Это была Амели.

Словно гром среди ясного неба она появилась перед моими встревоженными глазами, которые пытались найти успокоение в хаосе этого мира, цепляясь за стены разрушенных зданий.

Она, подобно фее, посланной мне небесами, пришла утешить. Маленькая и скромная, она стояла в своем светлом обличии передо мной, словно смирение небес, озаряемое теплом и светом. Ее рост едва достигал полтора метра, светлые пепельные волосы были забраны в две детские култышки, а огромные синие глаза, глядящие из глубин океана, заботливо смотрели на меня.

Амели была мутантом, сохранившим свой разум именно благодаря ее находчивости в сложных душевых ситуациях. Но об этом я узнала гораздо позже, однако, наше общение началось именно с этого нелепого момента, когда я стояла посреди апокалипсиса, впервые оказавшись в эпицентре зараженного мира.

Да, условно так и было, но мне было стыдно перед самой собой, что я, дочь зараженной женщины, стояла как вкопанная, когда люди гораздо уязвимее меня сражались за мир, который еще надеялись спасти.

Глаза Амели были моим утешением в этот неприятный момент, когда чужие взоры были обращены на меня с презрением. Кажется, люди все еще скитались между двух мыслей, пытаясь понять, какая же из них наиболее верная: являюсь я человеком или все-таки мутантом?

Я и сама толком не знала ответ на этот вопрос и старалась об этом не думать. Амели же была прямая, как палка, и все вопросы задавала сразу и на берегу:

– Кто ты? – ее бирюзовые глаза с белым зрачком задрожали от удивления, которое, явно, давно ее не посещало.

– Мое имя Эманура Криллос, – ответила я, прекрасно понимая, что незнакомка спрашивает не об этом, – но можешь называть меня просто Эма.

– Эма, я не могу понять, ты зараженная или нет? – продолжала стоять на своем Амели, даже не удосужившись представиться.

– Кажется, да, – как ни в чем небывало ответила я, рассказывая впервые незнакомому человеку о себе больше, чем просто свое имя.

– Кажется? – ахнула она, а за спиной послышалось трепетное перешептывание. – Слишком неуверенный ответ.

Амели задала вопрос, который второй день тревожил многих, но никто на него не решался. Я ощущала на своей спине десятки взглядов, которые прожигали меня своим напряжением. Я не понимала, почему могу вызвать такой бурный интерес у общества людей, которые давным-давно уже живут в мире апокалипсиса, и странные вещи и безумные мутанты уже ни для кого не новость. Чего, видимо, не скажешь о ребенке полукровке.

– Как видишь, да, – я пожала плечами, и вмиг меня взбесили взоры, что продолжали испепелять мое тело.

Я ощутила неприятный тошнотворный рывок откуда-то из глубины желудка. Возможно, это была утренняя овсянка, которую я ненавидела больше жизни, но была вынуждена в себя запихнуть, или это от сточной воды, которая воняла тухлятиной, но в ней заваривали сладкий чай. А, может, это именно от того, что я устала от чрезмерного внимания в свою сторону еще дома, когда мама постоянно не спускала с меня глаз, но все вместе или по отдельности это привело к тому, что мои желтые солнечные глаза вспыхнули гневом, и я прокричала:

– Чего вы все пялитесь на меня? – я разозлилась не на шутку. – Я вам не редкое животное в зоопарке.

Один из парней в конце группы с ухмылкой на лице облокотился на стену, будто ожидая, что я продолжу свои возмущения. Остальные лишь перешептывались, их глаза были полны любопытства, но без всякого понимания. Я лишь продолжала чувствовать, как нарастающая ненависть внутри меня жгла горло, пытаясь выплеснуться наружу.

Я больше не была дома, где следовало следить за каждым сказанным словом, а затем просить прощения, если оно кому-то из членов семьи покажется грубым. С недавних пор я была свободна и отныне предпочитала говорить все, что думаю.

– Ты сама на себя посмотри, – буркнул этот мерзкий парень.

Я пыталась отыскать его глазами в группе людей и разумных зараженных, но он специально прятался за чужими головами в страхе показать свое истинное лицо и выразить мне свое недовольство в глаза.

