– Действуй, капитан, – Гудков махнул рукой и добавил: – Как переправимся, прикажи перед взрывом затолкать на мост неисправные машины, не оставлять же их немцам.
Переправа заняла даже меньше времени, чем ожидалось. К пятнадцати часам все пять грузовиков были уже на восточном берегу и остановились примерно в километре от реки. Оставалось загнать неисправные машины на мост и дать саперам отмашку на взрыв. Однако на мост успели затолкать лишь два из трех поврежденных в бою грузовиков. Едва вторая полуторка на спущенных скатах остановилась на деревянном настиле моста, как на только что оставленном нашими бойцами западном берегу появились немцы. На нескольких мотоциклах с колясками они на большой скорости подскочили к переправе и открыли плотный огонь из пулеметов. Пехотный капитан, ругаясь на чем свет стоит, бросился к своей «адской машинке».
Гудков с бойцами залегли вдоль редкого прибрежного березняка и дали дружный залп по немцам. Сапер крутанул ручку взрывного устройства. От мощного взрыва содрогнулась земля. Огромный столб огня и дыма в мгновение ока разметал деревянный мост и стоявшие на нем грузовики. Через несколько минут, когда дым рассеялся, на поверхности воды плавали только обгоревшие бревна да криво торчала из воды покореженная рама одной из машин.
Капитан Пустовалов находился в кузове брошенной на западном берегу неисправной полуторки, когда мимо него проскочили к мосту немецкие мотоциклисты. Капитан неторопливо снял вещмешок, достал небольшой продолговатый предмет, по форме напоминающий кирпич, завернутый в кусок белой портяночной фланели. Присел на корточки у правого, изрешеченного пулями, борта автомашины и развернул ткань. Маслянисто блеснуло золото с четким банковским клеймом. Капитан положил брусок в угол кузова между досок и через дыру в брезенте выбрался наружу.
Когда Пустовалов перебрался на противоположный берег, там уже никого не было. Расположившись за кустами орешника, он достал бинокль. На противоположном берегу реки суетились немцы. Пригнувшись, Пустовалов выбежал на дорогу и на песке, среди россыпи свежих стреляных гильз, разбросал горсть новеньких серебряных монет – полтинников 1924-го года выпуска.
Поздно вечером, выставив боевое охранение, колонна остановилась в деревне Остроумове. Ночь прошла спокойно. С рассветом, уточнив по карте маршрут, двинулись дальше. Отсутствие данных о расположении частей Красной армии и обстановке на Западном фронте сильно беспокоило Гудкова. К тому же чувствовалось, люди сильно измотаны, испытания последних суток для многих из них не прошли бесследно. Однако присутствие капитана Пустовалова, как всегда спокойного и уверенного в себе, придавало всем силы.
Проселочная дорога петляла то по сосновым лесам, то по нескошенным полям. Вокруг стояла звенящая тишина. Напоенный хвоей горячий воздух почему-то навязчиво напоминал майору НКВД Крым, нарядную набережную Феодосии, по которой совсем недавно, в начале июня, он так беззаботно прогуливался с женой Ольгой. Огромные звезды над головой, шум прибоя, звуки духового оркестра – все это кружило голову и пьянило. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Вспомнилась и поездка в поселок Новый Свет, где Ольга бродила по колено в море, чуть выше, чем следовало, подняв подол белого, в огромных ромашках сарафана. И на ее стройные загорелые ноги, с завистью поглядывая на Гудкова, обращали внимание все без исключения мужчины. А потом ночью в уютном номере санатория он обнимал разгоряченное и утомленное любовью тело любимой жены, вдыхая запах ее волос, источавших свежий аромат моря. Казалось, что у них снова начался медовый месяц, и отныне они всегда будут вместе, и все будет хорошо. Теперь же майор осознавал весь ужас создавшегося положения. Ольга осталась на подпольной работе в захваченном немцами Смоленске, и мысль эта, казалось, разрывала ему сердце.
Единственная проселочная дорога, петлявшая последние несколько километров по лесу, внезапно вывела на поле и, продолжая виться, километра через два уперлась в деревню Гусевка, удобно раскинувшуюся на пригорке.
