Да и времени, однако, у нас мало – хватит лишь на то, чтобы широкой кистью оставить несколько самых ярких штрихов. После человека всегда остаются только штрихи. Казалось бы, – как много лет прожил на этом свете! А запоминают отдельные детали.

Чтобы очертить Ниила, определенно подойдет яркое масло: изумрудное для глаз и крыльев, терракотовое для волос, песочное для кожи, алое для губ. Другую краску можно оставить гардеробу – он, пусть и довольно скромный, но все же очень разнообразен.

Ниил любил выделяться из толпы, как и все феи. Природа наградила его цветом, а он решил на этом не останавливаться.

На ребрах Ниила набит рисунок, уже довольно выцветший – ему больше восьми лет. На нем изображен дракон из древних легенд – величавое небесное создание, независимое от людей и их одобрения; дракон поселился на Нииле в один из первых дней его самостоятельной жизни, когда Ниилу не было еще и восемнадцати. Страшно признаться, но он тогда чуть не откинулся от боли. Да и сейчас рисунок временами, в редкую плохую погоду, ноет, напоминая о себе.

А спустя год после дракона Ниил проколол мочку правого уха. Это было не менее больно, особенно если учесть, в каких условиях производился прокол… Но о решении сделать его Ниил ни разу не пожалел. Боль того стоила.

В обычные дни Ниил носит желтоватую жемчужинку на тонком серебряном колечке – давний подарок одной из сестер (что в решающий день не вступилась за брата, предала, как и все прочие). На чуть более хорошие дни у него есть ещё три пары серёжек, поярче. Можно подобрать ту, которая будет соответсвовать настроению лучше прочих.

Но иногда, в порывах вдохновения, Ниил надевает свою самую любимую серёжку: длинную, до самой шеи, из нитей янтаря и малахита и нескольких перьев какой-то диковинной птички. Он купил ее на рынке в день встречи с Ричиэллой, выложив за нее столько монет, что и представить страшно. Порой (очень часто) она цепляется за его жгуче-рыжие кудри. Так и хочется высвободить ее, попутно коснувшись мочки уха и щеки.

Вообще-то можно заметить, откинув лишнюю скромность, что Ниил никогда не был обделен женским вниманием. Своей необычностью он выделялся из толпы обывателей-работяг и самолюбивой знати. Даже не замечая крылья Ниила (а феи умеют отводить внимание от крыльев, чтобы не привлекать проблем), девушки замечали его самого и делали довольно многое, чтобы остаться с ним хотя бы на некоторое время.

Будь Ниил особенно благородным, он бы, конечно, закрывал глаза на эти явные намеки и заигрывания. Но Ниил себя к благородным не относил.

Однако за пять лет жизни в городе ни одна из девушек, поцеловавшая его губы, запустившая пальцы в его волосы и освободившая их от серёжки, так и не смогла по-настоящему его поразить.

Ниил вырос среди фей. Он был изгоем, виновником смерти Великой Матери и, что еще более страшно, гибели всего его рода, и все же Матери других семейств обязали сестер заботиться о нем, так что сестры почти восемнадцать лет терпели его рядом с собой. Некоторые даже относились хорошо. Временами.

Он привык к их красоте. К той теплоте, с которой они обращаются друг с другом (и иногда даже с ним). К их чудаковатым манерам и ярким нарядам. Он и сам был таким.

А городские девушки были простыми. Некоторые, самые интересные, еще и целеустремленными, они с пылающими глазами заявляли, что хотят посвятить жизнь не только и не столько семье, а совершенствованию этого мира. Бороться за что-то собирались. Уже потом, встретившись с Ричиэллой, Ниил понял, что это такое – бороться. И что настоящая борьба заключается отнюдь не в словах.

Ричиэлла сразу ему понравилась. Она была феей, но она относилась к нему, как к равному, без доли непонятно откуда взявшихся ненависти или обиды. Ниил пошел за ней, так легко оставив всю свою прошлую жизнь, будто всё это время только и ждал, когда же за ним придут.

И уже здесь он встретил Летту. Красивую солнечную Летту, которой так подходит ее имя. Удивительную девушку.

