– Вообще-то это называется провокация, – сказала Галя Романова.

– Ну да, – согласился Грязнов. – Но благодаря этой провокации мы выйдем на человека, который возглавляет банду арбатских. А это дорогого стоит. Ты согласна?

Галя хмуро кивнула:

– Согласна.

– А ты? – повернулся Вячеслав Иванович к Володе Яковлеву.

– На все сто, – лаконично ответил тот.

– Ну тогда приступим…

Когда в кармане у Бори Сибиряка зазвонил телефон, он вздрогнул. Деревянной рукой поднес трубку к уху и сказал:

– Слушаю.

– Алло, Сибирячок? – раздался знакомый гнусавый голосок.

Немец опешил, но быстро взял себя в руки.

– Да, Старшина, – спокойно и даже дружелюбно ответил он. – Здравствуй.

– Услышал, что ты в Москве, и не удержался. Дай, думаю, позвоню, пообщаюсь со старым дружочком.

– И правильно сделал. А откуда номер узнал?

– Не помню. Спросил у кого-то. Да и неважно это! Важно, что ты здесь. Ужас как по тебе соскучился, душа моя!

«Вот ведь сволочь. Мысли он, что ли, читает?» – с досадой подумал Боря Сибиряк. Приехав в Москву, немец вставил в телефон новую сим-карту, и номер свой никому не сообщал. Откуда Старшина разнюхал номер – одному дьяволу известно.

– Говорю, соскучился я по тебе! – гнусаво повторил Старшина.

– Бывает, – нехотя ответил Боря Сибиряк.

– Ну конечно, бывает! В гости-то хоть заглянешь? Или, как всегда, дел невпроворот?

Немец знал, что ответить на приглашение Старшины отказом опасно. Да и не приглашение это было, скорей – приказ.

– Да нет, – спокойно ответил Боря Сибиряк. – Нет никаких дел. Буду рад повидаться.

«Чтоб ты сдох, гнида безволосая», – подумал немец в сердцах.

– Ну вот и отлично. Где меня искать – знаешь. Давай подгребай часикам к шести. И постарайся не опаздывать, душа моя, не дай мне истомиться в ожидании.

– Хорошо. Буду к шести.

На этом разговор был окончен.

В три часа пополудни Боря Сибиряк отпустил такси возле одного из домов в Марьиной Роще. На первом этаже дома, с торца, находилось кафе. Странное кафе. Во-первых, странным было его месторасположение: вдали от каких бы то ни было магистралей. С одной стороны – квартал серых, невзрачных пятиэтажек, с другой – пыльные железные гаражи. Во-вторых, железная дверь кафе была заперта на электронный замок. Боре Сибиряку пришлось пару раз повторить свое имя в маленький динамик, а также повернуться лицом к укрепленной на стене видеокамере, прежде чем дверь открылась.

Ничего удивительного, что за те полчаса, которые Боря Сибиряк провел внутри, из кафе никто не выходил, равно как и наоборот – никто в него не входил. Вывеска кафе, висевшая над дверью, была маленькой и неприметной. Не с первого взгляда можно было разглядеть название «Кафе „Иван-да-Марья“.

Старшина сидел за столиком и ел румяные куриные крылышки, тщательно обсасывая косточки и бросая их в хрустальную вазочку. Одет он был в дорогой темно-синий костюм и шелковую белую рубашку. Его абсолютно голая, прокопченная в соляриях лысина, блестела как бильярдный шар.

Старшина был маленького роста и очень худой. На вид он больше походил на пижонистого, вертлявого сутенера, чем на предводителя организации наемных убийц. Но впечатление это было обманчивым.

Старшина очень ловок, умен и жесток, а значит – страшно опасен. Плотно прижатые к голове маленькие уши киллера слегка заострены кверху, как у хищного зверя. Лоб низкий и морщинистый. Маленькие глаза так глубоко утопали под надбровными дугами, что казались вдавленными в череп.

Ел Старшина аккуратно, как аристократ, время от времени смачивая руки в лимонной водичке и вытирая их одним из черных шелковых платков, аккуратной стопочкой сложенных перед ним на столе.

В среде московских бандитов ходили слухи о том, как однажды Старшина зарезал за одну ночь пять человек. Дело было в «диких девяностых». Один процветающий кооперативщик, азербайджанец по национальности, праздновал свою свадьбу. Пока новобрачные и их гости расслаблялись в ресторане, Старшина проник в квартиру азера в надежде поживиться содержимым его сейфа. По прикидкам, квартира должна была быть пустой. Однако Старшина ошибся – в квартире находилось пятеро охранников-азербайджанцев. Завязалась потасовка.

