– Значит, попадание в наши ряды – это судьба всех рано умерших детей?

– Тот пацаненок, про которого ты сейчас подумал, такой участи не удостоится. Даже ребенку не позволено нарушать заповеди.

Я не удивился, что Валерий прочел мои мысли о мальчишке-токсикомане, виденном мной в регистратуре.

– Какие заповеди? Библейские? – не без иронии поинтересовался я.

– Это скорее наши заповеди в несколько искаженном, упрощенном виде вписаны в Библию, а не наоборот, – достаточно сурово ответил Валерий. И тут же без паузы добавил: – Сложней пройти второй уровень. Это уровень веры и убеждений. Тут у каждого свой путь. Самая закавыка в том, что ты получаешь все, чтобы не пройти его. Искушения на каждом шагу.

– Проделки дьявола? – поинтересовался я.

Мой собеседник только улыбнулся.

– Дьявол как субъект – падший ангел, не имеет к этому никакого отношения, – пояснил он. – Ведь дьявол – он не вне, он внутри нас. Всякое благо сверх меры является искушением. Дьявольским искушением. Когда тебе все дано от рождения: сила, молодость, красота, богатство, власть, – трудно быть скромным и обходиться минимумом. Именно в этом и проявляется искушение. Зачем трудиться, когда ты можешь просто эксплуатировать то, что дано тебе от природы. Главное на этом этапе – выработать в себе упорство, терпение, трудолюбие и закрепить в своем характере те же заповеди. Нужно твердо усвоить, что можно, что нельзя, как можно поступать, а как нет. На этом этапе самый большой отсев. Процентов девяносто пять новых избранных прекращают свое существование во второй жизни, не получая нового тела для третьей. Ведь совсем не трудно умереть в младенчестве или детстве, не совершив грех. Трудно так прожить целую жизнь. Ну а что касается тебя, то ты выбрал путь служения Господу.

От вновь положенного Валерием на экран пакета и возникшего при этом красного свечения мысли мои прояснились, и я, как и в прошлый раз, увидел второй этап своей судьбы.

Немецкий поселок где-то возле Николаева, на юге Малороссии.

Меня зовут Хайнрих, я средний сын Фердинанда Горха. Мой отец, полноватый краснолицый мужчина – богатый и крепкий хозяин. У него пашня, скот, батраки. Мать – тихая забитая женщина, свято соблюдающая традицию трех немецких «К»: дети, церковь, кухня. Видимо, именно в нее я довольно тихий и религиозный мальчик. В отличие от других детей, мне нравится ходить в кирху, нравится торжественность обрядов, одеяния священников, запах свечей. Я выучил все молитвы и знал все обряды, совершаемые в нашей церкви. Через некоторое время по просьбе матери отец разрешил мне стать служкой в церкви.

Ему не очень нравилась эта идея, по его мнению, и в хозяйстве мне бы нашлось дело. Нужен и свой агроном, и свой ветеринар, и есть возможность отдать меня – очень способного в учебе мальчика – в любой университет, но, скрепя сердце, он согласился с матерью и моим желанием, надеясь, видимо, таким образом через меня заключить с Господом Богом взаимовыгодную сделку. Для отца это едва ли не единственная возможность соблюсти долг христианина, поскольку жить он любил, не особо оглядываясь на заповеди Господни: и служанки от него беременели, и выпить он был не дурак, и объедался сверх меры, однажды даже до апоплексического удара…

Боже, как я гордился собой, когда мне впервые разрешили облачиться в нарядную церковную одежду. Как сейчас помню, это было на Пасху.

Потом была учеба в семинарии, первый приход недалеко от Варшавы, тогда Польша входила в состав Российской империи. Конфликт со сластолюбивым и жадным епископом и, как следствие, ссылка в маленький и бедный приход где-то под Саратовом. Потом две революции в России. Одна минула меня своим черным крылом, а вот вторая зацепила. Чекистские застенки, объявление врагом народа и расстрел в декабре 1918 года.

Все эти картинки промелькнули в моей памяти с невероятной быстротой, а Валерий между тем продолжал:

– Самое забавное на втором этапе, что большинство избранных женского пола, прошедших его, отказываются от дальнейших испытаний, переходя в обслуживающий персонал.