– Это не повод для осуждения! Каждый имеет право на собственное пространство. Вам следует научиться уважать друг друга, а не превращать чужие жизни в зрелище, – мой голос кипел, в его звуках слышались отголоски истерии, которая пыталась выбраться наружу.

Что случилось со мной в тот момент? Я так и не поняла, но я была благодарна Амели за то, что она сделала дальше.

– Ты уникальна, – ее ласковый голос обрушился на меня с комплиментами, и вмиг мне стало стыдно за устроенный скандал. – Ты невероятная, ЭманураКриллос. Я никогда не встречала раньше таких, как ты. Не злись, мы не хотели обидеть тебя.

– Да, извини! – послышалось за спиной.

– Просим прощения! – доносились незнакомые слова.

Звуки я улавливала так же четко, как и моя мама. Ее зрение и слух я получила по наследству, однако, как я не пыталась поймать в голосах людей голос того мерзкого парня, что скрывался за спинами остальных, ничего у меня не вышло.

Вероятно, этот бессовестный тип совершенно не считал нужным попросить у меня прощения.

Ах, если бы мне только увидеть его противную рожу. Я бы с радостью поцеловала ее своим кулаком.

– Я, кстати, Амели, – перебила мои гневные мысли голубоглазая мутантка, – Амели Файер.

– Рада познакомиться, – отвлеклась от злости и улыбнулась я.

Прошлой ночью мы покинули город.

Загруженные в старые повозки, которые, судя по картинкам восемнадцатого века, должны были возить лошади, мы медленно перемещались по остаткам земного шара. В отличие от восемнадцатого века, повозки в постапокалиптическом мире были прицеплены к старым ржавым газелям, которые кое-как крутили свои колеса по обшарпанной дороге в направлении неизвестности.

За нами следовал лишь серый дым и глухое эхо разрушенных стен. На лицах людей застыло отчаяние и страх перед неизвестным, перед тем, что невозможно предсказать. Нас осталось немного, незадолго до отъезда кучка дикарей напала на наш лагерь, разорвав спящих людей в кусочки сырого мяса. Те, кому удалось выжить, бросились в бегство вместе с нами в неизвестность ради призрачной надежды на лучшее будущее.

Группа, с которой я следовала, уехала неподготовленной. Мы растеряли половину припасов во время схватки, а большую часть просто не смогли унести своим уменьшенным составом.

И давно я отношу себя к «ним»? Интересно, в какой момент я стала частью этого странного общества, в котором до сих пор не знаю ничьих имен, не считая Амели и Андерса.

Люди, казалось, здесь не общительные и очень замкнутые. Они всегда какие-то подозрительные и агрессивные, часто излишне молчаливые и странные. В их взглядах сквозит недоверие, словно каждый чужак является потенциальной угрозой их узкому и замкнутому миру. Складывалось впечатление, что все здесь живут какой-то своей таинственной жизнью, скрытой от посторонних глаз. Любое громкое слово или лишняя активность вызывали нервное напряжение в окружающей атмосфере, будто все ждали какого-то неминуемого потрясения.

На редких собраниях меня не покидало ощущение, что все пытаются играть по своим особым правилам, совершенно непонятным новоприбывшему. Малейшие попытки завести разговор заканчивались неловкими паузами и сбитыми фразами. Ощущение изоляции и ненужности становилось все более тягостным, как будто невидимая стена окружала это место, не давая проникнуть внутрь и стать частью этого мрачного сообщества.

Тем не менее, что-то все же удерживало меня здесь, какая-то необъяснимая сила или интерес, желание понять этих подозрительных людей и их странную жизнь. Ведь каждый за внешностью сурового молчания носил какую-то свою историю, возможно, полную драм и трагедий. И мне хотелось, несмотря ни на что, попробовать прорваться сквозь этот барьер недоверия, чтобы узнать больше о мире, в который я так стремительно вырвалась из-под теплого маминого крыла.

– Мне было двадцать три, когда я стала мутантом, – Амели рассказывала мне свою историю, пока мы сидели в открытом багажнике какого-то ржавого внедорожника. – Мне чудом удалось сохранить разум. Среди моих друзей и родственников я была единственной.