Я не был, подобно родным и большинству наших соседей, отправлен в минское гетто и уже оттуда не прошел скорбным путем на Голгофу – в лагерь смерти Саласпилс. О том, что я остался один на всем белом свете, мне довелось узнать лишь в марте 45-го года.
По состоянию здоровья – большая близорукость и плоскостопие – я не был признан годным для действующей армии, да и в медиках страна нуждалась не меньше, чем в солдатах, а у меня уже было четыре курса за спиной. Сперва учебу приходилось совмещать с работой в госпитале. Тяжелое было время, но зато какая практика! Потом звание военврача и служба в эвакогоспитале.
Осенью 1945-го меня демобилизовали, и я смог заняться самостоятельной научной работой в одном из ведущих институтов страны. В 28 лет я уже кандидат наук, множество работ и блестящие перспективы. Но вскоре затеяли борьбу с безродными космополитами, и на некоторое время я был отстранен от дел.
Спустя несколько лет умер Сталин, и всех врачей реабилитировали. Я был восстановлен в правах и стал дальше заниматься наукой: защитил докторскую по органам внутренней секреции и довольно рано стал профессором. Научные симпозиумы, печатные труды, которые переводили и публиковали даже за границей. Еще немного, и меня бы избрали членкором медицинской академии, но в 1958 году я трагически погиб по довольно нелепой причине: отдыхая на природе, подцепил клещевой энцефалит…
Валерий, ознакомив таким образом меня с моим прошлым, продолжал:
– Вскоре тебе предстоит предстать перед Высшим Судом. Он основательно разберет твое дело и решит, как с тобой быть. Если признают, что ты достойно прошел четвертый уровень, то у тебя будет выбор: приступить к пятому или же перейти, подобно мне, в технический персонал…
После небольшой паузы он добавил:
– Я здесь тоже после четвертого этапа… Ну, а если Суд посчитает, что ты не справился: жил не по укладу или же задание не выполнил, – то не обессудь, накажут. Кому много дается, с того и спрос соответствующий.
– Как накажут? – спросил я. – Отправят в ад?
Валерий только усмехнулся.
– Понятие рая и ада привили людям священники разных религий, пытаясь втолковать своей пастве наше учение о заповедях и о нас, избранных, несущих это учение людям. Рай и ад – своеобразные кнут и пряник для простодушных мирян. Станешь жить честно, по законам и заповедям, и будет тогда тебе спасение и вечная жизнь.
Начнешь нарушать, и ждут тебя вечные муки и наказание ужасное. Даже в античные времена это пропагандировалось. Вспомни хотя бы мифы про Геракла, вознесенного на Олимп к богам, и про Тантала, обреченного на голод и жажду. Ну, а поскольку наших избранных среди священников всех религий было меньшинство, то учение искажалось и в разные времена принимало причудливые формы. Ведь как порой расписывали рай? Как некий вечно цветущий сад с мягким приятным климатом, со сладкоголосыми птичками и невероятно вкусными фруктами, где каждому верующему будет предложен заслуженный им вечный отдых. Короче, что-то вроде элитного комфортабельного санатория для пенсионеров. Ну и что, ты хочешь такого отдыха? – спросил мой собеседник.
Я прислушался к своим ощущениям. Есть и пить не хотелось. Ни сладкого, ни горького, ни вкусного, ни безвкусного. Ведь у меня уже не было тела, нуждавшегося в физическом подкреплении. Слушать пение птиц? Не знаю. Не более, чем поиграть на балалайке. Я никогда ни в одной жизни на ней не играл, и хоть было ощущение, что в нынешнем моем положении смог бы исполнить мелодию любой степени сложности, играть все равно не хотелось.
Погулять по тропическому саду? Боюсь, что скоро мне стало бы скучно. Что же мне нравилось в моем теперешнем состоянии? И я понял: мое сознание! Вот что мне дорого. Я жил четырежды, пусть в первый раз совсем мало – только восемь лет, но в каждой своей жизни что-то узнавал, приобретал опыт, и позитивный, и негативный, ну а главное – мне нравилось думать. Думать и понимать, накапливать знания – вот что мне нравилось в мире живых. Воистину: я думаю, значит, я существую.
