– Напои меня хоть чаем своим травяным, любимая мачеха.

 Отец отпустил нас с Леськой провести время вдвоем, и мы мчимся на её шикарной «Бехе» с откидным верхом в ближайший бар.

Этот год подарил нам длинное жаркое лето и вот теперь у нас такая-же нетипичная, тёплая и сухая осень.

В баре шумно и весело. Мы опрокидываем в себя пару миксов и врываемся на тесный, маленький танцпол, чтобы забыться, счастливые и красивые, в танце.

 Леська классная. Она лёгкая, светлая и ласковая. Папа у неё первый и пока точно единственный.

 У Леськи сейчас трудный период. Она ждет, когда подрастут малыши, и занимается всякой ерундой, чтобы отвлечься от бытовой скуки. А я говорю ей, что не стоит терять время. Нужно научиться наслаждаться моментом. Жить в том, что есть, а не переживать это как временные трудности. Ведь советовать так легко, когда это не касается тебя самой.

 Но сейчас в наших желудках и ушах звучит и урчит "Виски-кола", и мы рефлексируем каждый о своём и под своё.

 Мой приход – мое безнадёжное одиночество. Оно дарит магию моему взгляду. Знаете, когда этот контраст между широкой белозубой улыбкой резонирует с «черной дырой» взгляда. Такая очаровательно бездонная тоска. Особенность нашего возраста.

 Мы – поколение бесперспективных и беспринципных. Нас называют поколением «Z». И, пока умные тёти и дяди пишут научные труды как замотивировать нас хоть на какой-нибудь труд, наши маленькие серые гаджеты открывают нам дверь в целый мир без границ. Стоит только разблокировать экран смартфона и вот, мы уже сёрфим, без запретов и правил. Каждый, согласно своим собственным интересам.

 А потом экран гаснет, и мы падаем в яму бытия, в которой у нас иногда нет денег даже на поесть, некуда, да и незачем идти. Поэтому синий экран светит нам всё чаще и чаще.

 Мы – безнадежные циники. Любим и предаём одновременно. Живем здесь и сейчас и не думаем о завтра. Да что завтра, мы не хотим думать даже про сегодня. Наш девиз – спонтанность.

 Но все эти мысли проносятся за долю секунды в моем ожившем от поступившего в кровь алкоголя сознании, под набирающую на танцполе обороты «Королеву танцпола». Я смотрю на Леську, и мне хочется её поцеловать.

 20 сентября. Ночь.

 Настроение – космос! Мы летим по трассе в сторону дачи под «Losing It» Fisher, откинув крышу и безумствуя на полном ходу.

 Леська продолжает танцевать, хлещет, обливаясь, из горла испанскую «Каву». Я верещу, как резаная: "I'm losing it!" Сегодня это наш гимн. Мы вместе теряем самообладание и сходим с ума одновременно.

 Я пытаюсь запечатлеть этот момент в своей памяти навсегда: вот Леська, красивая и пьяная до безумия, вторит мне "I'm losing it! " и «Кава» стекает по её губам и вздёрнутому подбородку. Капает, растекаясь тёмными пятнами по неприлично белой, струящейся на ветру и прилипающей к её прекрасному юному телу блузке. Бессовестно затекает в ложбинку между двух упругих грудей. Я вижу, как встали и дерзко торчат, от холода и удовольствия её соски. А большие и безумно красивые глаза жмурятся от счастья и встречных фар.

 Вот мои пальцы крепко сжимают кожаную оплетку спортивного руля. Локоть касается холодной обивки двери, и моя загорелая рука покрывается легкими мурашками.  Какие-то красавчики обгоняют нас и сигналят, радостно скалясь и что-то выкрикивая нам из спешно открывающегося окна.

 А высоко в небе стремительно падает жёлтая звезда, но я успеваю загадать, чтобы тот, кого я сильно обидела, позвонил мне первым, потому что «Я твой космос».

 Засыпая, под окном мансардного этажа, я смотрю как меркнут звезды, вытесняемые рассветом, как просыпаются кучерявые, плывущие по светлеющему небу облака, и занимаюсь своим любимым в такое время суток делом: созерцанием своей безысходности и одиночества. Наблюдаю, как они наполняют меня в районе солнечного сплетения, как разливаются по моему телу и оседают внизу живота свинцовой тяжестью.

 Мое одиночество любит тишину. Я складываю его под подушку и обнимаю засыпая.

