– Мне понравилось! – улыбнулась Мать одними глазами. В Её левой руке была теперь зажата крышечка красного лака с кисточкой, которой Она уверенно и ровно провела по острому ногтю большого пальца правой руки. На столе компактно стояли ещё какие-то, по Её приказанию временно занявшие свой пост на ночной кухне, разноцветные баночки из Её маникюрно-косметического хозяйства, и лежало бордовое этуи.

– Что? – не понял он.

– Твой взгляд. Что у тебя мысль затушить всё это дерьмо сразу появилась. У тебя откуда такая красота́-то?

– Па-а-па подарил! – торжественно похвастался сын.

– Смотри-ка, ва́жный он како́й! Па-а-па ему подарил… Погляди́те-ка все на него! – Она презрительно пригнула уголки губ вниз.

– И чё? Папа обещал мне машинку подарить – во́т и подари́л.

– Не чё 'от! Узнаешь чё! И не чёкай! Не доро́с ещё чёкаться! – Она продолжала спокойно маникюриться.

– Да чево́-о? – сразу стушевался он.

– Вот то́! То, что у многих, в отличие от тебя́, вообще́ нет отца – ни с до́мом, ни без до́ма – никако́го! А игру́шек – так тем бо́лее не во́дится и не води́лось никогда. Кстати, как «Отец» пишется? Какие буквы в слове «Отец»?

– Ну, о-о там, т-э-э, е-э-э, ц-э-э,! В пинджаке и га́ллсухе! – принялся он обезьянничать.

– Это какая цэ ещё? Муха цэцэ, что ль? Или муха-цэкату́ха из ЦэКа́? Или всё-таки дрозофила?

– Это не цэце, а цэка́! И без му́хов всяких там. Му́хов ты сама́ выдумала!

– Не му́хов, а му́х! – это во-пе́рвых. А во-вторы́х, вторая буква какая?

– т-э

– А третья?

– е-э!

– Так, это мы зна́ем. А как пишется? – и Мать начерта́ла в пустоте атмосферы своим свежим красным указательным маникюром показательный кириллический символ. Чуть пригнув голову и вопросительно заглянув ему в глазки, Она подсказала:

– е обычная? или э оборотная?

Он, хоть и не поняв вновь услышанного термина, но чётко закрутив пальчиком в воздухе куда требуется нужную закорючку е, – терпеливо дал немой ответ этой выискавшейся среди ночи и заставшей его врасплох своей полночной дидактикой Училке-Мальвине, на поучительный разговор с которой он сам и нарвался по собственной глупости или от скуки.

– Ага, понимаешь, о чём, – хорошо. Про други́е интересные буквы я те пото́м интересно расскажу. Или ты́ мне расскажешь, не ме́нее интересно. Но уже при сле́дующей встрече. Если захо́чешь. А также если будешь зна́ть их правильное употребле́ние.

– Какие ещё? – заинтересовался сын.

– Там е́сть разные в компьютере, когда бу́дет у тебя.

– Какой ещё ю́-утере?

– Узнаешь! Маши́нка такая счётная, которая может не только цифры считать, но и таблички. И те́ксты писать, и карти́нки рисовать. Всё может! Компью́тер называется.

– Сама?! Сам?! – не смог скрыть он свой восторг.

– Нет, не сама, а при помощи опера́тора, челове́ка, наприме́р, вот – тебя́. Вернее, при твое́й помощи. Хо́чешь уметь управлять такой маши́нкой?

– Коне́чно! Мама! Урра́-а!

– Только надо аккура́тно управлять такой машинкой!

– Полома́ться может? – уже было посетовал он.

– Ха-ха! Дурачок! Не поломаться, а слома́ться! Поломаться женщина может перед мужчиной иногда, и то только тогда, когда у неё такое настрое́ние возникает – перед ним полома́ться. Но вот ты-то как раз и мо́жешь слома́ться. Хотя и она́ тоже. Это как у вас с вашей разлюбезной маши́нкой получаться будет. Кто из вас пе́рвым, короче… А мы понаблюда́ем за вами. Ха-ха! – Мать не могла скрыть своего умиления в адрес его внезапной о́торопи, но вовремя включила строгость:

– Так, давай кончай попо́йку и отправляйся-ка ты спа́ть!

– А-а-а! – он покрепче обнял ладошками ещё тёплую расписную чашку и жадно посмотрел на ещё вразумительные остатки чёрного чая.

