– Да брось, Эль… – вновь начала Нина.

– Хорошо, – внезапно воодушевилась старшая сестра. – Куда в таком случае деваются все утопленники? Ни одного утонувшего в Тихом озере так и не нашли. Ни одного.

– Нууу… – неуверенно протянула Нина. – Подводные течения и все такое…

– Ну конечно, – закатила глаза Эля. – А кто тогда звонит в колокол затопленной церкви? Тоже подводные течения? Почему живности там совсем нет? Почему даже в самую жаркую погоду вода остается холодной?

– Подводные течения, – уже уверенней повторила Нина.

– Да ну тебя! – Эля вновь приняла расслабленную позу и закрыла глаза.

– А почему еще? Как это вообще может быть связано с русалками?

– Они нежить, Нин. Существа из загробного мира. А каждому известно, что там, где появляется нежить, становится холодно, она ведь энергию из воздуха вытягивает.

– Да-да, помню-помню. Четвертый закон Ньютона, кажется… – задумчиво проговорила Нина, за что получила шлепок по плечу.

– В общем, не стану я участвовать в твоих авантюрах, не уговаривай даже. Ты еще пригласи меня прогуляться к конюшням, – усмехнулась Эля. – Кстати, Нин, мы вроде сюда с псом приходили? Он где?

Нина молча указала подбородком в сторону запруды, вдоль которой медленно бродил мокрый бордер-колли.

– Бобров ищет? – привстала Эля, наблюдая за Альфом.

– Рыбачит.

Словно подтверждая слова хозяйки, пес стремительным рывком окунул морду в воду и схватил крупную извивающуюся рыбину.

– Сегодня на обед форель, – Нина заозиралась по сторонам. – Будем разжигать костер?

Так прошел месяц. Каждое утро Нина просыпалась под звонкую мелодию скрипки и с остервенением лупила по стене, призывая Элю к тишине. Наскоро позавтракав разогретым ужином, сестры брали Альфа и отправлялись загорать на новое место. После обеда Нина шла в библиотеку, где штудировала всевозможную литературу для подготовки ко вступительным экзаменам, а Эля отправлялась оттачивать игру на скрипке в местную музыкальную школу, во время летних каникул открытую для дополнительных занятий. Вечера они проводили вместе или врозь, но в сон обе неизменно погружались под вялые перестукивания. Изголовья их кроватей упирались в тонкую стену, однажды разделившую огромных размеров детскую комнату. С той самой первой ночи порознь, впервые засыпая в разных кроватях, они начали перестукиваться через стенку, создавая собственную азбуку Морзе.

Тук-тук-тук:

– Спишь?

Тук-тук:

– Нет.

Тук-тук-тук-тук:

– Придешь ко мне?

Тук:

– Да.

– Кулемы, – наутро беззлобно журил их обеих отец. – «Мы уже слишком большие, чтобы спать в одной комнате, нам нужно личное пространство», – он переходил на писк, изображая голос старшей дочери. – Мне пришлось на целую неделю приостановить ремонт в новой детской, потому что старшенькие покоя не давали. Разделил я вам комнату и что в итоге? Все равно каждую ночь в одной кровати спите.

– Нинке страшно, – коротко объясняла их поведение Эля и бросала испепеляющий взгляд в ответ на сестринский негодующий. Молчи и подыгрывай! Перехватившая этот безмолвный диалог, Юля улыбалась и поглаживала раздутый живот, в котором весело пихались двойняшки.

Съезжая с очередного моста, автобус подскочил на кочке и выдернул Нину из воспоминаний. Она огляделась по сторонам, осознавая, что успела обрасти попутчиками. На сиденье перед ней читал газету бородатый старичок. Справа через проход полная женщина задумчиво пересчитывала петли будущего шарфа на спицах. Перед ней мама неугомонных мальчишек тщетно пыталась разнять схлестнувшихся в битве сыновей.

– Мальчики, ну хватит, – обреченно умоляла она своих чад. – Будете шуметь, водитель нас высадит.

Мальчикам было плевать. Нина усмехнулась и вновь уставилась в окно. Мысли сразу же вернулись в прежнее русло.

