От страха Кромвель стал невменяемым. Как у загнанного собаками и охотниками зверя, его мозг сверлила одна мысль. Он не мог рассуждать, он был весь во власти навязчивой идеи: укрыться где-нибудь до наступления дня. Инстинкт самосохранения направил его к церкви Святого Павла, туда, где обычно собирались его собратья.

Но перед церковью никого не было. Он опустился на землю за массивной церковной опорой и перевел дыхание. Через некоторое время целительная тишина успокоила его. Когда он пришел в себя, то подумал, не зря ли он запаниковал, может быть, его искала Дора Карпентер, которая боялась одиночества. Он засмеялся, Столько прожить и вести себя, как баба! Бригадир раздобрился, не нужно было убегать... Можно еще туда дернуться до закрытия рынка. Приободрившись, он поднялся и пошел. Но в тот момент, когда он достиг крытого прохода на Кинг-стрит, он услышал, что его тихонько окликнули, и тотчас понял, что это был тот, Другой. Рассудок его помутился, он был в панике, которая парализовала его. Он не смог оглянуться, когда почувствовал чью-то руку на своем плече и услышал, как ему прошептали в ухо:

— Пойдем со мной, старина Кромвель...

Он даже не попытался отказываться или защищаться. Подталкиваемый Другим, он снова оказался за церковной опорой, где никто их не видел. Когда они очутились в полной темноте, Другой встал за его спиной и произнес:

— Не нужно было слушать Дору... Ты встретишься с ней, раз вы так хорошо понимаете друг друга!

Кромвель не сделал ни единого движения. Странно, но сейчас ему было совсем не страшно. Он знал, что сейчас умрет, но эта уверенность была не такой тягостной, как предшествующий ужас. Он представил себе берега Темзы, теплые летние вечера...

***

Толстяк Морган начинал беспокоиться. Прошло уже два часа, как Кларенс ушел, а он все не подавал признаков жизни. Лишь бы Другой не обогнал его... Может быть, ему нужно было пойти вместе с Кларенсом, ведь он знал квартал Ковент-Гарден как свои пять пальцев, потому что именно там начал свою службу в полицейской форме. Когда наконец Брэдфорд позвонил и сказал, что не может разыскать бродягу, Джордж-Герберт приказал ему поджидать в бистро «Груша и виноград».

Вдыхая запахи Ковент-Гарден, Толстяк Морган вспомнил свою молодость и настоящие битвы, которые нужно было вести, чтобы поддерживать порядок в те часы, когда бродяги пропивали заработанные ночью деньги. Усталость, казалось, не брала этого грузного мужчину, с которым здоровались старые завсегдатаи рынка. Самые хитроватые задавали себе вопрос, что бы это мог делать старший инспектор Скотланд-Ярда в Ковент-Гарден в три часа ночи. По своему опыту они знали, что готовилось что-то серьезное, и лучше было поскорее скрыться.

Джордж-Герберт резко оборвал объяснения Кларенса и довольствовался лишь кратким перечнем его поисков. Когда он узнал, что Кромвель работал на складе фруктовой компании, он сразу туда направился. Бригадир сказал, что бродяга ушел внезапно, до этого ничего не предвещало его болезнь. Джордж-Герберт попросил его вспомнить, что произошло непосредственно перед уходом старика. Бригадир силился припомнить, но это было выше его способностей. Впрочем, он заметил, что бродяга казался совершенно спокойным, когда он предложил ему чашку чая, в этот момент один из его друзей что-то крикнул ему, и тут все изменилось. Вопросы полицейских привели к тому, что бригадир смог утверждать, что с Кромвелем говорил Уил Долфин, который обычно работал у «Питера, Уолла и сына».

Долфин получал свои деньги, когда к нему подошли сотрудники Ярда. Заработав, он был в хорошем настроении и с готовностью отвечал на вопросы. Да, это действительно он предупредил Кромвеля, что его искали.

— Вы знаете человека, который спросил, видели ли вашего

друга?

— До этого я его не знал, а теперь знаю.

— Достаточно, чтобы указать на него, если вам его покажут?

— Конечно.

— Прекрасно... Он вам случайно не назвал свое имя?

— Нет.

— Опишите его.

— А зачем?

И, указывая на Кларенса, Долфин хитро прибавил:

— ...Ведь он здесь!

