Из вышесказанного следует, что тема достаточно сложная и находится на стадии активного исследования и подбора методов лечения подобных состояний. Интернет сейчас пестрит разнообразными материалами о ДРИ, и по большей части неоправданная фантазия их авторов, рассуждения которых никоим образом не опираются на теоретические исследования, вносят хаос и мешают получить хоть какое-то внятное представление о явлении, в силу чего стоит критически отнестись к их содержанию.
Диагноз ДРИ человек не имеет возможности поставить себе сам из-за специфики расстройства, поэтому при подозрении на что-то подобное наилучшим вариантом будет обратиться к психотерапевту, обладающему необходимой квалификацией, чтобы диагностировать и лечить ДРИ.
В заключение мне хочется привести коротенькую художественно оформленную виньетку, чтобы показать коллегам, как в России может выглядеть появление пациента с ДРИ в практике психотерапевта.
«А почему вы поверили мне?» – сквозь слезы произнесла маленькая клиентка, оказавшись в кабинете наедине со мной, после того как я настояла, чтобы ее отец вышел и позволил нам поговорить только вдвоем. Это была миленькая хрупкая девочка 15 лет. Про нее сложно было сказать «девушка», она была именно девочкой с длинными локонами, с золотистыми кудряшками, в коротеньких шортиках и маечке и с очень тяжелым и холодным взглядом голубых глаз, то и дело превращающихся в серые провалы, будто из них выглядывал сам мрак преисподней.
«Я поверила вам потому, что знаю, что то, о чем вы рассказываете, иногда случается с маленькими хорошенькими девочками». Так началось наше знакомство в терапии, растянувшееся вот уже на несколько лет. Девушка выжила, пройдя через необычайно жестокую историю насилия, став буквально наглядным примером… нет, не убийства души, скорее примером того, что душа человеческая не убиваема и совершенна, она невообразимым образом почти всегда находит любые малейшие возможности и использует их ради того, чтобы сохранить себя, защитить Эго от уничтожения, пусть даже и немного повредив ему.
Рассуждая об этом, на ум приходит, что на данном этапе развития аналитической мысли стали появляться работы различных авторов о том, какое серьезное влияние оказывают ранние травматические переживания на развитие всего сложнейшего внутреннего аппарата любого человека, большого или маленького. Также немало работ о том, что насилие и жестокое обращение особенно сильно калечит нежные души. И, пожалуй, одно из самых страшных происшествий, которые только могут случиться, пока малыш мал и слаб, это инцест, использование маленького тельца для удовлетворения взрослой первертной страсти. Обычно, говоря об этом, авторы приводят в пример действия отца, по большей части отводя матери роль лишь молчаливого свидетеля или тайного попустителя. Но вот то, что постигло мою маленькую клиентку, было сложнее принять и представить. Это была ее мать, обладающая инфантильной психотической структурой, неспособная адекватно оценивать свои поступки.
Я тогда ей поверила, ее холодным серым глазам, выражающим недетскую мрачность и настороженность, напряженной позе и желанию меня обнять, как только мы остались наедине. Но было в этих глазах и еще что-то… пугающее, настораживающее, небезопасное, слишком ярко контрастирующее с образом миловидной девочки – ангела с нимбом кудряшек над головой.
В своей работе «Мать, мадонна, блудница» Эстела Уеллдон обращается к этой теме, раскрывая все ее грани, говорит о слепых пятнах специалистов, об идеализации материнства и о серьезности нанесенного вреда. И материал данного случая полностью соответствовал рассуждениям этого автора. В процессе работы стали выясняться дополнительные подробности.
Девушка использовала акты самоповреждения при любой возможности, ее руки, бедра и грудь были покрыты светлыми полосками – шрамами, а поверх них красовались свежие попытки докричаться до окружающих. Мы начали с этого, с ее обещания, что, когда у нее возникнет желание напасть на себя, она свяжется со мной и ничего не станет предпринимать до этого.
Сейчас специалисты, работающие с подобными вещами, прекрасно понимают, что это, видя в этом отреагирование и способ сбросить напряжение. Это общепринятая точка зрения. Анна Мотц в нескольких своих работах заглянула несколько глубже, отметив, что самоповреждение можно рассматривать как призыв о помощи и «символ надежды», как очень образно выразилась Анна, предполагая, что это очень ранний действенный язык выражения своих переживаний, когда другие способы по разным причинам недоступны. Кроме порезов, девушка пыталась использовать для самоповреждения любой мало-мальски подходящий для этого предмет, как только для подобного действия выдавалась свободная минутка. Близкие, устав неотступно следить за ней, без ее желания привели ее в мой кабинет.
