в этот момент входная дверь медленно отворилась, сопровождаемая тихим скрипом петель. Моник пребывающая в собственных мыслях не услышала звука, но насторожилась, увидев повернувшихся в сторону выхода родителей.

- О-о-о-о, ну что за идиллия, quelle beauté*.

Пропел незнакомый женский голос, и ее шаги оповестили, что семья Гобей находилась в своем доме не одна. Эгон инстинктивно соскочил с места, со стоном сдвинув стул, но незнакомка подошла ближе, замахав руками, будто это было совсем необязательно.

- Что вы, продолжаете трапезничать. Я не займу у вас много времени. Двери были открыты, вы не ждали гостей, понимаю, но я считаю своим долгом знать соседей в лицо.

Женщина была обычным человеком, в былое время это решение стало бы фатальным для нее, но мир опережает скорость света, а потому без страха и сомнения незнакомка прошла вглубь комнаты, проведя пальцем по поверхности столешницы, проверяя ту на наличие пыли. Элайн вторила супругу, сложив руки на переднике, который забыла снять после приготовления еды, и кивнула гостье.