– Почему? – удивился я.

– Потому что они женщины. Сейчас одна из них сюда войдет, и ты все поймешь сам.

Действительно, через несколько секунд в кабинет, открыв дверь, вплыло одно из тех существ, что сидели за конторкой в приемной. Валерий улыбнулся ему и сказал, что оно может присесть. Существо присело на появившееся кресло и словно сняло с себя какое-то покрывало. То, что я увидел, производило впечатление: очень, очень красивая темноволосая женщина с изящной фигурой сидела перед нами, положив ногу на ногу. Это была женщина без изъянов, любое ее движение было прекрасным. Природное изящество сквозило в каждом ее жесте. Валерий спросил у нее что-то про их дела. Красавица ответила приятным грудным голосом.

Да, если бы я встретил такую особу при жизни, я бы, пожалуй, мог влюбиться в нее с первого взгляда, а здесь и теперь мне оставалось только на нее любоваться. Что я и делал.

Надо заметить, что и прекрасная незнакомка, отвечая на вопросы Валерия, поглядывала на меня не без любопытства. Только одно почти незаметное обстоятельство слегка портило красавицу. Она не дышала. Почему-то до встречи с ней я не замечал этого свойства ни у себя, ни у других встреченных душ, а сейчас вот у нее отчего-то заметил. Наверное, потому, что женская грудь, не вздымающаяся слегка от дыхания и волнения, напоминает скорее о каменной статуе, чем о живом существе.

Как только я это осознал, мне стало грустно. Все-таки у живого существа есть некоторые свойства, о которых можно сожалеть, даже имея право на вечность.

Поговорив с Валерием на производственные темы и получив от него пластиковую карту с заданием внимательно над ней поработать, красавица встала с кресла и, вновь превратившись в бесполое существо, удалилась.

– Ну, теперь понял?

В ответ я молча кивнул.

– Не каждая женщина готова отказаться от права на такую внешность, от такой красоты ради надежды на возможность сделать карьеру в вечности, – продолжил свою мысль Валерий. – Тем более что на третьем этапе ей предстоит превратиться в сушеный синий чулок.

Я понял его без лишних пояснений. Третий этап означал бесконечную учебу – этап получения знаний. Здесь красота тела и физическая сила были не нужны, и все избранные получали заурядную внешность и незавидные стартовые возможности.

Лично я родился в 1919 году в семье сапожника Якова Ласкина недалеко от Могилева. Шесть сестер и братьев. Крикливая и неряшливая мама, в то же время добрая и заботливая. Отец – маленький, суетливый человечек, часто слегка поддатый. На этом фоне третий ребенок – мальчик, с детства проявивший недюжинные склонности к обучению. Я сам в пять лет научился читать, используя для этой цели вывески и плакаты. Поскольку книг дома было мало – в основном учебники старшего брата, – то я стал читать их. К семи годам я прочел все за первые три класса. Не только прочел, но и усвоил. Тут родители почувствовали неладное и с не свойственной им до этого предприимчивостью стали заниматься моим образованием.

Я помню, как мы с отцом ехали на поезде в Могилев к его двоюродной сестре. Отец был в черном драповом пальто, считавшемся парадным, тщательно выбрит, а к привычному запаху кожи и клея, исходящему от него, примешивался ядреный аромат дешевого одеколона.

В разговоре со своей кузиной он был подобострастен, но настойчив, и они сошлись в цене за мое проживание. Как результат, отец один вернулся домой, а я поступил учиться в городскую школу. Я оправдал ожидание родителей: не только с отличием закончил сначала семилетку, а затем и десятилетку, но и сразу поступил в Московский медицинский институт.

С какой гордостью родители демонстрировали меня родственникам в нашем местечке, когда я приезжал на летние каникулы! Мать не знала, куда меня посадить, и смотрела снизу вверх. Как же – московский гость!

А потом была война. В какой-то мере мне повезло. В то лето я сначала сдавал летнюю сессию, а потом с друзьями собирался ехать в Крым. Ведь я, в отличие от своих родных, не попал на шестой день войны в оккупацию – немцы появились в нашем местечке так быстро и неожиданно, что никто не успел уехать.