Толстяк Морган так громко выругался, что Питер, Уолл и сын, все трое вышли из своего кабинета и поинтересовались, что произошло. Успокоившись, Джордж-Герберт холодно заметил, обращаясь к своему помощнику:

— Можно было избежать такой потери времени.

Кларенс жалко попытался возразить:

— Я говорил с таким количеством этих типов, что перепутал их физиономии!

— А жаль...

Разговор забавлял Уила Долфина, и он не скрывал этого. Разочарование Толстяка Моргана было так велико, что он мог взорваться из-за насмешливого вида бродяги, если бы в это время из толпы не вышел полицейский и, представившись старшему инспектору, не сообщил, что у церкви Святого Павла в Ковент-Гарден только что обнаружили труп какого-то зарезанного бродяги.

Полицейский пропускал любопытных, желающих посмотреть на тело, лежащее в тени церковной опоры. Морган грубо отогнал их и вместе с Брэдфордом стал жадно рассматривать труп. Кромвеля зарезали, как Филлис и Дору. Но Джордж-Герберт заметил, что не было никаких следов борьбы, можно было подумать, что несчастный позволил себя убить, не имея ни малейшего желания защищаться. Испытывая одновременно гнев и жалость, Морган поклялся, что это будет последним преступлением убийцы перед тем, как общество сведет с ним счеты; жаль, что повесить преступника можно лишь один раз. Приехала санитарная машина. Санитары выскочили из неё, взяли носилки, положили на них останки Кромвеля, и машина увезла своего нового клиента в направлении морга. Поскольку больше было не на что смотреть и нечего обсуждать, зеваки разошлись, полисмены возобновили свою патрульную службу, торговцы вернулись к кассам, приятели убитого пустились в поиски еды и выпивки… О Кромвеле уже не думали. Его исчезновение значило, что на одного бродягу стало меньше...

Толстяк Морган и Кларенс шли молча. Смерть Кромвеля была их поражением, о чем они думали с горечью. Удача была близка, но они не могли ухватить ее. Если бы Морган остался в своем кабинете, Дора застала бы его, и убийца был бы уже в тюрьме. Старшему инспектору нечем было гордиться. Если бы он немного лучше все обдумал, то мог бы спасти две жизни. Он мог бы догадаться, что мисс Карпентер приложит все силы, чтобы вспомнить мелодию, которую она слышала, и прибежит к нему. Он мог бы предвидеть, что Брэдфорд заблудится на рынке Ковент-Гарден, и пойти с ним... Но что толку от того, что он сейчас сожалеет об этом? Что сделано, то сделано.

— Кларенс, мы негодные сыщики и достойны того, чтобы нас перевели в патрульную службу.

Брэдфорд привык к таким резким изменениям в настроении своего шефа, он знал, что нужно отвечать по возможности весело, иначе монолог Джорджа-Герберта ввергнет его в глубочайший пессимизм.

— Только трудно будет найти форму вашего размера, сэр!

Сразу расслабившись, Толстяк Морган расхохотался; он взял своего помощника под руку и сказал:

— Мы сейчас недалеко от площади Лейкестер. Этой ночью мне хочется хоть кому-нибудь сообщить хорошую новость. Свернем на Сэттон-стрит. Уверен, что миссис Морис не рассердится, если мы ее разбудим, и, держу пари, предложит нам чашку чая.

***

Подходя к дому миссис Морис, они с удивлением заметили полоски света под ставнями окон, Морган был тронут.

— Она все еще его ждет. Это глупо, но ужасно мило. Видите ли, Кларенс, только тогда, когда понимаешь, что существуют такие женщины, как мисс Морис, начинаешь сомневаться, что положение холостяка — лучшее в мире. Для вас, правда, этот вопрос уже решен. Через несколько недель ваша Перл будет поджидать вас.

Джордж-Герберт дружески похлопал своего помощника по плечу; он был так счастлив сообщить радость миссис Морис, что не заметил, как изменилось лицо Брэдфорда, когда тот вдруг вспомнил о Перл и о том, что она его бросила. Впрочем, мечты Кларенса о семейном счастье разрушились не в первый раз, но до сих пор разрыв происходил по его воле. Он страдал оттого, что потерял Перл, и страдание его было смешано с унижением. Он чуть было не пустился рассказывать шефу о своей неудаче, но испугался насмешек, которые бы не перенес.