Стрельбище, верстах в пяти от Беломорска 26 декабря 1909 года (8 января 1910 года), суббота, после обеда

Бах! Бах! Ба-бах!

Весело звучали выстрелы, иногда сливаясь с комментариями стрелков.

– Лялечка!

– Красотка!

– А отдача! Отдача ж почти не чувствуется!

Да, Артём оценил! Карабин Нудельмана сильно изменился за последние годы! Полегчал, пластиковый приклад сменился на деревянный, да и магазин, сохранив прежние внешние габариты, сумели сделать двадцатизарядным. Просто изменили материал и форму пружины. Ну и газоотводная трубка теперь идёт поверх ствола, а не снизу, как раньше.

Но главные изменения были невидимы глазу! Теперь перезарядка использовала энергию выстрела. И патрон существенно изменили. Порох горит намного чище. Потому и получилось новую систему перезарядки создать. Сама-то идея старая, но раньше работала плохо.

Опять же, масса пули немного уменьшилась, а вот начальная скорость – возросла, и довольно прилично. Но за счёт более равномерного сгорания пороха отдача стала менее ощутимой. В общем, неплохой карабин превратился в отличный! Хоть военные и продолжали плеваться. Мол, патрон слабоват, оружие полицейское. А автомат Фёдорова дразнили «пулемётом на зайцев».

– Дрр! Дрр! Дрр! – вплелись необычные звуки. Так, а это что там? Артём Рябоконь привычно открепил магазин, передёрнул затвор, поймал вылетевший патрон и вставил его обратно в магазин. Теперь поставить на предохранитель и можно вставать! Так и никак иначе! Стрельбище – не то место, где небрежность прощается.

Ну и что там? Ага, понятно! Неподалёку стрелял сам Семецкий. Именно его «машинка», выглядящая обычным карабином Нудельмана, только ствол чуть подлиннее, и издавала такие странные звуки. Будто короткими очередями бьёт.

– Кх! – Ага, осечка.

– Нет, Юрий Анатольевич, рановато здесь автоматический огонь ставить! – обратился Юрий к своему тёзке, Воронцову. – Сами судите, всего четыре очереди – и уже осечка! А ведь я очереди-то короткие делал, на два-три патрона, не больше!

– А сам карабин как? Нравится?

– Ну, вы и спросили! Я ж с ним две войны прошёл! Ещё с тем, прошлым! Конечно, нравится. Но теперь его надо жизнью испытать. На лыжах его пусть потаскают, побегают с ним, на лошадях поездят. А на юге можно и реки попробовать форсировать. И вот тогда слабые места вылезут. Устраним – и можно в дело!

Он помолчал немного и повторил:

– А вот пулемёт сыроват пока! Ещё дорабатывать и дорабатывать!

Ну, понятно. Пулемёт легкий выходит, будут продавать китайцам, армянам, корейцам… Ну и карабины тоже… Да мало ли ещё кому! Это для поля боя карабин слабоват, когда стрелять на полверсты и более! А партизанам – в самый раз!

– Юрий Анатольевич, это правда, что у него теперь на прицеле точки ночью светиться будут?

– Правда! У нас тут, в Кольском уезде, радиевый завод строится. Будут радий добывать и такие точки много куда ставить!

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Честно говоря, с радием, а вернее – с урановым месторождением Шинколобве, можно было и не спешить. Не открыли его ещё! Но у меня были планы на то, чем заняться после Первой Мировой. Мой отрыв от конкурентов в химии все сокращался. Зато я точно знал два направления, которые весьма перспективны, – атомная энергетика и кибернетика. И ученые с инженерами, способные этими направлениями заниматься, концентрировались мною здесь, в Беломорске. Кого-то привлекали в наши лаборатории и на заводы из-за границы, но растили и своих.

Нет, пока что мы не потянем, но уже настала пора готовиться.

Так что я несколько лет назад заслал геологов искать уран в Бельгийском Конго. Из читанного мной про проект «Манхеттен», запомнилось, что уран для создания первой атомной бомбы добыли именно там, а точнее – в провинции Верхняя Катанга. Месторождение это было сказочно богатым, до шестидесяти процентов окиси урана! То есть на сам уран приходилось до половины массы! И добывали открытым способом, часть месторождения вообще выходила на поверхность.