Феям присуща излишняя чувствительность. И если кто-то (например, Ричиэлла) научился скрывать ее за ироничной улыбкой и насмешливым взглядом, то Ниил таким искусством ещё не овладел. Ему нужно проживать всё по-настоящему. Если бояться, то до дрожи. Если злиться, то до ярости. Если страдать, то долго и тяжело. Если любить, то отдавать себя этой любви полностью, сгорая.

Быть может, поэтому он и влюбился в Летту. Даже среди людей есть те, кому необходимо любить, чтобы чувствовать себя живыми. Что уж говорить о феях. Ниил влюбился в Летту почти сразу же, как стал жить во дворце, и, что удивительно, не погас до сих пор.

Хотя речь сейчас идет вовсе не о ней.

С другой стороны, когда сильно кого-то любишь, через время уже перестаешь воспринимать себя отдельно от этого человека. Иногда это перерастает в зависимость – и тогда, считай, всё пропало.

Но Ниил зависимым не был. Он умел быть счастлив и без Летты – когда ездил в город и гулял по рынку, или встречал места из предыдущей жизни, или смотрел выступление приезжих артистов. Однако рядом с Леттой Ниилу было гораздо светлее, и у всего, даже самых обыденных вещей, будто бы появлялся новый смысл.

Ниил столько раз порывался во всем признаться, но пока что не успел этого сделать. Да и, честно говоря, не то чтобы в этом признании кто-то нуждался. Всё было очевидно и без него. Ричиэлла даже смеялась над ним. Но содействовать почему-то не спешила. Решила, возможно, что они должны разобраться со всем сами…

А еще, несмотря на яркую внешность, Ниил все свои двадцать пять лет жизни оставался неуверенным в себе. Он ко всем принцам относился с опаской. А уж когда появился Дар… Ниил, конечно, не обладал проницательностью Ричиэллы, но и слепым не был. Он сразу разгадал, что с ним всеё не так просто. Это был не тот обычный принц, коих Ниил за три года работы успел изучить вдоволь. Дар был другим. Если Летту капля необычности делала в глазах Ниила более привлекательной, то от Дара, напротив, отталкивала.

А уж когда Летта заявила, что этот принц вполне себе неплохой, Ниил и вовсе невзлюбил его так сильно, как давно уже никого не невзлюбливал. Он обладал еще одной не самой приятной чертой характера (достоверно неизвестно, фейская это черта или нет) – был ужасным собственником. Если он сегодня в алой рубашке, значит, никто в округе больше не должен одеться похожим образом. Если он влюблен в девушку – значит, влюблен он один, а в ответ, получается, должны быть влюблены только в него одного и восхищаться лишь им…

И это при том, что они с Леттой ни о чем не договаривались.

Ужасная черта.

И вот сейчас, пожалуйста, – Ниил заглянул к Летте и обнаружил, что она не одна. А вместе с этим злосчастным принцем. Даром, который, как выяснилось чуть позже, прошел второе испытание Ричиэллы.

Очень непростой принц.

Дар, отобедав, поднялся из-за стола первым. Новоприбывшая собака с глуповатой кличкой Кита, тоскливо посмотрев на Летту, ушла следом за ним. И Ниил с Леттой остались вдвоем.

Ниил так много мог бы ей сказать.

Но промолчал. В который раз.

Несмотря на все свои преимущества (скромные преимущества, по мнению самого Ниила), он прекрасно понимал, что такой, как Летта, подходит вовсе не он. Она нуждается не в импульсивном мальчишке – в надежном мужчине. И уж точно не в помощнике феи, изгнанном собственными сестрами.

А Летта вдруг сказала, что ей нужна помощь – протереть пыль на верхних полках кухни, и Ниил с радостью согласился ей помочь, лишь только чтобы подольше остаться рядом.

Печальна любовь человека и феи.

Печальна любовь.

И уж точно не вечна, как пишут во всяких красивых книжках. Ничто не вечно, а любовь тем более. Скоро Ниил остынет. А Летта покинет этот дворец. Сколько можно тратить здесь свою драгоценную молодость?..

Но пока у них есть эти мгновения, нужно ими наслаждаться. Наслаждаться до тех самых пор, пока не поймешь, что ты не просто влюблен, – любишь.

А это яма поглубже. И мало кто выбирался из нее здоровым и целым.