– А последняя буква в слове Отец? – Мать, вспомнив о соседях, задержала свой указательный палец с красным ногтем у рта, что́ в его голове сразу родило присказку ц-сс, которую он и прошипел заговорщическим шёпотом Ей в ответ:

– Ц-сссс! – повторив за Матерью жест Оме́рты.

Но Мать было сложно подкупить такими дурацкими играми в тайны-заману́хи, и Она, расхохотавшись, едко уточнила: – Что «ц-сс»? Це, как Отец? или с-с, как SS?!

– Це, как Отец!

– А SS? – решила проверить Мать сыновнюю осведомлённость.

– А SS – это вообще́ не Кэ-Пэ-эС-э́С! – вякнул он.

– 'От нагле́ц! Умный, тоже мне, вы́искался! Хотя, конечно, пра́льно говоришь. – Она вальяжно откинулась на спинку стула. – В о́бщем, как говорится в таких слу́чаях, ты, ка́к всегда, пра́в! Как и Папаша твой, член КПСС, такой же ха́м, как и ты́. Аппара́тчик ЦеКа́. Хоть и интеллиге́нтный.

– Какой ещё аппара́тик? У Папы аппара́тик?

– Не аппара́тик, а аппара́тчик. Чик-чирик. Рабо́тает там. В Центра́льном комите́те Коммунистической партии Советского Союза[23], – и, подумав с улыбкой, Она прибавила:

– Но и аппара́тик имеет свой собственный, не без э́того. Ха-ха!

– Личный? Рабо́тает там? – с умным видом уточнил Буратинка, и не подозревая всю глубину полисемантики.

– А ка́к же! Ещё как работает! – хохотнула Мать. – Но и мой, в каком-то смысле. Совсем даже в неплохом смысле. – А мой?! – заволновался Буратинка.

– А у тебя сво́й аппаратик! – улыбнулась Она. – А будет ещё лучше! Ты же – отцов сын! – с напускной гордостью за него произнесла Она и ехидно улыбнулась.

Он немного успокоился и почесал затылок:

– Нет, Мать, ну мы пра́вильно поступа́ем? Ты скажи! – примирительно и даже заискивающе посмотрел он на Неё, понимая всю важность прерванной ранее темы.

– Сын, я не знаю… Ты помнишь, что́ я тебе говорила? – грустно отвечала Она, устало опустив плечи.

– Когда? – потерялся он.

– Э-эх! Да ничего ты не помнишь.

– Расскажи. Я помню, что мы говорили, а о чём – ваще́ забыл. Ты хотя б напомнила бы. Тогда бы и поговорили заодно, – робко пролепетал он.

– Не́чего разговаривать! Спа́ть иди!

– Ну скажи-и!

– Да то́! То, что их туда на́до отправить, на эту войну́! – в этот момент откровенности с сыном из Неё выплёскивалась злая досада, которую обычно Она умела сдерживать в себе и тем более не показывать на людях.

– Зачем? Они провинились в чём-то?

– Да нет… Хотя. Не знаю! Ладно. Оставь. Говорю – не разобраться сейчас в этом всё равно. Но чтобы ещё больше не провинились, и чтобы у нас на территории, в на́шей стране, своих военных операций не вели, пусть лучше туда́ идут и та́м вот и вою́ют. Всё!

– Ну Ма-ам, расскажи, а-а?

– Всё, я сказала! Чай допива́й и спа́ть иди! Не ночны́е темы! Я то́же сейчас уже пойду́ ложиться. Спокойной ночи.

Сын, загруженный всплывшими вопросами, понуро поплёлся восвояси в детскую, шаркая тапками, надоедливо цеплявшими задниками подметавшие паркет широкие штанины байковой пижамы.

– Фо́ртку закро́й! Я открывала на проветраж там у тебя, – бросила Она напоследок ему в спину.

– Ла-адно, – вяло отмахнулся он в пустоту.

– И проверь, все́ ли му́хи вылетели в фо́ртку! – шутливо настаивала Мать, хоть за окном и стоял тугой февраль.

– Какие это ещё?!.. Му́хи какие-то… – хоть пока и на ногах, но уже плывя в подкатившей внезапно дрёме, пробурчал он себе под нос.

– Це-це-це! Цекату́хи! Позолоченные брюхи! Те, которые с рынка-базара,[24] – звонко донеслось ему вослед.

– А ЦеКа́-а?! – зловредно продемонстрировал он напоследок всю серьёзность своего отношения к важнейшему вопросу современности. Чтоб зна́ла, что он и засыпа́ть будет – не отстанет говорить об Отце!