Меня даже удивило, как здорово ночевать в палатке. Я все еще побаивался укуса «черной вдовы», а тут вдобавок Василий предупреждал о брачном сезоне у скорпионов – это все совершенно убило во мне желание ночевать под открытым небом. Первая ночь в палатке прогнала все страхи. Не случилось вообще ничего плохого. Когда мы утром ели кашу, у меня, к сожалению, не было даже уважительного повода поныть.
Мы собрали вещи и сели на мотоциклы, чтобы проехать через степь обратно к дороге. Точнее, к тому, что в этих краях называется дорогой. Подпрыгивая на кочках, я подумал, как все-таки приятно избежать общения со всеми этими связными, высокими чиновниками, гостиничными администраторами и прочими посторонними. Еще мне показалось странным, что ночью я совершенно не замерз. Спальный мешок оказался очень теплым, плюс на мне еще было термобелье.
Мы ехали пару часов, а потом остановились попить воды у строения, на котором горела яркая зеленая вывеска «КАФФЕ». Каменная лачуга посреди пустыни, где по дороге носятся перекати-поле и свирепствуют пылевые метели. Пока я снимал шлем, появился зеленый русский джип и поехал на нас, остановившись всего в паре дюймов от мотоциклов. Вышли два невысоких человека в кожаных бейсболках. Мы заулыбались, но они просто тупо посмотрели. Потом медленно обошли мотоциклы, молча их разглядывая. Затем, с такими же ничего не выражающими лицами, оглядели нас с головы до ног, прошли мимо и зашли в кафе. «Не очень-то они дружелюбные», – сказал Эван. Мне тоже стало не по себе.
Пока эти двое были в кафе, появилась еще одна парочка: охранники с соседней фабрики. Несколько секунд спустя из кафе выскочили двое первых, сжимая в кулаках огромные кухонные ножи. «Черт, – подумал я, – нас сейчас ограбят». Но тут подозрительные личности с ножами увидели охранников. Они быстро перевели взгляды на нас, потом снова на охранников, потом снова на нас. Потом мгновенно спрятали ножи за спины и прогулочным шагом направились к своему джипу. Похоже, охранники прибыли как раз вовремя. Те типы побросали ножи в машину, залезли в нее и укатили. За все это время не было сказано ни слова. Не хочу показаться излишне подозрительным, но было трудно избавиться от ощущения, будто мы только что чудом избежали разбойного нападения.
Времени раздумывать о других вариантах развития событий не было. «Черт, я уже с ног валюсь, – сказал Эван, когда мы приготовились ехать дальше. – За это утро мы проехали всего 60 км, а по моим ощущениям, прошел уже целый день». Да, тяжелое было утро. Сплошной песок и гравий. Единственный способ пройти по ним – это нестись на скорости в надежде на лучшее. Несколько раз попадался глубокий песок, и переднее колесо начинало вилять то влево, то вправо – мы оба чуть не попадали. Чтобы справляться с песком и гравием, надо идти против инстинктов. Когда переднее колесо начинает заносить, приходится подавлять желание ударить по тормозам – это точно приведет к падению. Вместо этого нужно добавлять «газу». Мотоцикл сразу выпрямится, и ты опять сможешь его контролировать.
Когда мы остановились на обед в следующем кафе, Эван был сильно не в духе. Рядом стоял красивый русский мотоцикл с коляской, но он на него даже не взглянул, а когда мы сели под навесом, Эван начал жаловаться. «Тяжелый день», – бормотал он. Пока хозяин кафе хлопотал над столом, Эван потягивал чай из фарфоровой пиалы с розочками, бездумно уставившись на песчаную пустыню. Он выглядел несчастным, плохое настроение никак не проходило. В такие моменты его лучше не трогать, все само пройдет. Только если станет совсем уж плохо, придется искать слова, чтобы вытащить его из этой хандры.
Эван пил чай. «А-а, хорошо…» Потом он заметил что-то на дне чашки и нахмурился: «Странный чай… Это что за фигня?»
У Эвана есть такая привычка – заражать своим настроением всех окружающих. То он на подъеме, то вдруг в тоску впадает. У всех людей бывают сложные моменты, но таких депрессий, как у Эвана, я еще ни у кого не видал. В плохом настроении он становится ужасно восприимчивым, обижается на любую глупость. Из-за этого его бывает трудно понять. Я на собственном тяжелом опыте убедился, что печального Эвана развеселить невозможно. Лучше всего смириться и ждать, пока он сам не победит плохое настроение. Причем настроение у Эвана иногда меняется очень быстро. Но когда он не в духе – это настоящий геморрой!
ЭВАН: Я ужасно скучал по жене и детям и видел их лица каждый раз, когда открывал верхний кофр. Три фотографии подряд, вставленные в крышку изнутри: Ив, Клара и Эстер. Мои любимые девочки. Как же я хотел поскорее оказаться в Лондоне, чтобы снова их увидеть! Это главное, что двигало меня вперед. Когда дома ждало такое чудо, я чувствовал себя счастливейшим человеком в мире, и день за днем ехал на восток, чтобы снова увидеться с семьей. По этой же причине путь впереди казался таким трудным. С каждой милей я чувствовал себя одновременно и дальше от них, и ближе к ним.
Это было трудное утро, третье такое утро подряд. Я весь взмок, и никак не мог разобраться с термоодеждой. Когда все-таки ее снял, то начал замерзать. На следующий день снова надел, но все время нещадно палило солнце, и уже к обеду я был весь в поту. Много сил отнимала и сама дорога. Тем утром я два раза чуть не упал. План за день проходить по триста километров очень давил морально. У меня в животе снова появилось то странное ощущение, как после тренировок в Уэльсе, когда я боялся не выдержать трудностей дороги и подвести Чарли и всех остальных.
Мы поехали дальше, и буквально через две мили я уронил мотоцикл. «Сегодня падениями все отметились, – прокричал я Чарли, когда он помогал мне его поднять. – Хотя невеселое соревнование, конечно». Еще через несколько километров дорога превратилась в болото. Мы поехали прямо по пустыне, в нескольких сотнях метров от дороги, выискивая сухие участки среди грязи и воды. Сердце мое выбивало барабанную дробь. Так продолжалось какое-то время, потом мы вернулись на дорогу, и пришла очередь Клаудио упасть. «Не отчаивайся, – подбодрил его я. – Мы сегодня уже 150 км проехали».
Мне надоело ехать сзади, потому что Клаудио и Чарли поднимали тучи пыли, из-за которых ничего не было видно. Я попросился выйти вперед, и тут же нашел свой ритм. На песчаных отрезках я набирал правильную скорость, воображая себя гонщиком на ралли Париж-Дакар, на неровностях выбирал самую быструю траекторию. Но вдруг – бац! – я лежу на земле, а сверху палит солнце. Вот к чему привела моя излишняя самоуверенность в себе. Так мы и боролись с эмоциональными и физическими «американскими горками». То ты катишь в свое удовольствие, счастливый и довольный, то просто едешь, совершенно успокоившись и ни о чем не думая. И еще через минуту начинаешь ругаться и психовать.
Коммуникационные системы перестали работать, и мы не могли больше переговариваться в пути. Тишина и долгая дорога давали много времени для размышлений и погружения в себя. Для меня всегда была очень важна работа, но теперь нас с ней будто разлучили. Почти весь прошлый год я мечтал вырваться, хотя бы на время. Так как кастинг на большинство фильмов заканчивается в самый последний момент, у меня не было четких планов, что будет после окончания путешествия. Я находился в подвешенном состоянии и не знал, чем займусь дальше. На пресс-конференции в Лондоне перед отъездом я в шутку сказал, что, возможно, к актерской профессии уже не вернусь. Сказал это просто так, не всерьез, но журналисты поверили, хотя, может, эта шутка частично и была правдивой. Бросать актерскую работу я не хотел, но все же часто стал спрашивать себя: а в каком направлении двигаться дальше? Поработать год в театре? Или пора уже самому снять фильм или поставить пьесу? Ничто не мешало мне заняться именно этим. Оставалось только принять решение. Великим карьеристом я никогда не был. В выборе проектов всегда исходил из того, насколько они мне интересны, а не из того, что они могут сделать для карьеры. Возможно, сейчас пришло время внимательно осмотреться и решить, куда двигаться дальше. Меня также волновало мнение людей об отпуске, который я взял в самой лучшей части года ради путешествия вокруг света. Будут ли мне после этого присылать хорошие сценарии? Я вроде как выпал из жизни. А в такой работе, как у меня, этого нельзя делать ни в коем случае. Золотой середины здесь нет. Тебя либо помнят режиссеры и агенты по кастингу перед съемками фильма, либо не помнят. После театральной школы я работал практически без перерывов, и сейчас впервые оказалось так, что у меня нет никаких планов на будущее. Это было необычно. Путешествие также давало возможность подумать о жизни и решить, как справиться со своими проблемами. К тому времени у меня накопился значительный эмоциональный багаж – чувство вины, страхи и переживания, которые нужно было осознать и прогнать от себя. Что-то подобное я уже делал, когда ходил в поход по гондурасским тропическим лесам с Рэем Мирсом. Пока мы поднимались в горы и пробирались через джунгли, я начал понимать многие вещи, которые мешали мне уже много лет. За 10-часовой пеший переход многое успеваешь обдумать. И мне это сильно пошло на пользу. «Нет, это я оставлю в джунглях, – думал я об одном, – это мне тоже больше ни к чему». И вот теперь я снова занялся мыслями, скопившимися на подкорке за многие годы. Удивительно, чего только в голову ни приходило. Временами я совершенно терялся в мыслях о людях и событиях еще школьных лет. Отношения и конфликты, то, чем я гордился, и то, о чем жалел. Вопросы, о которых я не вспоминал много лет, но которые, как я сейчас понял, все еще оставались нерешенными. Я понимаю, что собственные ошибки и умение делать из них выводы – это часть процесса взросления, но, казалось мне, уж слишком много я этих ошибок совершил. Вспомнил я и обо всем хорошем: о встрече с Ив, например, женитьбе и рождении детей. Удивительно, что мои мысли жили своей жизнью, они появлялись в голове, будто бы говоря: «Помнишь меня? Давай-ка вернемся в прошлое». И если мысль была неприятной, я все равно был вынужден обдумывать ее. Она ведь просто так не уходила, не отвертишься. Нельзя ведь, например, в какой-нибудь важный момент убегать из дома и нестись в магазин покупать туфли. Так и тут, приходилось сидеть со своими мыслями и чувствами на мотоцикле и ждать, пока они сами уйдут. Это было хорошо.
