Понятно, вся реальность полнится эгрегорами и их сатанинскими пентаграммами – логотипами фирм, например. Но в фудкортах они кишат, как вальдшнепы в березовой роще. И я решил податься в захудалый магазин напротив кирпичного забора хосписа. Опаленных слайсов тунца с йогуртовым дрессингом там, конечно, не оказалось, зато был бородинский, шпроты, укроп и чеснок, из них можно было смастерить бутерброд в духе СССР и проглотить таким образом эгрегор Красного Интернационала (если вы думаете, что я шучу, спешу вас разуверить).

Вы, наверное, хотите спросить, действительно ли после инцидента на капище и прокачки у меня стало больше сил? Однозначно, да. Я стал меньше есть и спать. Однако мне бы хотелось кое-что уточнить. Взять, к примеру, культуристов. Их мышцы, наращенные за счет анаболиков, могут быть угрожающими в объеме, однако сила их невелика. Многие качки страдают отсутствием гибкости. Чужеродные силы, которыми накачали меня, были пышны, как горбы у верблюда, и пусты, как прерии. Без преувеличения – меня распирало, но я не мог ничего созидать. Для реализации низменных целей полученный на капище кровяноколбасный трэш вполне годился, но для того, чтобы, например, расти в осознанности или идти к высокой цели, нужно было нечто качественно другое.

Итак, я имел хренову тучу сил, гору энергетических мускулов, но чувствовал себя воздушным шаром, которого вот-вот унесет куда-то эгрегориальным ветром. Главной своей задачей я видел не сорваться, медленно и плавно унести их «добро» своим путем. А если получится, выкинуть его по дороге.

Вечером, вернувшись в хостел, я увидел знакомую картину: Валера и юноша сидели с закрытыми глазами и расставленными руками, будто они держат шар. Анатолий, стоя над ними, говорил: «Вот, друзья, это азы. Энергия, как вы поняли, существует в ваших пальцах. Относительно телесности информации никто, думаю, не сомневается». Потом он вытащил книгу Школы первой ступени и передал ее Валере, который впервые сидел тихо и в великом, как мне показалось, раздумье.

– Попробуйте теперь, если хотите, передать ваш биоэнергетический шарик Ивану, – сказал Анатолий, когда я появился в дверях.

Школа продолжала передавать мне «приветы».

– Спасибо, я в это не верю, – соврал я, пытаясь пройти к своей койке.

– Так тем более, – настаивал Анатолий, – если вы во что-то не верите, почему тогда отказываетесь? С вами ничего не произойдет.

– Галиматья, – буркнул я и услышал напористое «но-но-но» Валеры, который, кажется, впервые обнаружил в себе «тонкость» и был оскорблен пренебрежением этого открытия.

– Я человек воцерковленный. Я считаю это все сатанинскими происками. Энергия, биоэнергетика, возможно, существует. Но вся она – от дьявола. Единственная светлая энергия обитает в церкви, в русской нашей православной, – выпалил я неожиданно для себя, затем сделал поклон, настолько русский и старинный, точно я был народником.

В это же мгновение из окна раздался колокольный перезвон.

«Возможно, я стал участником мировой войны двух эгрегоров…» – прилетела странная мысль под тревожные колокольные переливы.

– А где же крест на тебе? – прищурился Валера и привстал, словно речь зашла о вопросах первой важности. – Ни на ком тут креста нет! – воскликнул он с чувством. – Только на мне! И я не считаю биоэнергетику сатанинским происком!

– Успокойтесь, пожалуйста, – попытался его усадить Анатолий, – видите ли, я забыл вас предупредить, что энергии в теле две. Одна от земли, горячая, она может давление повышать. Она очень возбуждает. А вторая – из космоса, холодная, она успокаивает, умиротворяет. Давайте теперь из нее шарик попробуем сделать.

– Нет уж, – не унимался Валера, – пусть он ответит, почему меня в сатанизме уличал!

– Да вас никто не уличал! – в один голос сказали Анатолий и юноша.

Я же сполз со свой кровати, чувствуя, что сейчас воздушный шар, надутый Школой, куда-то меня понесет. Далеко-далеко. Что касается чувств, то я кипел. Мне хотелось навалять всем троим, распорядившись, наконец, «мускулами».

