Двойняшки ожидаемо запричитали дуэтом:
– Нечестно! На самом интересном месте! – принялся возмущаться вечно обиженный Ваня.
– Будешь так делать, мы выкрадем у тебя эту книгу! – принялась угрожать вечно воинственная Тоня.
– Эту книгу можно купить в любом книжном или взять в библиотеке, Шерлок, – Нина помахала ею перед Тониным носом.
– Вы-кра-дем, – отчеканила та и, не теряя зрительного контакта со старшей сестрой, забралась на кровать.
– Я в ужасе, – подытожила Нина и подошла к двери. – Одеяла натягиваем, свет гасим, глаза закрываем и по возможности ночью не орем, а то не буду вам больше перед сном страшилки читать, – Нина перехватила осуждающий взгляд Альфа. – Ох и зануда же ты.
Она вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
– А зачем еще, по-твоему, нужны старшие сестры? – обратилась она к псу. – Элька знаешь, как меня в детстве байками про домовых пугала? Я до десяти лет боялась одна дома оставаться. Вот это я понимаю – уровень. А я… всего лишь книжки со страшными картинками им перед сном читаю. Пустяки какие!
Нина с Альфом прошли по коридору и свернули за угол, в ту часть дома, что гордо звалась восточным крылом. Там находились три спальни и одна ванная, которая когда-то была причиной нешуточных споров. Но шесть лет назад из своей спальни съехала няня Агата, а пять лет спустя исчезла Эля. Ванная комната перешла Нине в единоличное пользование. Больше не нужно было занимать с утра очередь и колотить в дверь кулаками, моля Элю освободить хотя бы на минуту санузел. Мечты иногда сбываются очень дорогой ценой.
Проходя мимо спальни сестры, Нина рефлекторно провела кончиками пальцев по шершавой двери. Прошла дальше по коридору, остановилась и, поразмыслив, сделала несколько шагов назад. Прижала ладони к прохладной дубовой поверхности, закрыла глаза. Сердце заныло, покрываясь коркой льда. Холод из груди пополз вниз по органам, замораживая желудок, печень, почки, кишечник, пока не выстудил все нутро. Холод и пустота, ледяная и безжизненная. Внутри не осталось больше ничего. Совсем.
Нина выдохнула. Пищевод и гортань обожгло стужей. Прижатые к двери пальцы на доли секунды покрылись инеем. Альф заворчал и ткнул носом хозяйку в бедро. Нина распахнула глаза и прижала ладонь к животу.
– Все хорошо, я в порядке, – другой рукой она успокаивающе погладила пса по морде и открыла дверь.
В спальне Эли за месяцы ее отсутствия ничего не изменилось. Вещи по-прежнему лежали там, где хозяйка оставила их одиннадцатого августа, когда ушла из дома, чтобы больше не вернуться. Постель аккуратно заправлена, одежда сложена в шкафу, учебники стройными рядами выставлены на книжных полках. Ежедневник, блокноты и тетради стопкой возвышались на столе – Нина изучила их вдоль и поперек, когда пыталась выяснить, куда могла уйти сестра. Упакованная в чехол скрипка лежала на комоде, там же были оставлены нотные тетради. Между книжным стеллажом, полки которого ломились от детективов, и тумбой под телевизор, где расположились видеомагнитофон и кассеты, стояло массивное напольное зеркало.
Нина включила торшер у кресла и огляделась. Стена у изголовья кровати была заклеена афишами ретрофильмов. «Унесенные ветром», «Касабланка», «В джазе только девушки» – Эля не отличалась оригинальностью. Но место в самом центре пустовало. Раньше там висел плакат «Анжелика – маркиза ангелов», но Эля сняла его, подготавливая пространство под афишу своего любимого фильма – «Бал вампиров». Нина должна была привезти ее из столицы прошлым летом. И привезла. Только Эле она больше была не нужна. Сейчас та самая афиша сиротливо лежала на комоде, скрученная в трубочку и втиснутая между скрипкой и нотными тетрадями.
Нина, немного поколебавшись, взяла ее в руки и развернула. Взгляду предстала хорошо знакомая иллюстрация, точно такая же, как и на просмотренной неоднократно видеокассете: сидящая в пенной ванне красотка испуганно разинула рот в ожидании укуса вампира. El Baile De Los Vampiros – кричали желтые буквы на незнакомом Нине – итальянском? – языке. Эля обожала этот фильм. Знала его наизусть, легко могла сыграть любую сцену, не запнувшись.
