– Отвечай! – прогремел я грозно под влиянием всплывшего литературного альтер-эго. – Веришь ты, Вера, Школе или нет?

– И да, и нет, – говорила она и нежными прикосновениями руки пыталась меня утихомирить.

– Да или нет? – Я поднял еще на три тона голос и услышал внутри себя эхо церковного «Отрицаешься ли сатаны, и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его?..»

– Верю, – ответила она. – И ты тоже веришь.

– Я ухожу из Школы, – твердо сказал я. – Это не прикосновение к игре или чуду, а секта. И я прошу тебя пойти со мной, пока они не запудрили окончательно тебе ум.

Вера долго сидела молча, надавливая пальцами то на веки, то на лоб, закрывая и открывая лицо ладонями.

– Нет, – наконец сказала она. – Я хочу пройти пост. Мне нужно много энергии для моей цели. У меня есть цель.

– Вера! – не выдержал я, и голос сорвался, заставив Веру вздрогнуть. – Это кредит! И проценты за эту энергию ты заплатишь такие, что забудешь, как тебя зовут! Меня сейчас распирает от энергии, но я чувствую себя киноцефалом.

– Нет, – твердо повторила она и вышла из палатки.

У костра я ее обнял. Наше прощание было исполнено нежности и грусти, которую усугубляло то, что мы приехали в лес из разных городов и оказались здесь одновременно благодаря случайностям в наших жизнях.

Дорога с капища к ближайшему цивилизованному месту стоила мне ноутбука и кошелька. Меня обокрали. Проезжающий бетоновоз облил грязью (на той глухой дороге новый бетоновоз выглядел сюрреалистично). Потом прицепился клещ, сбил спортсмен-велосипедист, так что я получил травму руки и вынужден был искать пункт оказания медицинской помощи.

Вдобавок мне пришлось поработать две недели продавцом супермаркета, чтобы наскрести деньги на возвращение домой. Но и на временном месте работы меня ждал кулачный бой с мерчендайзером и, соответственно, оскудение заработка.

На вокзале, где я оставался ночевать (после школьных экзерсисов на сон было достаточно четырех часов, хотя прежде я нуждался в девяти часах отдыха), меня систематически одолевала полиция. Почему-то правоохранители решили, что я толкаю тут наркоту. Я боялся, что из-за моих недешевых тряпок они сочтут меня богатеньким и что-нибудь подкинут, чтобы потом доить моих родителей. И поэтому поспешил заселиться в хостел.

Пробирали нехорошие догадки: вдруг Школа не дает грести против течения, держит человека на привязи, следит за ним? О том, что кто-то из жильцов комнаты принадлежит к ее адептам, я, клянусь, сразу же почувствовал. «Кто из них?» – подумал я, оглядывая соседей и прикидывая тактику защиты в отношении каждого из них.

Один мужик, по имени Валерий, – коренастый, с двумя золотыми зубами, с засаленной головой в али-баба-штанах – стоял у зеркала и, кусая зажатое в левой руке яблоко, правой брил ту щеку, откуда оно выпирало. Он посмеивался и изрекал с набитым ртом, отстраняя машинку, что-то оптимистичное. Однако его смешки и деланый энтузиазм отдавали затхлым душком. Может быть, он переживал кризис среднего возраста или недавно развелся – на правой узловатой руке его, цвета кирпича, еще бледнел след от широченного кольца, какими обручались в советские времена.

Второй мужчина был моложе – лет двадцати – с рахитически впалой грудью, в очках. Он лежал на животе и тыкал в планшет, издавая звуки, отражающие и его настроение, и коллизии планшетного мира. Их, звуков, никто в комнате не замечал.

Третий, представившийся Анатолием, выглядел зрело и адекватно. На вид ему было около тридцати. Когда я вошел, он стоял у окна и с кем-то разговаривал по телефону, а потом вышел в коридор. До моего слуха долетело: «Посмотри на человека и после говори».

– Не устаю повторять, – он вернулся в комнату, видно, желая на этот раз, чтоб мы его услышали, – жизнь – это проект. Но никто рационально и вдумчиво проектированием не занимается. Просто не знают законов.

На этом он положил трубку, и у меня не оставалось ни грамма сомнения, что именно он относится к Школе.