«Сейчас меня сорвет. И понесется», – прилетали мысли, и, сам не понимая, почему, словно не полностью контролируя себя, я припомнил и без рефлексий применил очередной навык Школы. Навык, который можно было бы назвать «Устрашение» или «Влияние». И тупая энергия, бурлившая во мне, в мгновение раздула эфирное тело до размеров целого дома.

– Что ты сказал?! – стал наезжать я, и Валера, бледный, сел мимо кровати.

Виктор и юноша покосились на меня с опаской.

«Работает, бля!» – ругался я про себя, пытаясь вернуть эфирному телу его обычную величину и навсегда забыть все то, чему меня обучили в Школе.

Остаток вечера и полночи я провел лежа на кровати, точно не желая применять даже по мелочи ту силу, что во мне была. И никто ко мне больше не обращался. И само чудо было демистифицировано, разложено до биоэнергетических импульсов. И не было ни Бога, ни Сатаны.

В мыслях своих я сентиментально обращался к Вере: «Нежная моя курочка, знала бы ты, как я по тебе грущу и тоскую! Как хочется мне тебя растерзать и умаслить! Как сладко я печалюсь о наших поцелуях! Как рвусь к тебе, лани моей золотоглазой! И клянусь: я вырву тебя из лап дракона – ужасной этой Школы. Сила его в том, что он втирается в сознание, не убеждая и принуждая, а действуя тонко, тихо, не торопясь. И вот уже второе десятилетие остается легально на плаву. Наш дракон знает законы. Зачем, скажи мне, любовь моя, тебе нужна эта Школа? О, как я хочу видеть тебя целой и невредимой!»

Очень, признаться, было страшно увидеть не вожделенную Веру, а очередного адепта Школы. И даже в этом она оказывалась на высоте искусства махинации – ее сторонники выглядели так же спокойно, толерантно и разумно, как, например, мой сосед Анатолий. Никакого фанатизма и экзальтации, какие наблюдаются при грубой работе. Все только с «доброй воли» человека, через шелка его сознания.

Через пару дней мне наконец выдали заработную плату, и я отправился в свой закрытый военный городок, не значащийся на картах мира. Кошки и собаки, попадавшиеся по пути, от меня шарахались. Засоренность внутреннего экрана, несоответствие между моим жизненным опытом и тем, что крутилось в голове, донимали. Мне решительно нужна была перезагрузка. И еще мне хотелось понять модель бизнеса Школы. Варианта модели, по сути, было два: полная ложь или частичная.

И хоть в нашем военном городке ни колдуны, ни священники были не в чести, неподалеку я разыскал одного, как мне сказали, проверенного биоэнергета-остеопата-травника, в голове которого, кажется, кипела та же мультирелигиозная мешанина, что и у представителей поколения нью-эйдж, хотя травнику шел девятый десяток.

Жил он в частном домике с тремя псами и голубями. За прием брал фиксированно, но скромно. Этот вариант оплаты вызывал больше симпатии, нежели готовность взять ровно столько, сколько сочтет возможным дать посетитель. Второй вид расчетов попахивал желанием пустить пыль в глаза. Звали травника, уроженца Кубани, покатавшегося по свету, Свами Кишан, что в переводе значит «черный или синий». В простонародье его звали Кришной, что ровным счетом никак не отражало его взглядов и было ловко подброшено конкурентами, потому как действительно отпугивало клиентов. Кого-кого, а Кришну и адвентистов в наших краях не любили.

– Здравствуйте, Свами Кишан! Я хочу узнать, что вы видите? – сказал я, помахав усушенному старичку, сидящему с жирным голубем на плече на самопальной скамье.

– Вижу дурака, – без эмоций ответил тот с такой интонацией, что практически невозможно было обидеться.

– Допустим. А ауру вы видите? Что вы можете сказать о моей энергии? Мне необходимо, чтоб вы оценили мое состояние. Есть у меня, например, оболочка?

– Оболочки у тебя никакой нет, конечно, – ответил старик со вздохом, – я давно не встречал людей с оболочками. Но сил много. Ложись. – Ион показал мне на кушетку, испачканную голубиным пометом.