– Он этого не знает. Он должен задать вопрос о то́м, чего он хочет, ему́! Тогда он будет это зна́ть, если получит от него ответ, и сможет ответить тебе. Поняла?!

– Да. Теперь, думаю, что поняла, – немного успокоилась Принцесса.

– Теперь скажи: «Задай вопрос, чего он хочет».

– За-дай воп-рос, че-го он хо-чет! – с тупой механистичной расстановкой по слогам, но достаточно быстро, словно на автомате, протараторила в ответ Марионетка.

– Но не мне́, а ему́! Надо сделать та́к, чтобы было поня́тно. Чтобы он понял. Он!

– Задай ему́ вопрос: Чего о́н хочет?! – скорректировалась Кукла, вновь ухватив утраченный смысл и дух реплики, входя во вкус темы, но поворачивая голову вправо и вниз к Буратинке по-прежнему туповато и угловато.

– Чего́ он хочет?! – бо́рзо пискнул Ветеран Крымской войны, экзаменуемый сразу по двум предметам: формальной логике и риторике.

Кукла вдруг замолчала, и, казалось, навсегда, безвозвратно выпав из интерактивной логической цепочки всего пять минут назад так весело начавшейся межкультурной и межвозрастной коммуникации.

– Ты́ зна́-аешь, чего́ о-он хо́-очет?! – прогремел из Комнаты уточняющий вопрос, совершенно дезориентировавший Турандот.

– Да кто́, наконец?! – окончательно вышла Примадонна по кличке Турандот из терпения, то́пнула своей красной подламывающейся туфелькой в паркет, чуть ли не теряя при этом равновесие вместе с остатками сознания, и немного потопталась на месте.

– Вот у него и спроси́, кого он имеет в виду́. Меня́?! – по-прежнему уверенно, с толком и с расстановкой, но без излишнего чувства[9], въедливо манипулировал Карабас.

– Тебе кого́, его́? Ты хочешь узнать, чего о́н хочет? – спросила Кукла сверху вниз, не скрывая своего сомнения в смелости Потеряшки тепе́рь, когда тот услышал, как звучит Смертельная Опасность.

– Да, мне его́! Я хочу знать, чего о́н хочет! – возник снова отважный пискля, уверенный в непреложности и чистоте своих помыслов.

– Вот тогда и спроси у него! Как должен звучать вопрос? – подбодрила Турандот Потеряшку и мягко коснулась его пижамного плеча ладонью.

Но малец, введённый в заблуждение отсутствием перед глазами какого бы то ни было живого образа, который бы сопровождал и иллюстрировал доносившиеся до его детских ушей магические громовые раскаты, уже не зная, в каком направлении, кому́ и про что́ пищать, – подавленно ушёл в себя. Потом он с глубокомысленным трудом всё-таки сформулировал своё вопросительное предложение, потянувши Куклу за́ руку вниз и советуясь с Ней шёпотом:

– Чего ты хочешь? Так?

Турандот одобрительно кивнула, наклонившись к Потеряшке, принимая в этот момент его́ сторону, подбадривая его и показывая всем своим видом и жестикуляцией, что Она сейчас с ним, за него. Тем не менее, Она мягко уточнила:

– Только не я́ чего хочу, а ему́ ты должен задать этот вопрос. По́нял? – и этим полностью снимая с себя возможные подозрения в чём-либо. – Ну! Давай!

– Чего ты хо́чешь?! – привстав на цыпочки, вытянув голову на тонкой шее вверх и в направлении приоткрытой двери в Таинственную Комнату и представляя себя прожорливым волком из сказки про мальчика-с-пальчик[10], выпалил детским «басом» пискля.

– Кто-о?! Я-а-а?! – раздался в ответ ужасный громогласный Карабас Барабас, явно грозивший вот-вот появиться из своего Звериного Логова, и тогда от наглядных иллюстраций всего ужаса происходящего уже точно будет не отвертеться. Но, не желая так просто капитулировать, пискля проора́л, чуть не надорвав свою маленькую глоточку:

– Да́-а! Ты́-ы-ы! – сам безвозвратно подпадая под колдовство де́йства.

– Ты́-ы?! Ты-ы хо-очешь зна-а-ать, чего́-о я хочу́-у-у?! – неумолимо гремел и грохотал Карабас оттуда.