Похоже, Валерий понимал, о чем я размышляю. Улыбнувшись, он продолжил:
– То же и с адом. Только во времена Средневековья можно было пугать людей рассказами о раскаленных сковородках и котлах со смолой, в которых жарятся грешники. Для человеческих душ есть другое наказание, и страхи у них другие. И ты знаешь, какие.
Он поглядел на меня испытующе, и я понял, о чем он говорит.
– Действительно, зачем мучить бестелесную душу огнем или кандалами, все равно она не почувствует боли, а вот стыдом и страхами – пожалуйста. Ведь, пожалуй, у каждого, да, я думаю, у каждого в жизни случались эпизоды, которых он стыдится. Каждый чего-то или кого-то в прожитой жизни боялся или хотя бы чувствовал ужасный дискомфорт от определенной обстановки и обстоятельств. Вот эти-то страхи, отрицательные эмоции, уже записанные в нашей памяти и подсознании, никуда не деваются. Они всегда с нами. Вспоминая о них, мы вновь невольно переживаем стыд, страх или дискомфорт, что испытывали в ту минуту. Мы с этим живем все время, но в обычной жизни старательно забываем или стараемся забыть обо всем неприятном. Подобными эмоциями и можно мучить грешную душу. И никакого черта с вилами при этом не надо. На Суде все всплывает. Порой в качестве наказания достаточно оставить душу наедине с самыми постыдными нашими воспоминаниями и скрываемыми страхами, и от них уже никак нельзя будет откреститься, спастись, их только можно переживать вновь и вновь. А если ты кого-то унижал или обижал, то могут и тебя заставить пройти через подобные унижения и обиды. Так что, если заслужишь, то качественные душевные мучения тебе будут обеспечены. Но это все для простых душ, – продолжил Валерий. – Тебя еще кроме этого могут лишить сана избранного, и уже осознание этого мучительно. А ведь еще твою душу могут нивелировать, и быть тебе тогда тварью бессловесной или предметом бездушным.
Это было уже серьезно. Потерять мыслящую душу, стать в следующей жизни животным или насекомым или того хуже – прахом, строительным элементом вселенной без права восстановления, – это для мыслящей субстанции действительно катастрофа.
– А что ожидает нас на пятом этапе? – спросил я, стараясь не думать о грядущем Суде.
– На пятом дают власть. Власть над людьми. Большую. И смотрят, как ты с ней справляешься. Это этап воспитания ответственности. На предыдущих этапах ты отвечаешь только за себя. Там ты сам должен жить достойно. На пятом тебе дают возможность распоряжаться судьбами других людей. Это очень жестокое испытание.
– Как дают? Кто-то помогает? Какие-то агенты продвигают тебя по службе? Что, все президенты – это избранные? – удивленно спросил я.
– Нет. Два раза нет! – ответил Валерий. – Во-первых, нет у нас никаких агентов в том мире. Ведь все мы бестелесны – мы просто сгустки информации, неясные тени для живущих тамошней жизнью.
Просто когда тебя инкарнируют, то делают так, что ты рождаешься в новой жизни с задатками лидера и с некоторыми амбициями. Ну, а когда есть упорный властный характер и соответствующие склонности, тебе остается только приобрести знания и некоторые навыки для того, чтобы добиться успеха в жизни. А как ты понимаешь, для избранного это не слишком трудная задача. Во-вторых, если я говорю – власть над людьми, то не надо понимать, что власть эта именно верховная. Много ли ты знаешь безукоризненно честных, бескорыстных и порядочных руководителей государств?
Я отрицательно помотал головой. Вернее, тем, что изображало мою голову.
– Ни одного, пожалуй.
– Вот и я о том же. Ведь властью над людьми в разной степени обладают не только президенты, министры и короли, но и военачальники, представители правопорядка и спецслужб, судьи, многие хозяйственные руководители и тому подобное… Так что простор для начальственной деятельности, как видишь, огромный. Главное – это не количество людей, тебе подчиненных, а то, как ты с ними обращаешься. Именно это оценивается на нашем Суде. Так что совсем не обязательно думать, что всякий служитель культа – избранный второй категории, а все те, кто занимается наукой и культурой и руководит государством, проходят соответственно третий, четвертый и пятый этап божественных испытаний. Это совсем не так. Людей, занимающихся всем этим, много, а избранных среди них мало. Очень мало. Как говорится, много званых, да мало избранных. И все прочие деятели искусств, работники культа и науки просто создают атмосферу, в которой должны сформироваться настоящие избранники.
