— О-о, кого я вижу! Здравствуйте, как вы живете?...
— Спасибо, хорошо. А вы как? Я слышала о вашем несчастье... Бедненькая! Я так вам сочувствую... Но выглядите вы совсем неплохо.
—- Да что ж... живу понемножку...
— А у меня получается совсем наоборот...— собеседница рассмеялась озорным смехом.
— То есть как это — наоборот?..
— Выхожу замуж. Наверное, в конце того месяца отпразднуем свадьбу.
— В самом деле? Ну что ж, это прекрасно.
— Кто знает, прекрасно ли?.. Трудно сказать. Я решила не строить слишком радужных планов на будущее... Жених у меня — военный, служит на интендантских складах, здесь, в Токио. Лейтенант... Так что рано или поздно, наверное, отправят на фронт. В наше время выходить замуж — большая глупость...
Хотя говорившая называла замужество «большой глупостью», но выглядела тем не менее очень счастливой и радостно оживленной. Она как будто старалась не замечать страданий и горя, царивших в окружающей жизни,— естественный способ самозащиты для этих женщин. Жить было бы невозможно, если смотреть в лицо страшной действительности с ее тревогой и безысходностью. Над жизнью каждого молодого мужчины нависла угроза. И эту трагедию делили с мужчинами женщины. Оставалось одно из двух — либо совсем избегать брака, либо наглухо запереть сердце для всяких переживаний.
Подошла электричка, и Иоко вместе с приятельницей вошла в вагон.
— А вы все-таки постарели! — с безжалостной прямотой сказала подруга.
— Вы где-нибудь служите? — не ответив, спросила Иоко.
— Да, но в конце месяца увольняюсь. А вы?
— Нигде не работаю. Собираюсь куда-нибудь устроиться. А вы где работаете?
— В аптеке при Военно-медицинской академии. Ужасно много приходится работать. Но зато там почти все служащие — мужчины, так что я не очень-то утруждаюсь,— сегодня, например, удрала сразу после обеденного перерыва... Ходили с женихом в кино,— и она весело засмеялась.
Незамужняя подруга болтала весело и непринужденно, словно студентка, и казалась молодой и веселой. И все же, несмотря на веселость, опа тоже производила впечатление одинокой, хотя и по-иному, чем Иоко. Какой-то внутренней опустошенностью веяло от ее слишком уж подчеркнутого оживления.
Иоко записала ее адрес, поздравила с предстоящей свадьбой и первой вышла из вагона. Улица с затемненными на случай воздушной тревоги фонарями выглядела мрачно, очарования ночи как не бывало. Утомленная Иоко медленно шла по темной дороге. Вспоминались годы учения, и жаль было того беззаботного времени. Жизнь казалась тогда такой заманчиво-интересной, не омраченной никакими печалями. Не так уж много лет прошло с тех пор, а у нее, столкнувшейся с превратностями судьбы, такая тяжесть на сердце, словно она по рукам и ногам опутана стопудовыми цепями и ей так никогда и не удастся их сбросить... И Иоко страстно захотелось прочь из погруженного в уныние родительского дома, захотелось на работу, на люди.
Она вдруг подумала о Военно-медицинской академии. Подруга сказала, что в скором времени уходит оттуда. В Военно-медицинской академии Иоко получит ту же работу провизора, но зато это будет работа, непосредственно связанная с войной. Иоко инстинктивно стремилась к этому. Всякое занятие, не связанное с войной, казалось в те времена ненадежным, непрочным; не находясь под защитой государства, такая работа в любой момент могла быть отнята у человека, ликвидирована, закрыта. Только те, кто был связан с войной, чьи интересы совпадали с интересами воюющей армии, могли быть спокойны — их существование было до некоторой степени гарантировано.
И постепенно Иоко пришла к решению отдаться на волю этого непреодолимого течения.
В субботу 22 мая в министерстве военно-морского флота толпилось много народа. У входа в помещение информбюро стояли в ожидании приема журналисты и сотрудники издательств, представители кинокомпаний и компаний по производству граммофонных пластинок. Поток посетителей не прекращался до самого вечера. Вчера Ставка сообщила о гибели командующего объединенной эскадрой адмирала Исороку Ямамото.