– О каких это законах ты говоришь? – посмеиваясь, спросил поглотивший яблоко вместе с огрызком мужичок.

– Законы просты. – Анатолий просто и ясно ответил. – Их уже доказал наш брат физик.

– Ах, ты про Ньютона! – пошутил мужик, показав жестом, что только что съел яблоко.

– Скорее, про дальнейшие парадигмы, – сухо ответил Анатолий и стал переодеваться, зайдя за дверцу шкафа.

– А что они значат? – спросил Валерий.

Юноша оторвался от планшета и сказал чуть занудным тоном, как будто только что затронули его «конька»:

– Вы про неисчислимое множество квазизамкнутых миров, что ли?

– Как жаль, – без всякого сожаления отвечал Анатолий, повязывая галстук, – что совершенно нет времени на дискуссию.

– Ну а ты коротенько, – ухмыльнулся Валерий, присев на кровать Анатолия так, будто тот его пригласил.

– Позвольте, – попросил его жестом встать Анатолий и, понимая, что его слушают все, в том числе юноша и я, произнес: – Все, что нас окружает, – это энергия и информация. Мы живем в энергоинформационном мире. Мы знаем его структуру. На этом вынужден откланяться. – Ион сделал шаг в сторону двери.

Но за ним пошел Валера, и вслед ему полетел вопрос от юноши:

– Это вы на основе чего так решили? На основе корпускулярно-волнового дуализма? Частиц и волн вероятности?

– И что вы предлагаете? – продолжал посмеиваться Валера, провожая Анатолия до коридора.

– Сейчас я ухожу. Можем вернуться к беседе позже, если хотите, – сказал Анатолий и ушел.

А Валера вернулся в комнату с ухмылочкой.

– «Энергия и информация…» – декламировал он, растягивая слова, и на его лице сменялись гримасы глубокомыслия и издевки, должные, кажется, вернуть нас к теме.

– Не поспоришь, конечно, – отозвался юноша. – Но меня больше интересует, что он читал.

Признаюсь, что к тому моменту меня пробрал ужас. Я в отчаянии рухнул на кровать. «Получается, я хочу уйти от Школы, но не могу, – размышлял я, – они настолько прокачали свой эгрегор, что эта слепая сила меня догоняет». Я чувствовал преследование. Самое настоящее. С тем лишь исключением, что преследовал меня не человек, а эгрегор, который не выдыхается и может действовать сколь угодно методично. Раньше такие вещи именовали роком, сейчас – «прикреплением к эгрегору». Как они там говорили? «Случайностей нет, а разум Бога – это мировые течения. Течения».

Тут же мне стали припоминаться их выкладки по поводу демистификации этой тонкой сферы. Они этого не произносили. Но подспудно имели в виду. Бог – это и есть энергия и информация, а с ними – все эгрегоры, которые прежде имели названия в демонологиях народов мира.

«Если же принять за факт, что преследует меня не человек, так как я никому не говорил, что буду здесь и даже сам не знал, где буду, – я старался спокойно рассуждать, – то бежать мне бессмысленно. С большой вероятностью я наткнусь еще на одну „случайность“. И так как эта случайность лежит в поле неизвестного и может быть любой, то лучше уже принять известный контекст».

В том, что Анатолий не агент, я был уверен. Агентура стоит денег. А они уже наладили процесс так, чтобы платили им, а не наоборот. Всего-навсего надо было запрограммировать людей, пришедших на обучение, на трансляцию идей. Таким образом, Анатолий относился к безличной цепочке событий: вор – бетоновоз – клещ – попавшее на ухаб велосипедное колесо – вонючий поддон в руках у мерчендайзера – штраф. Вероятнее всего, он являлся невольным переносчиком «заразы» – неосознанным артикулятором постулатов Школы. Благожелательным человеком, которому не лень выдавить из себя пару слов, чтоб помочь кому-то в этом ответственном проекте под названием «Жизнь».

Однако валяться на кровати – не выход из ситуации. Чувствуя себя картой либо из раковины мидии в игре «Ута-гарута» или же кругляшом в индийском пасьянсе «Ганджифа», иными словами, ощущая вместо собственного «я» усердную перетасовку чего-то малопонятного, я пошел на улицу в поисках недорогой еды.