Любовь эта главным образом возникла благодаря актрисе, сыгравшей прекрасную Сару. Эля утверждала, что их с Ниной мама была вылитая Шэрон Тейт. Судя по немногим оставшимся фото, это было далеко от истины, но Эля неизменно настаивала на своем. Похожа, и все! Нина не спорила. В конце концов, она совсем не помнила маму, ведь была младенцем, когда та умерла. Эле на тот момент исполнилось четыре, и велика вероятность, что помнила она немногим больше младшей сестры.
– Не спорю, на фото мало похожа, – согласилась Эля, когда восьмилетняя Нина впервые решила возразить и в доказательство своих слов несмело протянула черно-белый снимок, который хранился в ее тумбочке. – Но в жизни была очень похожа. Глаза, улыбка, мимика, волосы. Фотографии не могут такого передать.
– Жаль, у нас нет видеозаписей с мамой, – ответила тогда Нина и, поймав полный скорби взгляд, кинулась сестре на шею и сильно-сильно обняла – так, что руки заболели. Эля обняла сестру в ответ и натужно засмеялась, чтобы показать, что больше не грустит.
В тот момент Нина пообещала себе, что больше не станет спорить с сестрой по поводу мамы, чтобы не напоминать лишний раз об их общей трагедии и не видеть в глазах сестры ту бездонную боль. О том, что напомнить может кто-то другой, Нина не переживала, потому что говорить об Анне Измайловой, их маме и первой жене Виктора, в этом доме было не принято. Овдовевший мужчина очень болезненно реагировал, стоило кому-то упомянуть покойную супругу. Он злился, раздражался, мог нагрубить, а после уходил в себя и подолгу молчал. Поначалу Нина пыталась бунтовать, ругалась с отцом, не понимая, почему имя матери в их доме под запретом. Почему отец не сохранил ни одной ее вещи на память, а те несколько фотографий, что хранились в доме, попрятали по тумбочкам, будто нечто постыдное?
– Юле было бы обидно, если бы я развесил повсюду фото моей первой жены, – отвечал ей сквозь зубы отец.
– Юле было бы плевать, – возражала на это Эля, закрывшись с Ниной и няней Агатой в игровой комнате. – Она самый здравомыслящий человек в этом доме.
– Юле плевать, а вашему отцу – нет, – спицы в руках няни тихо стучали друг о друга. – Он никак не может ее простить.
– Простить за что? – отвлекалась от игры младшенькая Измайлова.
– Бог его знает, – старушка неторопливо раскачивалась в кресле-качалке. – Быть может, за то, что оставила его и вас одних, не стала бороться за жизнь. А может, произошло что-то между ними накануне ее смерти. Одно могу сказать наверняка – он на нее злится, да так, что ни смерть, ни время не в силах эту злость потушить.
Лишь став подростками девочки выяснили, что Аня Измайлова умерла не от аллергии на таблетку обезболивающего, как они привыкли думать, а покончила с собой, выпив целую упаковку снотворного. Так они получили ответ на вопрос: «Из-за чего же злится отец?» И договорились, что больше не будут упоминать при нем имя матери и станут держать ее фотографии подальше от его глаз.
Нина задумчиво покусала губу, подошла к столу и достала из ящика коробо́к с кнопками. Забралась на кровать, распихала подушки, освобождая путь, и привстала на цыпочки, чтобы приколоть афишу к стене.
Пять минут спустя она удовлетворенно отряхнула руки и спрыгнула с кровати, чтобы оценить результат своих трудов.
– Здо́рово, да? – спросила Нина Альфа. – Эльке бы понравилось.
Она приблизилась к тумбе с телевизором, опустилась на колени и пробежала кончиками пальцев по стопке видеокассет. У них с Элей был совершенно разный вкус на фильмы. На экране Эля предпочитала наблюдать за любовными перипетиями, которые Нина терпеть не могла, поэтому торопливо пробежалась взглядом по «Соломенной женщине», «Этому молодому сердцу», «Назовите меня мадам» и издала победоносный клич, отыскав наконец «Бал вампиров». Включила телевизор, видеомагнитофон, вставила кассету в кассетоприемник. Нажала несколько кнопок на пульте и опустилась в кресло, мысленно возвращаясь во времена, когда сестра оставалась рядом, а жизнь была образцом спокойствия и благополучия.