И это оказалось еще не все. Девушка виделась им очень странной, и у них все укреплялось подозрение: «А не сошла ли она с ума?» Будучи временами тихой и застенчивой, временами холодной и жестокой, представляясь то знойной соблазнительницей, то запуганным маленьким ребенком, прячущимся под кроватью, она была не в силах восстановить в памяти свои перемены. Встал вопрос дифференциальной диагностики.
Несколько месяцев подряд самоповреждения продолжались и ничего не помогало. Но неожиданно одна из сессий оказалась переломной. Девушка пришла на дополнительную встречу, о которой сама попросила, и попыталась нанести себе порезы, непонятно откуда, как факир, вдруг неожиданно вынув лезвие и полоснув им себе по бедру. Джинсы смягчили ее ярость, приняв основной удар, она лишь чуть царапнула свою кожу. Когда же мне удалось отнять лезвие, она преобразилась, изменившись в лице, неизвестно откуда появились несвойственные ей жесты, даже интонация знакомого девичьего голоса казалась неузнаваемой. До этого девушка всегда принимала одну и ту же позу, приходя в мой кабинет, практически эмбриональную, теперь же ее колени оказались широко раздвинутыми, как делают это иногда мужчины, на них она оперлась локтями, скрестив пальцы рук. Создалось явное ощущение, что это другой человек, совершенно иначе использующий свое тело, нежели знакомая мне пациентка. Новый, незнакомый мне мужчина, так неожиданно выглянувший из нее, начал со слов: «Слышь, оставь ее. Ей лучше умереть, поверь мне…». С этого началось наше общение с ним, я была вынуждена признать его существование. Он поведал мне все ужасающие подробности жизни этой девушки, которые привели к состоянию множественной личности.
Его появление дало основание признать диагноз множественной личности. Это был взрослый серьезный образ, не смущающийся, в отличие от известной мне пациентки, говорить о сексуальных преступлениях, совершенных против ребенка. Как это описано в теории множественности, он оказался «защитником», а в последствие стал «помощником». Он поведал пугающие тайны насилия и стал путеводителем по внутреннему миру пациентки, связью между мною и шестью субличностями девушки, он знал их всех.
Она была зачата двумя людьми, совершенно не готовыми к родительству. Отец бил мать, и незадолго до рождения девочки оказался осужден за убийство. Мать родила ее в одиночестве, и почти сразу начала жестоко обращаться с ней. Когда малышке было около двух лет, мать привела в дом другого мужчину и, заподозрив, что девочка соблазняет его своей привязанностью, в наказание начала сексуально использовать ее. А еще через некоторое время она отдала дочку бабушке на воспитание, где насилие продолжили другие члены семьи. Вскоре вернулся отец из тюрьмы и забрал девочку к себе также с целью сексуального удовлетворения, тогда ей был всего 7 лет. Страшная история завершилась тем, что приведший ее мужчина является ее отцом, очень обеспокоенным поведением дочери, и при этом их сексуальные отношения продолжаются. Именно поэтому сейчас она при любом удобном случае нападает на себя, привлекая внимание окружающих к происходящему с ней, это надежда на то, что ее все же услышат когда-нибудь и спасут.
После этой встречи девушка больше на себя не нападала, мы нашли общий язык с субличностью, ведущей себя таким образом, и установили строгий договор, что этого делать нельзя, иначе мы прекратим работу. И это стало началом большой групповой работы со всей семьей диссоциативных субличностей. Диагноз множественного расстройства личности пока еще достаточно свеж и вызывает споры в среде специалистов, но, несмотря на это, если встретиться с подобными проявлениями воочию и присмотреться, появляются некоторые умозаключения. Этот рассказ не претендует вовсе на истину и единственно правильное понимание, я лишь хотела сказать о том, что имею возможность наблюдать, как история материнского насилия фрагментировала Эго, и то, как пациентка всю жизнь балансирует в состоянии множественности ее личности, удерживая шаткий мир, прилагая усилия, чтобы ее фрагменты «не поссорились» и не уничтожили общий для них всех дом – тело девушки.