К тому моменту, когда Старшина достал из кармана опасную бритву, азеры успели сломать ему три ребра, выбить левый глаз и вывихнуть челюсть. Наконец охранники устали ломать ему кости и решили передохнуть. Истекающий кровью бандит воспользовался передышкой и принялся орудовать бритвой, причем настолько мастерски, что через минуту все пятеро охранников лежали на полу с перерезанными глотками.

На память о том вечере у Старшины остались два белесых шрама на голом черепе и стеклянный глаз, которым – будучи подшофе – киллер любил пугать проституток, на которых был очень падок.

С бандитами Старшина общался спокойно и насмешливо, как со старыми друзьями, хотя знал, что большинство из подельников побаиваются его, а кое-кто просто ненавидит. Следует добавить, что Старшина любил театральные жесты. Он весело ерничал, рассказывал пошлые анекдоты, тонко подхихикивал своим шуткам. Но все это было лишь отвлекающим маневром, призванным сбить собеседника с толку.

Когда Боря Сибиряк вошел в кафе, Старшина даже не поднял головы, а продолжал как ни в чем не бывало глодать куриные крылышки.

Боря Сибиряк подошел к столику и вежливо кашлянул.

Старшина замер с открытым ртом, затем медленно поднял на гостя взгляд.

– Ба! – воскликнул он. – Какие люди!

Боря Сибиряк протянул бандиту руку, и Старшина с жаром ее пожал (со стула он не встал, лишь чуть-чуть приподнял тощий зад).

– Ну здравствуй, друг ты мой любезный! Садись, располагайся.

Боря Сибиряк сел на указанный стул, и, когда гость уселся, хозяин вежливо спросил:

– Кофе? Чай?

Немец покачал головой:

– Нет, спасибо.

– Водку? Коньяк?

– Нет.

– Девочку? Мальчика? – Старшина хихикнул. Боря вежливо улыбнулся пошлой шутке, хотя ничего смешного в этом не видел. – Ну давай рассказывай. Как поживаешь?

– Нормально, – ответил немец, глядя на бандита из-под полуопущенных век.

Старшина взял из тарелки куриную косточку, понюхал ее, сморщился и бросил обратно в тарелку. Затем приветливо посмотрел на немца и ласково спросил:

– Чего в Москве пасешься, Сибирячок?

– Да так, соскучился.

– Да ну? Значит, соскучился?

– Ага. Слыхал такое слово – «ностальгия»?

– Во как! Тэк-тэк-тэк… И что, сильно, говоришь, накатила?

– Ностальгия-то? Сильно, – с усмешкой ответил немец.

– То-то, я смотрю, лицо у тебя заплаканное! К березкам-то уже съездил? Кваску русского возле Савеловского вокзала попил?

Старшина засмеялся. Затем вытер руки о шелковую салфетку и взялся за графин с водкой.

– Не возражаешь, если я дерну рюмашку?

– Да ради бога, – пождал плечами немец.

– Ну и ладненько.

Старшина налил себе водки, перекрестился и выпил.

– Ох хороша, зараза! – Он занюхал водку салфеткой и вновь обратил свой взор на немца. – Значит, говоришь, ностальгия заела. А вот я слышал, что ты в Москве работенку себе нашел.

– Откуда слышал? – насторожился немец.

Старшина растянул губы в резиновую усмешку.

– Земля-мать весточку донесла. Еще я слышал, что клиент твой – крутая фигура. Вице-мэр Камакин. Я правильно угадал?

У Сибиряка отпала челюсть.

– Я… это… – пробормотал он.

– Решил, что я тебе не нужен? – Старшина улыбнулся еще шире. – Ох, молодость, молодость… И когда вы научитесь уважать старших?

Старшина был практически ровесником немца, но он любил чувствовать себя старшим товарищем или, как говорят в Японии, сенсеем.

– Да нет, – заговорил Сибиряк. – Просто я…

– Решил срубить деньгу по-легкому? Вот так приличные парни и ссучиваются. Все через нее, через легкую деньгу. – Старшина осуждающе покачал головой. – В общем, так, Сибирячок. Никаких дел тут у тебя нет. Кроме тех, что ты через меня получаешь. Понял?