Жадные до сенсаций работники кино и прессы сразу набросились на это событие. Одни заявляли, что хотят поставить биографический фильм об адмирале Ямамото, другие просили снабдить их необходимыми материалами: они намерены издать биографию адмирала, третьи клянчили по этому случаю дополнительных лимитов на бумагу, четвертые пытались добиться интервью у начальника информбюро, чтобы смастерить из этого интервью статью для журнала. Трагический эпизод сулил этим господам немалые выгоды. У них не было на уме ничего, кроме коммерческого расчета, кроме надежд на возможные выгоды. Меньше всего они заботились о том, как отразится гибель адмирала на судьбах Японии. Они думали только о том, что на этом сенсационном материале удастся «подзаработать». Помещение информбюро было до отказа забито подобной публикой.
Впрочем, господа журналисты толпились здесь не зря. Они давно уже при каждом удобном случае старались пригласить офицеров — сотрудников информбюро в рестораны, давали им щедрые взятки под видом «субсидий» и «помощи на военные нужды». Между работниками прессы и сотрудниками обоих информбюро — флота и армии — давно уже установились «деловые» связи, основанные на глубокой коррупции. Ведь информбюро, так же, как и Информационное управление кабинета министров, тоже контролировали издательства, кинопромышленность, театры. Заручиться поддержкой со стороны информбюро армии или флота означало застраховать себя от возможных придирок со стороны Информационного управления. Таким образом, наладив «контакт» с офицерами из информбюро, деятелям кино и прессы удавалось избегнуть цензуры Информационного управления и кое-как держаться па поверхности, лавируя среди подстерегающих их на каждом шагу опасностей в эту эпоху свирепого государственного контроля и беспощадной цензуры.
Сэцуо Киёхара вышел из отведенной ему комнаты, прошел по темноватому коридору и, бесцеремонно растолкав толпившихся перед дверью людей, вошел в канцелярию информбюро. Здесь тесными рядами стояло несколько десятков столов, за которыми сидели вольнонаемные служащие, счетоводы и машинистки. Вокруг столов теснились посетители, обмениваясь с сотрудниками торопливыми деловыми репликами. Пройдя мимо них, Киёхара вошел в соседнее помещение, где работали офицеры. Здесь тоже находились посторонние, слышались оживленные голоса и смех.
Гибель командующего военно-морским флотом Исороку Ямамото произвела удручающее впечатление па японский народ. Сегодня утром повсюду — в трамваях, на улицах, в магазинах — ощущалась тень смутной тревоги. Мрачное предчувствие возможного поражения заставляло людей испуганно настораживаться. Страх и неуверенность закрались в душу.
И вот теперь продажные журналисты рассчитывают поживиться за счет этого страха...
За большим столом, стоявшим в центре офицерской комнаты, никого не было, очевидно капитан I ранга Хирадэ беседовал с каким-нибудь посетителем в соседней приемной. За двумя столами возле окна сидели, весело пересмеиваясь, капитан II ранга Сирота — молодой мужчина с красиво подстриженными короткими усиками, и капитан III ранга Томияма с безупречным пробором в черных волосах. Лица у обоих были красные. На полу под столом стояли стаканы, в них поблескивала желтоватая жидкость. Напротив, за третьим столом, капитан II ранга Кавасэ обсуждал с журналистами вопрос о том, в каком ресторане удобнее провести встречу представителей прессы с сотрудниками информбюро, посвященную гибели адмирала Ямамото. Вся атмосфера офицерской комнаты резко контрастировала с настроением гнетущей тревоги, охватившей сегодня с утра весь город.
Сэцуо Киёхара подошел к столу капитана Сирота и, стараясь не выдавать своих чувств, официальным тоном спросил:
— Как обстоит дело с моей рукописью о положении на острове Атту?
— Ах, ваша рукопись... Она все ещё в Главном штабе,— улыбаясь, ответил капитан Сирота. Выражение лица у него было издевательское.
