Мальчик первое время пытался избегать травницы, но терпкий запах уже таился в самых разных уголках замка и в итоге всякий раз вёл Саббатона к Жанне.

Её комната казалась таинственной и мрачной мастерской ведьмы. Длинные столы и высокие стеллажи были заставлены банками и горшками, мешочками и сухими травами и ветками. Запах здесь стоял ещё более одурманивающий, нежели шлейф, стелящийся за девушкой. Теперь Саббатон каждую свободную минуту стремился попасть сюда, чтобы просто наблюдать, как Жанна работает. Она толкла и смешивала травы, добавляла спирт и долго варила на медленном огне в тёмном почерневшем от сажи камине. А потом она всегда награждала мальчика, позволяя мельком увидеть свои прелести или, что ещё более одурманивающее для мальчишки, иногда коснуться их…

После таких сеансов мальчик, шатаясь, шёл по коридорам замка, а потом долго не мог уснуть, многие часы утоляя неестественную в столь юном возрасте жажду женского тела руками.

И однажды Жанна, подмигнув, сказала:

– Никогда! Запомни: никогда ты не должен идти за мной! Понятно?

Мальчик, хлопая глазами, кивнул. Но что для десятилетнего мальчишки такие запреты? Лишь возможность показать себя взрослым, нарушив их.

Думая, что никто его не видит, Саббатон выбрался из замка через скрытый ход. Считая себя чуть ли не невидимым, он скрывался за редкими деревьями, полз за мохнатыми и покрытыми травой кочками, по шею погружался в вонючую воду оврагов и всё-таки шёл за Жанной, которая отправилась собирать травы в дремучий лес на северной окраине графства.

Этот лес не считался безопасным. Дорога в Олуок проходила по его центру, и где-то посередине в глуши стоял пограничный пост с высокой башней. Если держаться дороги, то можно попасть короткой дорогой в Олуок, но если тебя понесёт по какой-то странной и надуманной причине в лес, то можно наткнуться на кого угодно. Ни граф ди Ванэско, ни его коллега граф Олуокский не собирались наводить порядок в лесу, тратя силы и драгоценных людей на это богами забытое место. А потому в донесениях сыскной службы старому графу слишком редко появлялись потери сельского населения, посмевшего нарушить запрет на посещение леса.

То дети там исчезнут, то женщины, то скот пропадёт. А однажды видели на опушке настоящего сэрила, которые обитают обычно на юге Хребта Аспекса.

Но как бы ни было страшно Саббатону идти в этот лес, запах трав и прелести Жанны тянули мальчика за собой, словно привязанного на верёвку барана.

С дороги они свернули почти сразу, как за деревьями исчезло поле, и мальчику пришлось продираться через колючие ветки старых елей. С каждым шагом лес становился всё темнее и неуютнее, и очень хотелось повернуть назад, но искусно сплетённый Жанной невидимый силок держал и не позволял Саббатону свернуть и броситься домой без оглядки. Даже страх уже не имел над мальчиком прежней силы. Он трясся от ужаса, но всё равно шёл за травницей. Его посещали мысли одна ужаснее другой о смерти и опасностях, подстерегающих за каждым широким стволом дерева, но ноги не могли остановиться. Они тянули его вперёд, а руки с особым удовольствием и силой хватались за усыпанные жёсткими иголками еловые сучья, словно боль была желанной. Страшные образы неведомых и опасных существ, создаваемых воображением из теней и слишком тёмных мест под деревьями, запускали длинные щупальца в душу и заставляли трястись, но прошедшая только что здесь Жанна и её дурманящий аромат, тянули сквозь все мнимые опасности и страхи, словно мальчик был обычной куклой на верёвочках. Ему казалось, что вот-вот сойдёт с ума от ужаса, раздиравшего душу, но время шло, лес становился темнее, и совершенно ничего не случалось. Получается, страхи его обманывали?

И только Саббатон начал привыкать к постоянной опасности, как деревья расступились, и он вышел на маленькую тёмную поляну.

Высокие ели обступали её со всех сторон и, казалось, загибались сверху и склонялись над поляной, словно купол. В центре лежал плоский камень, покрытый непонятными письменами, и рядом стояла Жанна. Она смотрела на мальчика и улыбалась.

Саббатон испугался, что травница его увидела, а значит отругает, и хотел уже нырнуть обратно в лес, но ветки вдруг стали такими густыми, что мальчик тыкался в них тут и там и не мог протиснуться.

