Поутру в середу 23 сентября казаки нашли польский лагерь опустевшим и сначала не верили своим глазам, опасаясь засады. Убедясь в действительности, они усердно принялись выгружать наполненные всяким добром польские возы. Никогда ни прежде, ни после не доставалась им так легко и такая огромная добыча. Одних возов, окованных железом, именуемых «скарбники», оказалось несколько тысяч. В лагере нашли и гетманскую булаву, позолоченную и украшенную дорогими камнями. После Корсуня и Пилявиц казаки ходили в богатых польских уборах; а золотых, серебряных вещей и посуды они набрали столько, что за дешевую цену продавали их киевским и другим ближним купцам целые вороха. Любостяжательный Хмельницкий, конечно, взял себе львиную долю из сей добычи. После Желтых вод и Корсуня, заняв снова свое суботовское поместье и Чигиринский двор, он теперь отправил туда, как говорят, несколько бочек, наполненных серебром, часть которых велел закопать в потаенных местах. Но еще важнее богатства было то высокое значение, которое троекратный победитель поляков получил теперь в глазах не только своего народа, но и всех соседей. Когда на третий день после бегства поляков под Пилявцы прибыла орда с калгой-султаном и Тугай-беем, казалось, что Польше было не под силу более бороться с могущественным казацким гетманом. У нее не было готового войска, и дорога в самое сердце ее, то есть в Варшаву, была открыта. Хмельницкий вместе с татарами действительно двинулся в ту сторону; но по дороге к столице надлежало овладеть двумя крепкими пунктами, Львовом и Замостьем.
Один из самых богатых торговых городов Речи Посполитой, Львов в то же время был хорошо укреплен, снабжен достаточным количеством пушек и снарядов; а гарнизон его подкрепился частью польских беглецов из-под Пилявиц. Но тщетно львовские городские власти умоляли Еремию Вишневецкого принять у них начальство; собравшаяся около него шляхта даже провозглашала его великим коронным гетманом. Он помог только устроить оборону и затем уехал; а предводительство здесь вручено было искусному в военном деле Христофору Гродзицкому. Население Львова, состоявшее из католиков, униатов, армян, жидов и православных русинов, вооружилось, собрало большие денежные суммы на военные издержки и довольно единодушно решило защищаться до последней крайности. Сами православные принуждены были скрывать свое сочувствие делу казаков и помогать обороне ввиду решительного преобладания и одушевления католиков. Скоро показались полчища татарские и казацкие; они ворвались в предместья и начали осаду города и верхнего замка. Но граждане мужественно защищались, и осада затянулась. Простояв здесь более трех недель, Хмельницкий, по-видимому щадивший город и уклонявшийся от решительного приступа, согласился взять большой окуп (700 000 польских злотых) и, поделив его с татарами, 24 октября снял свой лагерь. Калга-султан, обремененный добычей и пленниками, двинулся к Каменцу; а Хмельницкий с Тугай-беем пошел на крепость Замостье, которую и осадил своими главными силами; меж тем отдельные загоны татарские и казацкие рассеялись по соседним краям Польши, везде распространяя ужас и опустошение.
Нашествие казацких и татарских полчищ, а также слухи о враждебном настроении Москвы, вообще крайняя опасность, в которой очутилась тогда Речь Посполитая, заставили наконец поляков поспешить избранием короля. Главными претендентами явились два брата Владислава IV: Ян Казимир и Карл Фердинанд. Оба они находились в духовном звании: Казимир во время своих заграничных скитаний вступил в Орден иезуитов и потом получил от папы сан кардинала, по смерти же старшего брата принял номинально титул короля Шведского; а Карл имел сан епископа (Вроцлавского, потом Плоцкого). Младший брат щедро тратил свои богатства на угощение шляхты и на подкупы, чтобы добиться короны. Сторону его держали и некоторые знатные паны, например воевода русский Еремия Вишневецкий, его приятель воевода киевский Тышкевич, коронный подканцлер Лещинский и прочие. Но партия Яна Казимира была многочисленнее и сильнее. Во главе ее стоял коронный канцлер Оссолинский, к ней принадлежал и воевода брац-лавский Адам Кисель; ее усердно поддерживала своим влиянием вдовствующая королева Мария Гонзага вместе с французским послом, который уже составил план ее будущего брака с Казимиром. Наконец, за последнего объявило себя казачество, и Хмельницкий в своих посланиях к панам-раде прямо требовал, чтобы Ян Казимир был избран королем, а Еремия Вишневецкий отнюдь не был бы утвержден коронным гетманом, и только в том случае обещал прекратить войну. После многих споров и отсрочек сенаторы убедили королевича Карла отказаться от своей кандидатуры, и 17 ноября нового стиля, избирательный варшавский сейм довольно единодушно остановился на выборе Яна Казимира. Спустя три дня он присягнул на обычных pacta conventa. Эти ограничительные для короля условия, впрочем, на сей раз дополнились еще некоторыми: например, королевская гвардия не могла быть составлена из иноземцев и должна приносить присягу на имя Речи Посполитой.
