Мазин показал рукой:

– Поставь на стол. – Тяжело поднялся и, достав чистый носовой платок, двумя пальцами осторожно приоткрыл картонную крышку.

И снова обессиленно упал в кресло.

– Руками ни к чему не прикасаться! Сидим и спокойно ждем коллег с Лубянки. Всем понятно? – Голос у следователя сел, он почувствовал, как в горле пересохло, а в затылок как будто воткнули раскаленную иглу.

– Рашид Галиевич, батальоны докладывают: немцы уже полностью заняли южную часть города. С минуты на минуту они перережут последнюю, пока еще свободную дорогу на Москву. Нужно срочно отправлять колонну. Иначе я не могу ничего гарантировать, – закричал начальник НКВД Смоленска, выслушав доклад и положив телефонную трубку.

– Товарищ Гудков, я все понимаю, но команды из Москвы пока не было. Значит, будем ждать, майор.

Во дворе со страшным грохотом разорвался крупнокалиберный снаряд. В кабинете начальника Смоленского отдела Главювелирторга Галиева осыпались все стекла. Но ни начальник НКВД города Гудков Сергей Владимирович, ни хозяин кабинета, казалось, даже не обратили на это внимания.

– Товарищ генерал, – без разрешения заглянул в кабинет молоденький лейтенант, – связи нет.

– Черт знает что. – Гудков тяжело опустился на стул и, сняв фуражку, бросил ее на засыпанный штукатуркой и осколками стекла стол. – Немедленно высылайте делегата связи, и чтоб через пять минут связь была восстановлена!

Над площадью совсем низко с характерным звуком, напоминающим тонкий визг, пронеслись два «Мессершмитта», поливая все вокруг из пулеметов. Отпрянувший было от окна Рашид снова выглянул. Грязная, вся в засохших комьях глины «тридцатьчетверка» с выведенным белой краской номером «145» на башне и восемь новеньких полуторок, крытых брезентом, с надписью на синих деревянных бортах «Почта», как заговоренные, абсолютно невредимыми стояли в тени пыльных тополей.

– Не понимаю, что мы ждем. Немцы уже в двух кварталах отсюда. – Гудков тоже мрачно посмотрел сначала в окно, а потом на сидящего в углу кабинета уже немолодого, но жилистого, спортивного телосложения капитана с тремя эмалевыми шпалами на темно-синих петлицах. Этот офицер МГБ приехал два часа назад, с порога по-свойски, за руку, поздоровался с Рашидом Галиевичем, уселся в уголок и с тех пор не проронил ни слова.

– Сергей Владимирович, познакомьтесь, – поймав взгляд Гудкова, проговорил Галиев, – капитан Пустовалов Иван Иванович. Он поедет с вами. Специально прибыл к нам из Москвы. Но общее руководство в любом случае остается за вами. – Генерал сцепил руки на затылке и, потянувшись, опять посмотрел за окно.

Еще вчера все улицы города были забиты беженцами. Автомашины, повозки, велосипеды и подводы, груженные домашним скарбом, непрерывно двигались в сторону Москвы. Этот огромный и, казалось, неиссякаемый поток людей закончился к утру сегодняшнего дня. Это могло означать только одно: немцы ворвались в город. И все те, кто не успел уйти на восток, так и остались по ту, другую, сторону фронта. Теперь шоссе за окном было пустынно. Ветер лениво гонял по щербатому асфальту тучи бумаг, кругом валялись брошенные во время последнего воздушного налета вещи. В пыльном кювете догорала, завалившись на бок, «эмка».

– Не понимаю, к чему этот риск? Почему нельзя было отправить весь груз по железной дороге? Позавчера же отправляли спецвагон в Москву, что мешало прицепить еще один? – продолжал возмущаться Гудков. – Что они там ждут? Пока немцы проедут по этой самой улице? – И майор с досадой кивнул на окно.

– И тем не менее, майор, будем ждать. – Галиев повернулся к присутствующим и укоризненно посмотрел на начальника НКВД: – Вы, товарищ Гудков, кадровый офицер и должны лучше моего знать, что бывает с теми, кто не выполняет приказы.

