— Она же твоя дочь!

— А вот этой лжи тебе лучше было не произносить, — холод в голосе мужчины пронизывает меня до костей.

Рука, которую только что целовала женщина, сжимается в кулак, и с размаху, ударяет её прямо в лицо. Я кричу.

— Мама! Мама!

Мой голос тонкий, детский.

Мужчина поднимается (но я всё равно не вижу его лица) и идёт ко мне.

— Кто это у нас тут такой любопытный? — спрашивает он, открывая дверь и обнаруживая меня за ней.

Женщина лежит у камина и не шевелится.

Я плачу.

Темнота.

Вновь смена картинки.

— Я очень люблю тебя, дорогая! — та же красивая женщина ласкает мои волосы, гладит по голове, и я уже почти засыпаю. — Никто и никогда не причинит тебе зла. Это я тебе обещаю.

Что она там делает? Я не вижу, но мне очень интересно, над чем таким склонилась мама. Я приподнимаюсь на подушках и замечаю, как что-то красивое блестит у неё в руках. Она прячет это «что-то» в маленький мешочек и зашивает его.

— Это твой оберег, доченька, — она вкладывает мешочек в мою маленькую ручку. — Никому и никогда не показывай его, иначе его могут забрать. И тогда даже боги не ведают, что с тобой может случиться.

Острый предмет совсем не больно покалывает детскую ладошку сквозь стенки мешочка.

— Ты запомнила? — строго спрашивает мама. — Никто не должен видеть это. Никто на всём белом свете. Пообещай мне!

— Обещаю, — шепчу я и засыпаю, сжимая в ручках оберег, подаренный мамой.

Когда я проснусь, её уже не будет. Это был последний раз, когда я видела маму.

Темно.

Я погружаюсь в светящееся подземное озеро. Моя рука зажата в широкой ладони мужчины с тёмно-серыми глазами. Вода нежно обнимает нас, и погрузиться в неё вместе — это всё, чего я хочу. Поворачиваюсь к своему мужчине. Не могу разглядеть черт. Только чёрный силуэт, который склоняется надо мной, как и десятки раз до этого. Но я больше не боюсь. Целую мужчину в ответ, прижимаюсь к нему всё крепче.

Я больше не тону в озере, я тону в НЁМ.

Я больше не захлёбываюсь водой, я захлёбываюсь ИМ.

Темно.

— А что, если сейчас я просто сниму с неё кольцо и больше никогда о тебе не услышу? — куратор говорит тихо, явно боясь меня потревожить.

— А что, если, как только ты протянешь к Мари руку, я её тебе отрублю? — также тихо поясняет свою позицию Аран.

Притворяться спящей у меня не получается. Воспоминания о событиях последних суток, словно стая голодных псов, набрасываются на меня, разрывая на части. Мне не хватает дыхания, как будто бы на грудь положили огромный камень, и я судорожно хватаю воздух.

— Как ты? — мягкая рука Арана скользит по моему лбу, касается щёки.

— В порядке, — лгу я.

Едва хватает сил, чтобы открыть глаза. Как кружится голова. Вижу полог моей кровати, значит, меня уже успели доставить домой.

— Долго я спала? — приподнимаюсь на локтях.

— Несколько часов, — отвечает Хаган. — Сейчас около полуночи.

Он стоит у окна, скрестив руки на груди, и философски вглядывается в даль.

— Она в порядке, — замечает Аран, обращаясь к полковнику. — Думаю, ты можешь идти. Всё равно Мари ещё стоит набраться сил.

Тот измеряет призрака неприязненным взглядом, но всё же сдаётся. Ирэ медленно подходит, ласково касается моей щеки. Я благодарно улыбаюсь ему. Таким же неспешным шагом он покидает мою комнату.

Несколько минут мы с воином молчим. Несмотря на то что Аран давно уже стал для меня самым близким человеком, сейчас меня тяготит даже его присутствие. Мне просто необходимо пережить и осмыслить всё лично, без Арана, куратора или кого бы то ни было ещё.

— Мари, я…

— Аран, я хочу побыть одна.

Мы заговорили одновременно, но, услышав мои слова, призрак обрывает свою речь.

— Хорошо, — после длительного молчания соглашается он. — Ты всегда можешь повернуть кольцо.

— Нет, ты не понял, — я отвожу взгляд, почему-то чувствуя себя виноватой перед ним за такую свою просьбу. — Я хочу на время снять кольцо.

— Нет.

— Пожалуйста, — прошу я. — Всего лишь до утра.