– Да! Я хочу зна́ть, чего ты хо́-очешь! – не испугавшись, упрямо настаивал пискля, сумевший снова сказочным образом по восходящей эволюционной кривой всего за минуту их вербального противостояния превратиться обратно из бездомной Каштанки[11] в смелого Мальчиша-Кибальчиша[12].

– Тогда зайди-и и спроси-и! – вызывал Карабас Барабас новоявленного Мальчиша-Кибальчиша на решающий бой.

– А вот и зайду́! – пронзительно принял вызов Мальчиш, надеясь, что враг осознал-таки всю неминуемую опасность своего положения. И только он было взялся за ручку незахлопнутой двери в большую комнату, рьяно топнув тапком аки турнирный конь с отчаянным воплем «Я зайду!», как вдруг густой голос Карабаса изнутри Закулисья остановил его:

– Нет! Подожди! – что́ заставило Мальчиша благородно и даже несколько смущённо призадуматься, что надо бы теперь, чтобы всё было по-честному, дать врагу время хорошенько подготовиться к бо́-ою и что, вероятно, там, в темноте, у робко прячущегося за освещённым рингом соперника в предстоящем рыцарском турнире, – заслуженным Призом за победу в котором обязательно будет Большая Праздничная Кукла, – возникли какие-то временные пробле-емы… Может быть, у этого, второго, претендента на Приз, к приме-еру… ну… забра́-ало, допустим, заржаве-ело, и он не в состоянии его опусти-ить или там… Собственно, ни Ветеран, ни Буратинка, ни Бродяга, ни Мальчиш в одном-единственном лице ка́спер-минимозга[13] Пижамного Привидения, даже не знали, о чём теперь думать, – ни вообще, ни конкретно в таких ситуациях, – и стояли себе в нахлынувших глубоких сомнениях, неловко поёживаясь, в компании с этой дурацкой большой нарядной, да к тому же сильно накрашенной и надушенной Механической Куклой рядом, как-то ласково и глупо улыбавшейся им сверху, словно Мама. А са́м Ка́спер уже плыл от Неё далеко-далеко, в неведомые страны, стоя на капитанском мостике у красного железного штурвала морского катера с плоским треугольным носом, претендовавшим на то, чтобы резать все волны этого бушующего океана жизни. Катера́ были маленькой недвижной флотилией стационарно закреплены на прогулочной территории детсада «Солнышко», вульгарно ярко выкрашены в химо́зный синий и жёлтый и являлись пределом мечтаний и снов послеобеденного тихого часа и феерическим финишем оголтелого командного забега наперегонки после детсадовского полдника без бабушкиных вкусных сырников, а с обры́длой казёной запеканкой. Ребята, стремившиеся в их вечной дебильной манере играть в такие минуты в Царя Горы и занять место у крутящегося красного рулевого колеса, не принимали во внимание тот непреложный фа́кт, что в какую сторону и сколько оборотов этой попавшейся в их детские ручки, вращающейся вхолостую, глупой в своей округлости штурвалиной ни крути́, а также в какой цвет её ни перекра́шивай, от этого сама́ дощатая платформа катера, – всякий раз с безмолвным равнодушием встречая на своём постоянном причале у детской площадки перед корпусом старшей группы их орущую ватагу, каждый в которой боролся за лидерство у крашеного руля, – так никогда никуда и не плыла́, ведь она была на́мертво зафиксирована на железных свайках, врытых в детсадовскую землю на глубину их маленького росточка.

Кукла Турандот дотронулась до его плеча. Каспер вздрогнул от прикосновения Её руки.

– Нет! Я захожу! – обрёл Каспер заброшенный статус своего мальчишества-кибальчишества и вспомнил вдруг реплику из забытой им роли. Но потом он снова засомневался, и ему́, уже́ не зна́вшему, сколько прошло минут, пока он мечтал про свой детсадик, показалось в этот момент, что роль эта – не его́, что он – чужо́й и что ме́сто его – не зде́сь, хоть и сознавал, что теперь это уже дело че́сти, что он ввяза́лся в предначертанный спектакль и назад хода теперь не бу́дет.

И именно в момент его секундного колебания из взрослой комнаты, как ни в чём не бывало, послышался уже нормальный человеческий голос – тот же, кара-бара-басов, но адекватный и предполагавший, или хотя бы не исключавший своей неожиданно ровной интонацией, что разум всё-таки есть на этом свете: