В первый день осени на обрыв высыпала разномастная весёлая толпа. Эхо испуганно заметалось между берегов. Когда звериный молодняк выстроился в кривую шеренгу, Тим прокричал:

– Поздравляю с началом учебного года! Так, плавать все умеют?

– Аника не умеет! – гаркнул Полоскун.

Тим углядел в шеренге перепуганную кунью морду, махнул лапой:

– Да, точно. Аника, иди сюда. На сегодня от занятий освобождаешься. В общем, плавать вы умеете, потому что я вас научил. А теперь научу и летать! Смотрим внимательно! – Заяц согнул лапы, оттолкнулся от земли и сделал плавный круг над озером. Все восторженно заухали, затявкали, завизжали. Длинный Ян подпрыгивал на месте и хлопал себя по рыжим бокам:

– Брат, брат, он летит, белкой буду!

– Внимание! – приземлившись, скомандовал Тим. – Встаньте прямо, закройте глаза. Представьте себе, что у вас в груди… Полоскун, не вижу ничего смешного! Что у вас в груди открывается маленькая дверца…

Вопли и всплески неслись над озером до самого вечера. Иммануил захлопнул «Весну и сыр», схватился за голову. Потом вскочил, стал рыться в шкафу.

Достал глянцевый рюкзак из питоньей кожи – подарок дяди Эда на совершеннолетие. Иммануил его так ни разу и не использовал. Зато теперь пригодится!

Стал пихать в рюкзак журналы и книги, приговаривая:

– Бежать, бежать из этого сумасшедшего дома! Когда идиоты собираются в стаи – лучше держаться подальше.

Он закинул рюкзак за спину, вышел из хижины, поднялся в тёмное небо и, тяжело ударяя крыльями, полетел в сторону Фиолетовой топи. Толстая луна сочувственно смотрела ему вслед.

Когда он добрался до хижины на болоте, была уже ночь. Бросил на пол рюкзак, рухнул в постель, натянул повыше одеяло – и тут же забылся тяжёлым сном.

Проснулся оттого, что лапы замёрзли. Пошарил под кроватью, укрылся вторым одеялом, вздохнул. Огромная луна смотрела через окно прямо на него, одинокого ранимого лебедя.

– Мы с тобой похожи, – прошептал Иммануил, – щедро отдаём свой свет. И ничего не просим взамен. Ну, разве что толику благодарности и чуть-чуть уважения. Но нет, куда там… Они приучены думать только о себе, только брать!

Иммануил знал, что немного преувеличивает, но жалеть себя было чрезвычайно приятно.

Луна продолжала молча пялиться. Казалось, всем своим видом говорит: нет, дружок, не похожи. Я-то свечу, это да. А от тебя какой свет, жалкое пернатое? Какая польза? Одни стенания и пустые сотрясания воздуха.

Он вскочил, прошлёпал к окну, мстительно задёрнул занавески. Чихнул от поднявшейся пыли, пробежал обратно по холодным половицам, плюхнулся в постель и укрылся с головой.

Утром осматривал дядькино хозяйство: пыльную комнату и допотопную кухню. Дядя Эд всегда был со странностями: кубаток масса, а жил отшельником в скромной хижине посреди Фиолетовой топи. Тут же поговорить не с кем, одни жабы да пауки. Ну и другие всякие букашки.

Дядя был страстный жуковед. Мама говорила – чокнутый насеколог. Кружил по болоту с утра до ночи, ловил жуков да бабочек. Восхищался пауками. Говорил, они открыли тайну вечной счастливой жизни.

Когда Муля был маленький, дядька показывал ему свою коллекцию – пять огромных альбомов. Муля запомнил страшного жука-оленя и ещё уховёртку. Вроде как она может ночью через ухо прямо в мозг влезть. И оттуда толкать на всякие безумства. Дядя, подмигнув, сказал, что у него в голове живёт парочка. Муля тогда неделю в шапке спал – боялся, что заползёт. Дядя, как узнал, очень смеялся. И звал его с тех пор «лебедь-шапун».

Жил дядя Эд странно, а пропал ещё страннее: нашли на болоте только сачки да справочник «Жесткокрылые Свободного леса». Был лебедь – и нету. Искали следы, расспрашивали Крестовиков, но те отмалчивались. Так и сгинул странный дядька. Наверное, погнался за каким-нибудь плавунцом и в болото угодил. Зато Муля наследство получил: хижина, а в хижине – сундук кубаток.

Кубатки очень кстати пришлись, а про хижину на болоте он и думать забыл. А теперь вот вспомнил.

Иммануил придирчиво осмотрел вырезанный из цельной колоды стол (хм, почему бы и нет, весьма самобытно, стиль кантри), старые фигурные кресла в мелкий цветочек (тоже сойдут, винтаж нынче в моде). Шагнул к огромному, в потолок, книжному шкафу, провёл крылом по пыльным корешкам… «Остров чудовищ», «Дети лягуара Ланта», «Аист и Риорита». Когда-то он все их перечитал. У них-то дома книг почти не было. Отец говорил: лебедь – птица вольная, перелётная, нечего ему лишним хламом обрастать. А книги и у шурина взять можно. Мама читать обожала, а отец над ней подсмеивался: настоящие приключения книжными россказнями не заменишь.

Иммануил вышел на порог, оглядел болотный пейзаж. Это только в мае Фиолетовая топь выглядит романтично: от болотных фиалок земли не видно. В сентябре всё иначе: бурая трава, тусклые водные проблески, хилые осины, сухие стволы валяются там и сям. Мрачновато. Зато спокойно: никто не гогочет над ухом, не вопит про то, как лучше хвостом подруливать.

И в запустении этом болотном есть своя красота: зеленеет бархатистый мох, блестят на солнце абстрактные паутинные картины. Круг за кругом узор сужается к центру, пока не превратится в точку – исток всего сущего. Талантливо сделано, ничего не скажешь.

Конечно, Иммануил знал, зачем паукам паутина. Но мух наверняка можно ловить и менее изящным способом. А эти стараются, думают не только о пользе, но и об эстетике. Весьма достойно уважения.

– Эм-м-м… здравствуйте! – Иммануил осторожно тронул крылом блестящее паутинное полотно, натянутое между стеной хижины и сухой сосной. – Я, так сказать, на правах соседа… Хотел засвидетельствовать… выразить… и…

Паутина беззвучно качалась в пустоте. Лебедь вдруг почувствовал себя неуютно. Как будто его изучают, как жука, прежде чем накрыть сачком. Неуклюже поклонился и, пятясь, вернулся в дом.

Интересно, а где же дядькина коллекция? Был, кажется, какой-то сундук, какая-то кладовка… Но Муля тогда, кроме кубаток, ни про что думать не мог. Он оглядел комнату, поднял голову вверх: ну конечно! Чердак. Как он мог забыть?

Иммануил взлетел к потолку, приловчившись, сдвинул щеколду. Вовремя метнулся в сторону: тяжёлая деревянная дверца ухнула вниз, закачалась на петлях, открывая квадратный проём.

Наверху пахло старым нагретым деревом, сухой травой и ещё чем-то резким, сладковатым. Он огляделся: справа, под слуховым окном, дядька соорудил что-то вроде лаборатории. На полках – широкогорлые банки-морилки, огромные бутыли тёмного стекла, пинцеты, пушистые хлопковые шарики, сухой мох. На столе – деревянные бруски, утыканные булавками. Расправилки, вспомнил Иммануил смешное слово.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.