Ещё мне запомнилось, что геолог, который Шинколобве открыл, искал медь, потому и заинтересовался, когда ему сообщили, что в одной местности негры раскрашивали лица особой ярко окрашенной глиной. В зоне окисления минералы меди имеют яркие цвета. Химики знают, что цвета всяческих солей урана и его водных оксидов очень яркие. Нередко неестественных, так называемых «кислотных» оттенков. Преимущественно жёлтые, но встречаются и зелёные, и красные.

Так что так и искали. Геологи выискивали яркие глины и минералы, а потом проверяли их на радиоактивность.

Куда труднее было договориться с королём Бельгии Леопольдом II, чтобы тот отдал переработку месторождений мне! Но в итоге условия для меня вышли сказочные! Впрочем, бельгийцы считали, что в сказку попали они! Судите сами, в оплату услуг по переработке руды они отдавали мне всего четверть радиевых солей. Причём я обязался за этот мизер не только извлечь радий, но и обеспечить захоронение и утилизацию всего остального! Ну, я и планировал захоронить оксид урана отдельно. На собственном складе!

То есть сейчас, локально, я просто работал в ноль. Но зато абсолютно бесплатно получал немалые количества урана на будущее.

Только бы при этом шаге штаны не порвать. Борьба за американский рынок анилина и нитратов началась! Причём, что удивительно, боролись со мной не только чилийцы и немцы, но и французы! Они селитру делали из гуано, прямо на месте добычи. Вот и решили побороться за Западное побережье, до которого оттуда было рукой подать…»

Окраины Беломорска, 6 (19) марта 1910 года, суббота, после обеда

– А-а-атставить! – прогремело над тренировочной площадкой. И после небольшой паузы:

– Карабины к но… – снова короткая пауза, как и положено послед предварительной команды, а затем – короткая и рубленая исполнительная: – Ге!

Слушатели курсов штыкового боя слаженно выполнили команды и застыли с карабинами Нудельмана у ноги.

– На плечо!

Снова слаженное движение.

– Кто разрешил?! Горобец, я спрашиваю, кто разрешил проводить тренировки с этим уродством?

От лица начальника курсов штабс-капитана в отставке Смолянинова, как говорится, можно было прикуривать. Поэтому унтер Горобец быстро и громко проорал в ответ:

– Приказ штабс-капитана Семецкого, вашбродь!

Артём буквально увидел внутренним зрением, как начальник, что называется, с разбегу налетел на препятствие. Звание у офицеров равное, а здесь, в Беломорске, Юрий курировал штыковые курсы. Так что продолжать разнос отставник не мог – нарушение субординации. Но и пройти мимо не мог тоже. Он же уставник до мозга костей. А по Уставам и наставлениям пока что штык к карабину Нудельмана не полагался.

«Клин в мозгах!» – мысленно посочувствовал скандалисту Рябоконь. – «Интересно, как он выйдет из положения? Занятие-то прерывать тоже нельзя, а до конца ещё больше часа!»

Но тот недаром дослужился до почетной отставки по возрасту.

– Унтер Горобец! Построить группу и марш на склад. Сдадите оружие, возьмёте макеты и перейдёте к парным упражнениям.

Что ж, это тоже решение. Проводить парные занятия с настоящими штыками, как говаривал тот самый Горобец, – «нема дурных»!

А массогабаритные макеты пока есть только для «уставной» трёхлинейной винтовки. Так что и Устав не нарушается, и распоряжение Семецкого остаётся в силе. По крайней мере – пока.

Ни один из курсантов не сомневался, что Смолянинов попробует добиться, чтобы занятия шли по Уставу, с трёхлинейками. Вот только… Для всех для них штатным оружием был именно карабин Нудельмана. Так что их симпатии были на другой стороне.

Артём про себя решил, что, завтра в церкви обязательно помолится и свечку поставит, чтобы им разрешили с карабинами упражняться.

«Неча тут всяким ради пустой формальности нужную науку в баловство превращать!» – зло подумал он и сплюнул на бегу!