Гудков лежал на опушке леса и обдумывал ситуацию. В бинокль было хорошо видно, что Гусевка занята немцами. Собственно, от самой деревни остались только два дома. Дальше виднелись лишь черные печные трубы да кучи обгорелых бревен. У крайней, чудом уцелевшей хаты уткнулись передними колесами в плетень два немецких мотоцикла с колясками. В тени старой липы матово блестела крыша штабного автомобиля. Чуть поодаль, среди уже высоких, но еще зеленых подсолнухов, мирно дымила почерневшая от пожарища труба. Несколько полуголых немцев гонялись по заросшей огромными лопухами улице за курами, отчего по деревне стоял такой гвалт, что слышно было издалека. Судя по карте, обойти деревню стороной не представлялось никакой возможности. С южной и северной стороны деревня и проходящая через нее дорога были плотно зажаты непроходимыми болотами, наверное в изобилии усыпанными брусникой, не к месту подумалось Гудкову. Он тяжело вздохнул и повернулся к Пустовалову:
– Ну что, Иван Иванович, похоже, дальше нам дороги нет. Что делать будем?
Пустовалов протянул руку и взял командирскую планшетку. Бегло взглянул через исцарапанный целлулоид полевой сумки на замызганную и протертую на углах до дыр «двухкилометровку»[5]и положил обратно на траву.
– А что здесь сделаешь? – капитан поскреб небритый подбородок. – Остается только одно – дождаться темноты и, используя фактор внезапности, пробовать прорваться через Гусевку. Как стемнеет, схожу на разведку. Не похоже, чтобы немцев в деревне было много. Другого выхода я лично все равно не вижу. Гусевка – это что, вот если и Вязьма уже у немцев… – Капитан внезапно умолк, видимо сам испугавшись своих мыслей.
Стемнело. Время текло утомительно медленно. Наконец последние огоньки в деревне погасли. Пустовалов снял с петлиц капитанские шпалы, расстегнул карман гимнастерки, достал документы и, отвинтив орден Красной Звезды, все это выложил на траву перед Гудковым.
– Пойду один, – тихо проговорил он, проверив пистолет ТТ, сунув в голенище сапога нож разведчика, фонарик и закинув тощий вещмешок за плечи, – попробую разобраться на месте сам. Если что пойдет не так, то, как говорится, «не поминайте лихом». Если все в порядке, три раза мигну вам фонарем с угла крайнего дома. На все про все – два часа. Если через это время сигнала не будет, быстро уводи колонну назад к реке. Советую загнать машины как можно глубже в лес, а груз затопить. – Капитан хлопнул Гудкова по плечу. – Ну, бывай, майор! – Повернулся спиной и шагнул в темноту.
…Броском преодолев открытое поле перед деревней, капитан неторопливо восстановил дыхание и стал осторожно пробираться сквозь заросли малины, заполонившие все свободное пространство за домом. Заглянул в крайнее тускло освещенное окно. В комнате за столом со стаканом в руке сидел толстый фельдфебель, а двое прыщавых молоденьких унтер-офицеров старательно лапали зажатую в угол между облезлым буфетом и печкой девку. Та отчаянно сопротивлялась, офицеришки распалялись все больше. Фельдфебель, сидевший, по счастью, спиной к двери, жадно пожирал глазами происходящее.
– Этих мы оставим напоследок, – удовлетворенно хмыкнул Пустовалов, – пущай пока развлекаются, – и метнулся к соседней хате. Рывком распахнул дверь, в доли секунды миновал сени, зафиксировал положение развалившихся за столом солдат, влетел в дом волчком, молниеносно нанося удары финкой. Режущий, два колющих, снова режущий, бросок на пол, кувырок через голову. Нож со свистом пролетел через стол, и последний из солдат СС, пытаясь остановить бьющую фонтаном из горла кровь, повалился на спину. Капитан поднялся с пола и с удовлетворением оглядел дело рук своих. Четверо немцев так и застыли за столом в тех самых позах, в которых их настигла мгновенная смерть. Пятый же, в последний момент выскочивший из соседней комнаты здоровенный рыжий ефрейтор, хрипел на полу, сомкнув на своем горле огромные окровавленные ладони, меж которыми чернела деревянная рукоятка ножа. Пустовалов ловко нагнулся и, выдернув из страшной раны «нож разведчика образца 1940 года», тщательно вытер его о скатерть, неторопливо, по-хозяйски огляделся и, потушив керосинку, вышел на свежий воздух.