– Что же ты убегаешь, милый Саббатон? – елейным голосом спросила Жанна. – Неужто струсил? Столько сил положил и столько страхов преодолел, а теперь струсил?

– Д-да, – сказал Саббатон и, зажмурившись, развернулся. – Боюсь, что отругаешь за то, что не послушался и пошёл за тобой в лес.

– Конечно, отругала бы, если бы не хотела, чтобы ты пошёл за мной. – Травница расхохоталась. – А я так хотела этого. Прям желала.

– П-правда? – переспросил мальчик и раскрыл глаза. В них появилась тревога. – Но зачем?

– Ты мне нужен, дорогой мой, иди сюда…

– Не хочу, – слабым голосом промямлил ребёнок, и Жанна рявкнула. Жёстко и зло.

– А ну иди сюда! Живо! – глаза её вспыхнули искорками в полутьме, а руки вознеслись вверх. – Не для того я опутывала тебя всё это время, чтобы позволить уйти. Не для того тянула за собой в лес, чтобы отпустить и потерять навсегда свои труды.

Саббатон почувствовал невидимые нити, за которые всё это время его и тянула Жанна. Он не мог сопротивляться, его тело словно само собой двигалось к камню.

Мальчик скинул с себя всю одежду, чувствуя, как по спине пробегают ледяные мурашки. Холодный камень обжёг его голое тело, когда он лёг на него. Продев руки и ноги сквозь петли сплетённых из дикой лозы верёвок, он с ужасом увидел блеснувший в руках Жанны нож.

– Ты убьёшь меня? – пролепетал он, чувствуя, как страх сдавливает его горло.

– Совсем ненадолго, – ласково сказала Жанна. Она провела лезвием ножа по его коже от шеи до паха и обратно. В другой руке она держала тряпичную куклу, набитую соломой. На её кривом лице сажей были нарисованы жуткие глаза и рот.

– Видишь? Твоя копия! – воскликнула Жанна. Я разрежу тебя и всуну внутрь куклу Кукуду, а к ней привяжу твои жилы, чтобы она управляла твоим телом, когда ты встанешь и пойдёшь обратно во дворец.

– Н-но зачем? – прошептал Саббатон, его тело сотрясала нервная дрожь.

– Ты убьёшь брата и отца, ведь они доверяют тебе, а из них я сделаю таких же послушных мне человечков…

– Так ты что… – пронзила его ужасная догадка. – Ты ведьма?

– Ты так скривился, дорогой мой, будто это какой-то изъян. – Ведьма недовольно поморщилась. – А это ведь не изъян. Я даже больше скажу: быть ведьмой или колдуном – это благодетель, если конечно, понимаешь это. Наша необычность и способности позволяют управлять такими, как ты или твой отец. Именно поэтому у таких, как ты, так страшно корчится лицо при любом нашем упоминании… Неужели боишься?

– Боюсь, – хрипло проговорил мальчик, но взгляд не сводил с алых губ ведьмы, белой шеи и пышных грудей, заманчиво выглядывающих из платья. – Но отдам жизнь ради тебя…

– Какой глупыш, – улыбнулась Жанна и ласково провела кончиком ножа по его молодому телу. – Но что тебе от этого? До способности вожделеть по-настоящему тебе ещё минимум пять или шесть зим надо прожить… а готов уже сейчас жизнь отдать. Громкие слова да и только. Все вы графы и герцоги, принцы и короли одинаковы – в ваших устах правда гниёт, превращается в гнусную похвальбу, от которой тошно…

– Я не хвастаюсь, – выдавил из себя Саббатон. Он был предельно серьёзен, и без колебаний подставился бы под стрелы или острый меч, попроси его об этом Жанна. Но пока он не мог донести до ведьмы свои истинные желания. Его пылающие щенячьи глаза не могли объяснить ей то, что легко выражалось бы взрослым мужчиной одним лишь движением руки.

– Правда? – ухмыльнулась Жанна, вознеся над мальчиком кинжал. – Тогда не будем терять время! Мне ещё зашивать тебя!

Саббатон с силой зажмурился, ожидая в груди резкую боль от острого лезвия. Но время шло, а ничего не происходило. Лишь рядом раздавалось странное мычание и пыхтение. И вдруг кинжал упал ему на грудь плашмя, не причинив никакого вреда. Саббатон открыл глаза.