Галиев, высоченного роста татарин, стриженный налысо, застегнул новенький китель с двумя генеральскими золотыми ромбами в петлицах, продолжил:

– Тем более, я считаю, Москве видней, когда и каким способом отправлять груз. Видимо, на этот счет имеются определенные оперативные соображения, о которых нам с вами знать необязательно. От нас требуется только одно – выполнить приказ.

Еще три дня назад он был сугубо штатским человеком. Однако начальство в Москве, вероятно, вспомнило его боевое прошлое. В молодости Рашид несколько лет отчаянно дрался с басмачами в песках Туркестана. О его кавалерийском эскадроне ходили легенды, но сейчас о лихом красном командире напоминал только потемневший орден Боевого Красного Знамени на груди.

– Но связи с Москвой нет. И, учитывая сложившиеся обстоятельства, неизвестно, сколько времени займет восстановление линии, – продолжал нервничать начальник НКВД.

– Товарищ Гудков, я повторяться не буду, всем ждать. И, кстати, дайте команду, пусть еще раз проверят грузовики.

– Механики уже занимаются.

– Хорошо. Сопроводительные документы и опись у кого?

– Один экземпляр у меня, второй – у старшего инкассатора.

Телефон на столе, усыпанном битым стеклом, зазвонил так неожиданно, что все присутствующие невольно вздрогнули.

– Слушаю, товарищ Шестой, Березина на связи, – начальник Ювелирторга поднял трубку, – так точно, все готово к отправке. Немцы от нас в двух кварталах. Проскочат, уверен. Понял. Разрешите приступить к выполнению задания? Есть.

Рашид положил трубку на рычаг аппарата и кивнул Гудкову:

– Можете выдвигаться. Помните о неукоснительном выполнении всех без исключения инструкций. Колонну поведете по Старой Смоленской дороге, на шоссе Минск – Москва ни при каких обстоятельствах не соваться, оно перерезано немецкими танками в районе Ярцево, – Рашид Галиевич внимательно посмотрел на Гудкова, – Напоминаю, движение строго по графику, остановки делать только в установленных пунктах. Очередность машин в колонне по возможности не менять. Надеюсь, вы полностью отдаете себе отчет в том, что груз не должен попасть к немцам, независимо ни от каких обстоятельств? Вы – в замыкающей машине, капитан Пустовалов – в головной. Все понятно? Вопросов нет? Тогда приступайте к выполнению, иначе действительно будет поздно. И помните, контроль за ходом операции осуществляет нарком внутренних дел. Лично.

– Есть приступить к выполнению задания! – Гудков бросил руку к фуражке, отдавая честь, с облегчением вздохнул и, несмотря на явную склонность к полноте, проворно выскочил из кабинета. Бегом пересек большую приемную, кубарем скатился на первый этаж, где в томительном ожидании курили бойцы, и, отдав команду «По машинам!», выскочил на улицу.

…По обе стороны пустынной дороги тянулся бесконечный березняк. Колонна, беспрепятственно миновавшая пригороды Смоленска, начала движение в сторону Вязьмы. Пылившая впереди «тридцатьчетверка» угадывалась только по реву мотора. Гудков, ехавший в замыкающей машине, по пояс высунулся из кабины, пристально вглядываясь в небо.

– Товарищ майор, вы бы сели в кабину. Если что, самолеты издалека услышим.

Гудков недовольно покосился на водителя, но сел нормально, откинулся на спинку сиденья и даже постарался придать своей позе некоторую беззаботность, продолжая, впрочем, тревожно коситься на небо. Раньше он никогда не был трусом. Храбро сражался в Гражданскую, рвался воевать в Испанию, и не его вина, что начальство решило оставить его в родном городе. Родина решила, что в своем кабинете он нужнее, чем в оливковых рощах Гренады, где сражался с фашистами и умирал братский испанский народ. Но в один роковой день все изменилось. Тогда его, начальника городского угрозыска, арестовали по ужасному в своей нелепости обвинению в связи с английской разведкой. И потом уже ничто для него не имело значения: ни кошмар ночных допросов, ни издевательства молодых, не знающих жалости следователей, ни даже внезапное освобождение. Он сам каждой клеточкой своего организма чувствовал, что некий стержень внутри него сломался. Он продолжал ходить на работу, ловить преступников, подписывать уголовные дела, но это был уже совсем другой человек. Человек, который боялся. Боялся сделать что-то не так и вновь оказаться в сырых подвалах областного НКВД.