Гоголевская немая сцена была жалким подобием того онемелого остолбенения, что охватило всех присутствующих в гостиной, включая самого Платона. С полминуты никто ничего не говорил, не двигался и, кажется, даже не дышал. Мертвую паузу прервало рыдание Татьяны Ивановны, сменившееся обмороком. Пока над бесчувственной мадам Бобриковой хлопотали муж и находящийся здесь же доктор Адам Бот, члены семейства высказывали свое возмущение, находя завещание оскорбительной шуткой, учиненной сумасбродным покойником.

Сумбур прервал окрик нотариуса:

– Господа! Я прошу внимания! Я должен огласить последний документ.

В гостиной вновь воцарилась тишина. Чижов прочел:

«Настоящим поручаю нотариусу С. Н. Чижову немедленно вручить П. Ф. Денисову пять книг, хранящихся в нижнем ящике моего стола. По истечении двадцати четырех часов после этого поручаю передать в равнодолевое владение моей супруге, моему сыну, моей дочери и моему брату принадлежащую мне страницу неустановленного манускрипта с иллюстрацией кисти Вигорозо да Сиена [4], обязав вышеозначенных лиц выплатить десятую часть ее стоимости в равных долях моему секретарю Б. А. Сомову и доктору А. Боту. В случае если господином Денисовым к этому моменту будет однозначно и непреложно установлена виновность в моей смерти кого-либо из наследников, требую признать оного недостойным и предать законному суду. Подписано моею рукою И. П. Литке».

– Слава Богу! – воскликнул Андрей Петрович, размашисто крестясь. – Разум не оставил брата!

– Паршивая бумажка на четверых, – скривился Литке-младший, – да еще Борьке и Боту выделить!

– Сергей, вы дурак! – резко выкрикнула утратившая выдержку вдова. – Иллюстрация Сиена стоит половины коллекции и имения вместе взятых!

– Какова же ее цена? – осторожно спросил Бобриков.

– В страховом свидетельстве указано триста тысяч, – ответил Андрей Петрович, жадно потирая руки.

– Это же… – Михаил Михайлович наскоро посчитал в блокноте. – Таня, тебе причитается шестьдесят семь с половиной тысяч!

– Как можно думать о деньгах, когда среди нас убийца! – простонала мадам Бобрикова.

– Танечка, это вздор! – запротестовал Андрей Петрович и обратился к Платону: – Думаю, молодой человек, вы понимаете, что никакого расследования от вас не требуется. Мы выждем установленный срок, и вы будете свободны.

– Нет уж! – вмешался Сергей. – Пусть фараон арестует одного из нас. Остальным больше достанется!

Платон счел, что пора начинать действовать.

– Господа, в соответствии с волей усопшего и по причине высказанных им подозрений, я обязан провести дознание, – заявил он. – Прошу вас, господин Чижов, выдайте мне означенные книги.

Нотариус вялым взмахом руки подозвал молчаливо стоявшего в углу статного молодого человека с чеканным профилем и яркими зелеными глазами. Это был секретарь покойного Борис Аркадьевич Сомов.

– Голубчик, помогите мне с книгами, – попросил Чижов. – Ключ у вас?

Красавец-секретарь все так же молча кивнул и вышел вслед за нотариусом. Через несколько минут они вернулись, и Чижов вручил Платону стопку из пяти книг: иллюстрированный сборник сказок Пушкина, потрепанный томик «Мертвых душ» Гоголя, тонкое бумажное издание пьесы «Маскарад» Лермонтова и две книги на иностранных языках – «Lancelot, le Chevalier de la Charrette» [5] Кретьена де Труа на французском и «Strange Case of Dr Jekyll and Mr Hyde» [6] Роберта Льюиса Стивенсона на английском.

Платон почему-то ожидал, что, получив книги, враз вычислит злодея, но странная подборка лишь озадачивала.

– Ну-с, милостивый государь, готовы назвать убийцу? – язвительно осведомился Андрей Петрович.

Платон смутился.

– Не готов, – признался он. И сухо добавил: – Прошу вас, господа, в течение двадцати четырех часов имения не покидать. Мне потребуются ваши показания. Господин Чижов, могу я осмотреть кабинет покойного?