— Нет, это не безопасно, — мой призрак непреклонен.

— Аран! Тибо и Алиша мертвы, Лео тоже, — на последнем имени запинаюсь, но я справляюсь с собой и продолжаю. — Угрозы в Крепости для меня больше нет.

— Это не факт.

— Я прошу тебя, — сев на кровати, я обхватываю руками его лицо, заставляя посмотреть мне в глаза. — Ты же понимаешь, что я всё равно сниму кольцо. Я говорю с тобой об этом только потому, что очень дорожу тобой. Давай не будем спорить, я и вправду не имею на это ни сил, ни желания.

— Если с тобой что-то случится…

— Ничего не случится, — заверяю я. — Мне просто нужно немного… своего. Понимаешь?

Он сомневается, но не может меня не отпустить. Он тоже очень мной дорожит.

— Хорошо. Но только до утра.

— До утра, — обещаю я.

Я наклоняюсь к нему, благодарно касаюсь своими губами его губ. Мой воин приоткрывает рот, желая ответить на мой поцелуй, протягивает ко мне руки и исчезает.

Кольцо лежит передо мной на кровати.

— До утра, — повторяю я поднимаясь.

У меня мало времени.

25

Во всём, что происходит, слишком много нестыковок. Если отец хочет меня убить, то зачем делать это в Крепости? И зачем так изощрённо? Можно ведь просто подсыпать мне яд… Я замерла. Первое покушение было именно с помощью яда. Ладно, тут, может быть, всё складывается. Но зачем присылать Хагана? Ведь это именно он дал мне противоядие от Чёрной Пантеры. В том, что мастера Ирэ прислал именно родитель, я не сомневаюсь. У кого ещё столько власти, чтобы отправить легендарного полковника пусть в элитную, но всё же школу. На фронте он может принести гораздо больше пользы. Если только… Он не стал неудобен там. Но ведь получается так, что и здесь он мешал планам отца. Но ещё более странным выглядит другое обстоятельство: зачем отец подарил мне Арана, если собирался меня убить?

Письмо точно написано рукой родителя, в этом я уверена. А если нет? Что, если Арана прислал кто-то другой?

Не раздумывая более ни минуты, я бросаюсь на поиски того самого письма. Я перекладываю все бумажки в комнате, выдвигаю все ящики, даже отодвигаю стол в надежде, что обнаружу там завалившееся послание, но нет. Письма, которое прилагалось к заветной коробочке, нигде нет.

Я размышляю недолго. Единственное место, где может быть необходимый сейчас клочок бумаги, — это моя прежняя комната. Но в ней должны были сделать ремонт, и вряд ли письмо могло там уцелеть. Однако проверить я должна. В конце концов, это моя единственная надежда развеять сомнения хотя бы по этому поводу.

Наскоро причесавшись, я направляюсь к двери. Открыв её, с досадой вспоминаю, что в такое время в коридоре уже не горит свет. Брать керосиновую лампу не собираюсь. Её свет может привлечь ко мне ненужное внимание таких же полуночников, как и я. Поэтому я, затворив за собой дверь, шагаю в темноту и полностью отдаюсь мраку. Страха нет. Всё произошедшее со мной словно заморозило мою душу, притупило чувства, и я иду на мерцающий вдалеке тусклый свет без опасения.

Я прохожу больше половины пути, прежде чем на меня нападают. Хотя… нападением я бы это назвала несколько месяца назад. Сейчас же — после тренировок с Араном — я могу отличить нападение от чего-то другого. Меня дёргают в сторону, вырывая из полоски света, прижимают к стене, предусмотрительно положив мне под затылок руку, чтобы я не ударилась. Вторая рука нежно, но сильно обнимает меня за талию, прижимая к твёрдому, как сталь, мужскому телу. Жёлтые звериные глаза блестят в темноте, не давая мне усомниться в личности «нападающего».

Губы Аэрта покрывают поцелуями моё лицо, скулы, шею, а я, не отвечая на его порыв, стою и просто жду, пока пройдёт его помутнение. Почему-то перед Ивесом у меня нет страха, как перед Тибордом, но и былой дрожи от его прикосновений тоже почему-то нет.

— Прости меня, — шепчет он между поцелуями. — Прости меня, я идиот, прости меня.

Я не понимаю, за что он извиняется. Он спас меня всего сутки назад, хотя кажется, что это было в прошлой жизни. Всего сутки назад всё моё тело горело от желания даже при малейшем движении его рук и губ, а теперь…