Со стороны служебного помещения прибежала тетка в белом халате и вымолвила только:

– Ой, ну Бэлла Константиновна!

Бэлка вдруг вскочила на стол и очень неплохо затанцевала под Эрика Клэптона, несущегося из динамиков. Клэптон, кажется, удивился и... замолчал.

Я не ожидала такого кардинального решения поставленной перед Бэлкой задачи, поэтому не сразу достала мобильный, а попялилась еще на извивающуюся на столе Бэлку. Не удовлетворившись зажигательным танцем, Шарова плавно перешла на стриптиз. Она стянула с себя сарафанчик и осталась в шикарном белье цвета переспелой сливы.

Здесь не было любителей женского тела, поэтому парни целомудренно отвернулись и продолжили свои неторопливые разговоры под вновь ожившего Клэптона. Только тетка в белом халате все причитала: «Ой, ну Бэлла Константиновна!», да бармен ползал под стойкой, пытаясь отыскать уцелевшие дорогие бутылки.

– Эй, мамаша! – крикнула я причитавшей тетке. – Учредитель всегда прав! Слышали про такое? Топайте на свою кухню жарить котлеты!

Тетка зыркнула на меня диким взглядом и укатилась за кулисы. Даже в гей-клубах есть кухни, где кашеварят такие вот тетки. Я засмеялась. И набрала номер «Болтушки». В ухо мне понеслись длинные нудные гудочки.

Шансов, что в редакции поздним вечером кто-нибудь есть, было более чем достаточно: газета ежедневная, выходит с утра, значит, сейчас там ночная верстка, суета, гонка и прочие прелести газетной работы. Я хорошо их знала, эти прелести. Прочувствовала на собственной шкуре. Поэтому уверенно набрала номер и даже представила прокуренные комнаты, склоненные над мониторами озабоченные лица, и кофе, кофе во всех емкостях, которые только можно представить. Без кофе и сигарет не обходится ни одна ночная работа в редакции.

– Редакция, – запыхавшимся голосом сообщила мне в трубке девушка.

Я улыбнулась: все так, как я себе представляла. Может быть, там по коридорам бегает и сам Михальянц?

– Мне Михальянца, пожалуйста, – попросила я девушку.

– Которого? – вдруг уточнила она.

– Их что, два?! – всерьез испугалась я.

– В принципе, один, но он вечно отсутствует. – Кажется, девушка была не прочь поболтать, пошутить и отвлечься от общего редакционного дела.

– Не смешно, – сказала я девушке. – Может, поищите, все-таки, самого знаменитого в городе засранца?

– А-а, вы и это знаете, – засмеялась она. – Зачем он вам?

Я поздравила себя с первой победой. Если меня так игриво спрашивают, зачем мне Михальянц, значит, есть шансы быть им услышанной. Пусть даже ушами этой веселой девушки.

– Да так, – протянула я и покосилась на Бэлку, оставшуюся уже в одних стрингах. Она самозабвенно кривлялась на маленьком столике, но никому не было до нее дела – ни плавным клиентам, ни Эрику Клэптону.

– Тут одна небезызвестная в городе особа разбушевалась, – тихо сказала я. – Сначала разгромила пол-зала, а теперь голая на столе отплясывает.

– Что за особа? – заинтересовалась девушка.

– Но вы же не Михальянц! – возмутилась я. – Это его тема.

– Все мы тут немножечко Михальянцы, и в некотором роде засранцы, – самокритично заметила девушка. – Говорите, выкладывайте, где, кто, что, как, почему. Может быть, даже получите материальное поощрение от самой читаемой в городе газеты.

Я вздохнула и сообщила ей, что по такому-то адресу, из рук вон плохо ведет себя известная светская львица и тонкая штучка Бэлка Шарова. Что она вдрызг пьяна, абсолютно раздета и выделывает такое!..

– Мерси, – сказала девица и отключилась.

– Отбой, Шарова! Передохни! – крикнула я Бэлке, но она вошла в раж и извивалась с энтузиазмом, непозволительным для непрофессионалки. Она чувствовала себя в этом «Эге-гей»-клубе, словно в женской бане. И Эрик Клэптон этому ощущению многозначительно подпевал.

Как он очутился в зале, я так и не поняла. Заметила только, что за одним из столиков появился новенький. Перед ним даже стоял коктейль, хотя я точно видела, что бармен никого не обслуживал: он усердно ликвидировал следы разгрома за своей стойкой.