Благодаря мужественной обороне гарнизона, предводимого Бейером, осада Замостья также затянулась. Но Вейер настоятельно требовал помощи и уведомлял сенаторов о своем тяжелом положении. Поэтому, когда выбор Яна Казимира был обеспечен, новый король, не дожидаясь окончания всех формальностей, поспешил воспользоваться заявлением преданности к себе со стороны Хмельницкого и отправил знакомого ему волынского шляхтича Смяровского под Замостье с письмом, в котором приказывал немедленно снять осаду и воротиться в Украину, где и ожидать комиссаров для переговоров об условиях мира. Хмельницкий с почетом принял королевского посланца и выразил готовность исполнить королевскую волю. Некоторые полковники, с Кривоносом во главе, и обозный Чернота возражали против отступления; но хитрый посланец постарался возбудить в Хмельницком подозрение в чистоте намерений самого Кривоноса и его сторонников. Вероятно, наступившая зима, трудности осады и большие потери в людях также повлияли на решение гетмана, который или не знал, или не хотел обратить внимания на то, что крепость уже была в крайнем положении вследствие начинавшегося голода. Хмельницкий вручил Смяровскому ответ королю с выражением своей преданности и покорности; а 24 ноября он отступил от Замостья, взяв с замойских мещан небольшой окуп для татар Тугай-бея. Последний пошел в степи, а казацкий обоз и пушки потянулись на Украину. Очевидно, казацкий гетман все еще колебался в своих конечных целях, не находил точки опоры для обособления Малороссии и потому медлил полным разрывом с Речью Посполитой, ожидая чего-то от новоизбранного короля. В действительности вместе с прекращением польского бескоролевья прекращались и наиболее благоприятные условия для освобождения Украины. Отступление от Львова и Замостья является до некоторой степени поворотным пунктом от непрерывного ряда успехов к долгой, истребительной и запутанной борьбе двух народностей и двух культур: русской и польской.
Вся Украина на левой стороне Днепра, а по Случ и Южный Буг на правой в это время не только была очищена от польских панов и жидовства, но и все крепкие города и замки на этом пространстве были заняты казаками; нигде не развевалось польское знамя. Естественно, русский народ радовался, что он навсегда освободился от польско-жидовского ига, а потому везде с торжеством встречал и провожал виновника своего освобождения; священники принимали его с образами и молебнами; бурсаки (особенно в Киеве) произносили ему риторичные панегирики; причем называли его Роксоланским Моисеем, сравнивая с Макавеями и тому подобное; простой народ шумно и радостно приветствовал его. А сам гетман шествовал через города и местечки на богато убранном коне, окруженный полковниками и сотниками, щеголявшими роскошной одеждой и сбруей; за ним несли отбитые польские знамена и булавы и везли пленных шляхтянок, которых знатные и даже простые казаки большей частью разбирали себе в жены. Не дешево обошлись народу это пока кажущееся освобождение и эти трофеи. Огонь и меч произвели уже немалое опустошение в стране; уже много населения погибло от меча и плена, и главным образом не от неприятелей поляков, а от союзников татар. Эти хищники, столь жадные до ясыря, не ограничивались пленом поляков, на который имели право по условию; а нередко захватывали в неволю и коренное русское поспольство. Особенно забирали они тех молодых ремесленников, которые следовали шляхетской моде и подбривали себе кругом голову, отпуская наверху чуприну на польский образец; татары делали вид, что принимают их за поляков.
