Красивые глаза его блестели. Асако, сдвинув брови, неожиданно рассмеялась.

— Перестаньте, что вы на меня так смотрите? Даже неприятно!.. Наверное, считаете большой дурой, да?

— Вовсе нет. Просто я рассуждаю так же, как Ивамото. Я человек старого закала. Свобода женщины ставит меня в тупик...

— О, в таком случае вы не пройдете на выборах! Ведь женщины тоже будут голосовать!

— Так ведь я только здесь признаюсь в этом. На митингах я тоже твержу о равенстве полов.

— Ах вы хитрец!

— Нисколько. Ложь — тоже средство...— отшутился Хиросэ.

Асако Ивамото весело рассмеялась.

— Какой вы забавный! А я с непривычки даже захмелела немного.

Из глубины дома уже доносился плач ребенка. Асако уселась поудобнее и оперлась локтем на стол.

— Дзюнъити, не слышишь разве, ребенок плачет! — тоном приказа сказала она мужу.

Очевидно, Ивамото привык выполнять приказания жены. Постучав трубкой о край жаровни, он вытряхнул пепел и неуклюже поднялся. Хиросэ молча наблюдал за этой сценой. Отношения, сложившиеся между супругами, становились ему все более понятны. Командир роты, оказавшийся не у дел, потерял всякий авторитет и у жены. Ничто в Ивамото не напоминало больше того офицера, который руководил когда-то ночными маневрами у подножья Фудзи. Крушение' императорской армии стало одновременно личным крушением Дзюнъити Ивамото, Армия, армейский порядок — вот на чем зиждилось все его существование. А теперь, жалкий, приниженный, он следит за каждым движением жены, готовый по первому знаку выполнять ее приказания. Хиросэ воспринимал это не столько как трагедию, сколько как смешное, комическое зрелище. «Дурак!» — думал он.

Вскоре после того как Ивамото вышел из комнаты, поднялся и Кусуми. Интуиция была развита у него удивительно остро, он мгновенно улавливал настроения своего шефа. Но вместо того чтобы попытаться остановить Хиросэ, он спешил сам поскорее ретироваться, чтобы не мешать хозяину, как верный вассал, всегда готовый вовремя удалиться и тем услужить своему господину.

Перебрасываясь с Кусуми несколькими фразами насчет дел, которые предстояло выполнить завтра, Хиросэ пошел проводить его до прихожей. Когда Хиросэ вернулся, Асако одна стояла в углу веранды, захватив руками рукава своего кимоно. Из глубины дома доносился детский плач вперемежку со звуками колыбельной, которую пел Ивамото. Голос у него был грубый, пел он с натугой, фальшивя. Это жалобное пение, казалось, выражало печальную драму, разыгрывавшуюся в его семье.

— Вы сказали, что собираетесь поступить на работу, но хорошую службу найти сейчас нелегко...— сказал Хиросэ, расхаживая рядом с Асако по веранде.

— В самом деле? Но это ужасно! Тогда я, право, не знаю, как быть!

— Ну, покамест вы могли бы помочь мне в предвыборной работе.

— Ах, как я рада! — госпожа Ивамото снизу вверх взглянула на Хиросэ и непринужденным, привычным движением прижалась к нему.— Но только когда выборы кончатся, тогда я уже не буду больше нужна, да? — с чисто женской хитростью спросила она, пытаясь выведать, что на уме у мужчины.

'— Ничего, к тому времени что-нибудь придумаем.

— Значит, вы позаботитесь обо мне?

Хиросэ, не отвечая, обхватил ее за талию и с силой притянул к себе. Его рука, просунутая под мышку, ощутила прикосновение полной груди. Тело у нее было мягкое, податливое, как у моллюска, способное принять любую форму в объятиях мужчины. От нее исходил одуряюще сильный запах косметики. Женщина, съежившись, засмеялась тихим грудным смехом.

— Щекотно, пустите! Нехороший!

— Разве я нехороший?

— Ведь у вас же есть возлюбленная! Я знаю, я слышала!

Хиросэ пренебрежительно фыркнул.

Детский плач в глубине дома затих, жалобная колыбельная песня, которую распевал Ивамото, доносилась теперь из сада. Очевидно, он расхаживал по саду, держа ребенка на руках.

Голос постепенно приближался и раздавался теперь у самой веранды. На веранде, отделенная от мужа одними лишь ставнями, женщина игриво хихикала в объятиях Хиросэ.