 И просыпаюсь от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Открываю глаза и вижу свою младшую сестрёнку, Птенчика. Пока мы спали, папа съездил за ней в город и привёз на дачу на все выходные. Стоит. Глаза блестят. Губы растянуты в широкой улыбке.  Яркий полуденный свет падает на неё через окно на крыше. Ну, точно маленький ангел с благой вестью.

 Как-то слышала фразу: никто не знает, что на самом деле на душе у человека, который вечно улыбается. Это про Птенчика, мою малую. Мы с ней очень похожи. Обе смуглые и темноволосые. Только у меня глаза серые, а у нее настолько тёмные, что кажется вот-вот почернеют. И волосы я свои давно состригла, одну челку оставила. А у малой – косы длинные, до пояса.

 Птенчик выросла на перекладных. Она младше меня на пятнадцать лет и бьюсь об заклад, мама думала, что родит поскрёбыша, когда ей забеременела. Так называют поздних детей, появившихся в семье неожиданно, когда их уже никто не планировал. Но дальше что-то, действительно, пошло не по плану. Ей был год, когда родители расстались, и она жила до пяти лет сначала со мной и мамой, потом с мамой и отчимом. А когда мамы не стало, папа хотел взять её к себе. Но, в результате, она оказалась у нашей бабушки, папиной мамы. Они решили тогда, вместе с бабушкой, что для малой так будет лучше. Теперь она приезжает к отцу на выходные и, если повезёт, остается погостить подольше. Иногда, когда отец едет в какую-нибудь поездку со своей новой семьёй, он берет Птенчика с собой. Мне такого счастья не выпало ни разу. Очевидно, я слишком большая для такой роскоши, и могу позаботиться, в отличие от малой, о себе сама.

 Но, по большому счету, Птенчик сирота. Все её любят, тискают, дарят подарки. А потом отвозят обратно в её очередной перекладной дом.

 Её жизнь состоит из вечных ожиданий. Она ждёт выходных у папы, поездок с ним в отпуск и, надеюсь, редких встреч со мной.

 Малая цепляется за любую возможность пообщаться с кем-нибудь из нас. А если планы рушатся – ревёт навзрыд до одури и ничем её не успокоить. Что, в общем-то, вполне логично. А как ещё должен себя чувствовать маленький человек, лишившийся вдруг своей семьи и оказавшийся ненужным на постоянной основе даже собственному отцу.

 Я сгребаю её в охапку, валю на кровать, и мы начинаем барахтаться, пыхтеть и хохотать.

 На шум прибегают, карабкаясь по крутым ступеням, карапузы и начинается каша-мала. Главное теперь никого не зацепить пяткой и не придавить, а то вою потом будет, проблем не оберёшься. Бесят эти сопливые дети, пора мне сматываться.

 Мы идем завтракать, и я шепчу Птенчику на ухо так, чтобы никто не слышал:

– Давай угоним Леськину тачку и поедем на озеро. Купим мороженое и перепачкаем ей весь салон.

 Птенчик смеётся и обнимает меня, кивая.

 Забравшись, на старый деревянный пирс на берегу лесного озера, непонятно как выживший в этом "цивилизованном" мире, мы занимаемся каждый своим делом. Я люблю это место. О нём мало кто знает. Маленькое, с горошину, озерцо, известное только деревенским рыбакам, не раз становилось моим приютом и отдушиной.

 Птенчик ест мягкое мороженое в вафельном рожке, а я болтаю ногами в воздухе и ищу на дропшиппинг-площадках поставщиков «Jelly Belly». Так называются те самые конфеты с разными противными вкусами. Сейчас самое время запустить их продажи пока они ещё на взлёте своей популярности и такие, не знающие чем заняться, как Леська, девчонки, готовы кормить друг друга этой гадостью. Если не найду в России, с Китаем связываться не хочу. Лучше взять меньший процент с продаж, но с большей гарантией и быстрым сроком доставки. Да и вся масса финансовых издержек в таком случае в первую очередь, ложится на поставщиков.

– Как думаешь, если бабушка умрёт, с кем я буду жить? – спрашивает меня Птенчик, пристроившись рядом.

– Будешь жить со мной. Станем счастливыми хиппи. Купим фургончик, приедем к папе и поставим наш дом на колесах у него во дворе. Будем приходить к ним на завтрак и пользоваться бесплатной вафлей, чтобы смотреть целыми днями пиратские фильмы.