Платон не испытывал и десятой доли той уверенности, которую пытался демонстрировать, но его официальный тон произвел нужное впечатление. Кто храня гордое молчание, кто причитая, кто ворча, наследники разошлись по своим комнатам. В гостиной остался лишь секретарь.

– Я провожу вас, – вызвался он, глядя на сыщика с той снисходительностью, с какой безупречно красивые люди смотрят на обычных смертных, а Платон, надо признать, внешность имел самую прозаическую: долговязый, вихрастый, со слегка оттопыренными ушами.

Полицейский чиновник с достоинством кивнул и проследовал за секретарем.

Кабинет покойного коллекционера оказался скромным. Не было здесь ни полотен, ни бронзовых изваяний, ни расписного фарфора, а из мебели имелись лишь кожаный диван с мягкими подлокотниками, застекленный трехстворчатый книжный шкаф, заполненный не столько книгами, сколько бумагами, широкий стол с двумя рядами ящиков и просторное, но потертое кресло на вращающейся ножке. На столе царил идеальный порядок: ровные стопки документов, лампа с зеленым плафоном, медная круглобокая чернильница, держатель для пера и массивное пресс-папье с ручкой в виде римского шлема. В комнате пахло книжной пылью и лекарствами.

Платон сел за стол и тщательно пролистал выданные ему книги, ища какие-нибудь вкладки, надписи или пометки. Таковых не было. Тогда сыщик задумался над самими произведениями. Сказки Пушкина он с малолетства помнил наизусть, «Мертвые души» читал пять раз и мог цитировать, «Маскарад» смотрел в театре и считал слезливой дамской историей, де Труа, помнится, открывал в отрочестве, но ни тогда, ни сейчас рыцарская поэзия не находила отклика в его сердце, однако общее представление об Артуровских легендах он имел. Книгу же мистера Стивенсона Платон не читал и наскоро ознакомиться с ней не мог, так как, в отличие от латыни, греческого, французского и немецкого, английский он знал весьма посредственно.

Самой перспективной подсказкой сыщику виделся «Маскарад». Все очевидно: отравление из-за ревности. Правда, убийца – муж, а жертва – жена, но… Платон пролистнул сборник сказок и нашел изображение Шамаханской царицы… А что? Молодая коварная красавица женит на себе богатого старика и травит его. Чем не гипотеза? Тем более что Гоголь и де Труа не предлагали никаких альтернатив, а Стивенсон и подавно. Хотя… Доктор Джекил. Ну, конечно! Английский доктор!

Платон сорвался с места и спустя пару минут уже стучался в комнату Адама Бота.

– Отчего умер Литке? – спросил он с порога.

Доктор Бот, высокий поджарый мужчина неопределенного возраста, с бесстрастным строгим лицом и блекло-рыжей шевелюрой, спокойно и лаконично ответил с легким британским акцентом:

– Остановка сердца вследствие грудной жабы [7].

Бот гостеприимно указал молодому человеку на стул, единственный в его маленькой, похожей на морскую каюту комнате, а сам сел на узкую походную койку.

– Могло это быть отравлением? – задал новый вопрос Платон.

Доктор пожал плечами.

– Я сделал вскрытие, но анализ содержимого желудка не проводил.

– Значит, могло, – резюмировал Платон. – Как по-вашему, доктор, кто имел причины желать Ивану Петровичу смерти? Вы же семейный врач и посвящены в семейные тайны.

Бот усмехнулся:

– Тайны, известные доктору, малоинтересны для сыщика. Что вам даст перечень недугов, с которыми ко мне обращались? А лечить мне случалось каждого: Ивана Петровича от больного сердца, его жену от мигрени, дочь от истерии, зятя от сенной лихорадки, сына от похмелья, брата от подагры, невестку от несварения желудка. У нотариуса я врачевал бессонницу, у дворецкого – ревматизм, у кухарки – женские боли. Даже наш Аполлон – Борис Сомов – и тот обращался ко мне за помощью, когда натер новыми туфлями кровавые мозоли. Если в обществе появляется врач, у каждого находится своя хворь. Вот увидите, молодой человек, и вам не избежать этой участи.