Дня через два, опять-таки вечером, в той же комнате, за сакэ Дзюдзиро Хиросэ обсуждал с Иосидзо Кусуми ход предвыборной кампании. Ивамото тоже присутствовал. Он пил мало, так как не особенно любил сакэ, зато подбирал недокуренные сигареты Хиросэ, крошил окурки в трубку и курил. Казалось, он полностью утратил всякую гордость, всякое достоинство. Его жены в комнате не было.

— Все эти выступления на митингах не дают большого эффекта,— с жаром говорил Кусуми.— Все равно люди заранее знают, что каждый кандидат обязательно будет говорить о создании демократического строя, об обеспечении населения продовольствием и так далее... На эти митинги приходят только затем, чтобы поглядеть на кандидата. Чтобы получить нужное количество голосов, необходимо заручиться поддержкой влиятельных людей на местах... Я уже давно собираюсь объездить хотя бы такие районы, как Хатиодзи, Харатёда и Татэгава, да вот беда, времени свободного нет ни минутки... Район Хатиодзи — главная опора Рюдзиро Окубо, но он, кажется, еще не начал активную подготовку к выборам. Поэтому я считаю, что.было бы неплохо уже теперь договориться там об определенном количестве голосов. Есть там подрядчик строительных и земляных рабочих, некий Хисаи, если хорошенько нажать на него, тысяча голосов обеспечена. Надо его пригласить, угостить и выдать аванс.

— Ну что ж... может быть, мне поехать? — сказал Хиросэ.

— Да. Не мешало бы.

— Дня за два, за три успею объездить все точки, как думаешь?

—Нет, постойте. Сперва надо обо всем точно договориться, а тогда уже и сам кандидат может ехать. Сперва нужно провести подготовительную работу.

— Хиросэ-кун, может быть мне поехать? — сказал Ивамото.— Если только я могу пригодиться, я готов...

— Неудобно гонять тебя...

— Полно! Если только это принесет пользу, я в любую минуту готов поехать. Все равно ведь делать мне нечего. Я уже давно сижу у тебя на шее, а теперь еще и жена с ребенком фактически тоже оказались на твоем иждивении. Так что если только я могу хоть чем-нибудь тебе пригодиться, то готов все для тебя сделать. Ведь я тебе всем обязан!

— В самом деле...— распрямляя спину, сказал Кусуми.— Если Ивамото-кун съездит туда, это будет отличный выход из положения. Пусть побывает разок в каждом районе, установит связи, а я смогу тогда съездить туда попозже. Давайте так и договоримся. В первую очередь нужно побывать в Харатёда, потом в Хатиодзи, а на следующий день можно съездить в Татэгава...— Когда Кусуми говорил, на его тощей шее быстро двигался кадык. Хиросэ, одетый в легкое кимоно, сидел у жаровни и рассматривал разостланную на циновке карту Токио. Районы, выгоревшие во время бомбежек, были закрашены красной краской. Большая часть территории города была красной. Глаза Хиросэ скользили по карте, но голова была занята совсем другими мыслями. Его ладонь все еще как будто ощущала прикосновение груди этой женщины. «По мере того как будет шириться предвыборная кампания, Ивамото безусловно придется все чаще отлучаться из дома. И всякий раз при этом я смогу встречаться с ней...» — думал Хиросэ.

Бывшему командиру роты Ивамото было отлично известно, еще по тем временам, когда они вместе служили в армии, что Хиросэ всегда любил развратничать с женщинами. Тем не менее он сам вызвался уехать, оставив жену на попечении Хиросэ... Было что-то неприятное, даже пугающее в этой необъяснимой беспечности.

На следующий день Дзюнъити Ивамото, получив от Кусуми тщательно разработанные инструкции, отправился в путешествие. Он отсутствовал трое суток, а на четвертые, рано утром, вернулся и, беззвучно ступая, вошел в дом с черного хода.

Было десять часов утра, в обширном доме царила тишина, отчетливо слышались только долетавшие через живую изгородь громкие крики и бессвязный английский лепет ребенка американской семьи, жившей по соседству с домом Хиросэ. Ивамото, не снимая шляпу, с портфелем в руках, заглянул в залу. Хиросэ уже ушел, одна из служанок протирала сверкавшие на солнце стекла веранды. Ивамото тихонько прошел в глубину дома и осторожно приоткрыл раздвижную стену отведенной ему каморки.