Новенький был хорош, как греческий бог. У него были темные волосы, выразительные черные глаза, в которых отсвечивало интимное освещение зала, рост и фигура атлета. Скорее всего, он появился со стороны служебного входа и Бэлке нужно будет прошерстить кухонных тетушек на предмет взяток и пропуска в зал посторонних людей. Впрочем, не было никакой гарантии, что этот красавчик и есть Михальянц.

Новенький вдруг нажал какую-то кнопку в мобильнике, потом снова, и снова, пока до меня не дошло, что он фотографирует кривляющуюся на столе Бэлку.

Шарова, видимо, ощутила присутствие в зале стопроцентного мужика, потому что вдруг стушевалась, прикрылась руками и быстро напялила свой сарафан. Спрыгнув со столика, она подбежала ко мне.

В этот момент к Михальянцу подвалил женственный мальчик. Он интимно присел рядом с красавчиком-репортером, бросив руку на спинку стула, на котором сидел Михальянц. Не выразив недовольства, Михальянц начал доброжелательно болтать с парнем.

Настала моя очередь щелкать фотокамерой мобильного телефона.

– Получилось?! – шепотом спросила у меня Бэлка.

Я не ответила. Я делала снимок за снимком. Мальчик все теснее жался к красавчику Михальянцу, а Михальянц вполне лояльно отнесся к желаниям мальчика.

– Надо же, – прошептала Бэлка, – откуда он взялся? В зал никто не входил. Я предупредила Володю на входе, чтобы он впустил того, кто начнет совать ему деньги за вход, но он не открывал дверь!

– Похоже, он зашел через кухню.

– Вот гады, уволю, – без злости сказала Бэлка. – Надо же, а красавчик какой! Но, похоже, потерян для женского общества. Как ты думаешь, он успел меня сфотать?

– Думаю, что успел.

– Катастрофа.

– Не надо было так увлекаться. Договорились же – дебош символический!

– Когда еще так побезобразничаешь для пользы дела! – вздохнула Бэлка.

Михальянц с партнером не обращали на нас никакого внимания. Они болтали, и дистанция между ними все сокращалась. События вечера потеряли динамику и это мне не понравилось.

– Михальянц!! – крикнула я на весь зал только лишь для того, чтобы удостовериться, что в зале есть этот гребаный Михальянц.

Красавчик встрепенулся, повернулся, скинул с себя вялую руку мальчика и направился к нам.

– Присаживайтесь, – кивнула я ему на свободный стул.

– Б-б-б-б-лагодарю. – Михальянц заикался, как заезженная пластинка. Я сделала над собой большое усилие, чтобы не расхохотаться. Кажется, Бэлка сделала то же самое. Она хрюкнула и закрыла раскрасневшееся лицо ладонями.

– Это вы мне зво-во-вонили? – Нет, заикался он ненатужно, легко, будто баловался.

– Я, – призналась я. – Это я вам звонила.

– Зачем?

– Разве вы не сделали для газеты потрясающих кадров?

– Сде-де-де-делал. Не сомневайтесь, они непременно появятся в утреннем выпуске. Так за-за-зачем вы меня сюда вытащили?

– Вы не довольны поводом?

– Бред, а повод. – Он пожал атлетическими плечами и покосился на притихшую Бэлку. – У вас отличная фигура, – счел нужным он сделать ей комплимент.

– Как вас зовут? – спросила я.

– За-за-за...

– ...сранец? – рискнула предположить я.

Он засмеялся, кивнул.

– Папа дал загсу большую взятку, чтобы меня так запи-пи-писали.

Надеюсь, это была шутка. Но из нее я сделала вывод, что обидеть его невозможно.

– Видите, какие отличные снимки? – Я протянула ему свой мобильник и пощелкала кнопкой, листая снимки, где он сидел в обнимку с женственным мальчиком. – Если вы согласитесь мне помочь в одном деле, я их сотру. Если не согласитесь – отдам конкурентам, изданию «Блиц». Они с удовольствием опубликуют фото с самыми гнусными комментариями.

Михальянц откинулся на узкую спинку стульчика и захохотал. Смеялся он тоже, как будто бы заикаясь, повторяясь на слоге «ха-ха». Прохохотавшись, он сходил к барной стойке, взял там с молчаливого согласия бармена бутылку ликера, вернулся и, отвинтив пробку, сделал пару длинных глотков.