Началом конца стал день отъезда Нины на четырехнедельные курсы живописи в столичной школе искусств. В то утро она прощалась на перроне с вечно лохматой Элей. Кулон с совой больно уперся Нине в грудь, когда сестра стиснула ее в объятиях и завопила в самое ухо, перекрикивая гудок уходящего поезда:

– Привези мне лавандовые печеньки из кондитерской, о которой я тебе говорила! И забеги в книжный рядом с вокзалом, выбери мне детектив с самой бредовой аннотацией. Позвони Федьке, он сказал, что нашел в архиве какого-то кинотеатра афишу «Бала вампиров». Сюда не тащи, помнешь еще. Оставь в квартире, – наставляла она.

Нина кивала и пыталась высвободиться из ее цепких объятий.

– Звони каждый день, утром или вечером, перед сном. И всегда носи в сумке что-нибудь съестное, чтобы в любой момент могла покормить бездомное животное.

– Фу, мерзость какая, – поморщилась Тоня, со всеми провожавшая старшую сестру. – Оно же протухнет и все жиром заляпает.

– Если Нинка не додумается в сумку отбивную кинуть, то не заляпает и не протухнет, – приобняла Эля Тоню за плечи.

– Разберусь, – Нина запрыгнула на подножку вагона и помахала отцу и мачехе, стоявшим позади всех. – Ты, главное, не забудь Альфа через неделю в клинику на прививку сводить. Передай его Соне, а она там сама разберется, что с ним делать.

Поезд начал движение, и оставшиеся на перроне пять человек разом подняли в воздух руки.

– Пока! Люблю вас, – послала Нина воздушный поцелуй. – Чтобы скучали по мне и не вздумали без меня веселиться!

Эля показала язык, и глаза за толстыми стеклами очков блеснули от слез. Она приобняла за плечи двойняшек и притянула к себе. Это был последний раз, когда Нина видела старшую сестру.

Нина обернулась на вопящих мальчишек, которых мама все так же безуспешно пыталась призвать к порядку. Вдоль позвоночника пробежал холодок.

«Близнецы?» – она прищурилась и, разглядев неочевидные на первый взгляд различия, выдохнула. Расслабленно откинулась на спинку сиденья и посмотрела на свои ногти, покрытые потрескавшимся зеленым лаком.

– Скоро голову перестанешь мыть, растяпа, – пожурила она себя и, зажав ладони между коленей – с глаз долой, – вновь уставилась в окно, за которым набирал силу новый день. Вдоль дороги росли платаны и кутались в одеяло из цветов белые и розовые олеандры, но все это оставалось невидимым для девушки, чьи мысли опять унеслись в прошлое.

На третьей неделе учебы в столице, одной жаркой августовской ночью Нину разбудил телефонный звонок. Обычно, вспоминая о дурных новостях, люди утверждают, будто чувствовали, что должно случиться нечто плохое. Нина же почувствовала лишь раздражение, уверенная, что очередной подвыпивший Элькин ухажер решил напомнить о себе объекту своего обожания.

– Ну чего еще? – недовольно буркнула она, переступая босыми ногами по щербатому паркету у столика в коридоре, на котором дышал на ладан дисковый телефонный аппарат.

– Нина, это папа, – забубнил в трубке знакомый голос. – Эля с тобой?

Нина сонно поморгала, осмысливая вопрос, и потерла ступней о коленку, сбивая налипшую пыль. Было бы неплохо завтра пропылесосить.

– Нина? – настойчивее повторила трубка. – Ты тут?

– Да, – хрипло отозвалась она и попыталась собраться с мыслями. – Эля?

– Да, Эля. Она с тобой?

– Она с тобой, – раздраженно огрызнулась Нина, уже готовая бросить трубку.

– Она пропала, – поспешно добавил отец, понимая, что не до конца проснувшаяся дочь теряет нить разговора. – Вечером мы с Юлей и двойняшками вернулись домой, а ее нет. Совсем нет, понимаешь, Нин? Она собрала чемодан, взяла документы, деньги и ушла. Никому ничего не сказала. Даже записку не оставила. Мы сразу же позвонили в милицию. Были на ж/д и автовокзале, обзвонили всех ее местных друзей, объехали все места, где она любила бывать, – ничего. Никто не видел Элю.

– Почему ты звонишь только сейчас? – вопрос наждаком царапнул горло.

– Мы надеялись, что она найдется, – обреченно выдохнул отец. – Может, обиделась на что-то, характер показывает. Побродит до заката и сама вернется. Ты ведь знаешь, какая она суеверная, ни за что не станет по окрестностям по темноте бродить.