Да не возвысится дож, выше, уже Возвышенных антов.
Герт Равивэл шёл к площади Раздумий – единственному месту, где Тишина и Уединение, слившись воедино, текли вне времени, где прошлое жило вместе с будущим, и там было то, чего не было в Аркадиме.
Одно видение и он… замер, удерживая сердечные импульсы внутри себя, не давая им вырваться ни волнением, ни смущением, ни восторгом. Он видел её профиль – гордый, утончённый, освещённый лучами бледно-розового солнца, а затем, глаза – грустные и глубокие, как далёкая туманность в ночном небе. Он подходил тихо, боясь вспугнуть реальное воплощение самой Геры, и тщетно гасил гулкое биение сердца, опасаясь рассеять её затаённую печаль. Светлая печаль делала её, ещё удивительнее и прекрасней, похожей на Осень, тихо плывущую в кусочке чужого мира, вырванного из Вселенной и никогда не приходящую на улицы Аркадима. Она медленно повела головой, и удивлённый вдох… замер на её полуоткрытых губах. Склонив голову, Равивэл выказал своё восхищение:
– Да уподобиться Луна, красоте твоей, несравненная Вивьера.
Не отвечая, она выдохнула и тихо поднялась с грубых камней скамьи.
– Невозможно объяснить, что я чувствую сейчас, – снова заговорил Равивэл, глотая волнение. – Я растерян, как юнец. Первое, что приходит на ум: я должен представиться. Ты позволишь, Вивьера? – договорил он и облегчённо выдохнул.
– Да, – тихо выдохнула она и опустила глаза. Лёгкие тени ресниц коснулись её лица и румянец окрасил беломраморные щёки.
– Равивэл,– назвался он и коснулся её руки губами.
– А я гадала, перебирая сотни имён, – заторопилась она, ещё больше смущаясь.
– Ты думала обо мне? Удивился и одновременно обрадовался Равивэл.
Она молчала, а её хрупкие пальчики в его сильной руке подрагивали. Внезапно обнаружив свои пальцы в его руке, она вдохнула и вдох, снова… замер на её губах. Отведя свою руку, она плавно опустилась на скамью. Он, всё ещё ждущий ответа, опустился рядом, не сводя восхищённых глаз с её прелестного лица.
Достопочтимые граждане, парами и в одиночку, прохаживались по тенистым аллеям, вокруг живописного фонтана с крылатыми ангелами, застывшими в мраморе и вдыхали осенний воздух, напоенный ароматами прелых листьев и горьковатым запахом дыма. И никто из них, нисколько не жалел, что прогуливаются в четырёхмерной голограмме, и она исчезнет, как только последний аркадимьянец сойдёт с плотно прилегающих камней нереальной площади. Осень – время яркого увядания природы, светлой тоски и вдохновения, уйдёт, унеся с собой шорох листьев, золотой дым крон, голубое дыхание небес. Прошлое уйдёт, а остальное… останется. Всё, кроме этой прелестной девушки, ибо она проронила:
– Мне, пора, – и встала со скамьи. Он поднялся вместе с ней, и её лицо оказалось близко, так близко, что он ловил её дыхание.
– Как? Так скоро? Нет, это невозможно. Я ждал встречи, – быстро говорил он, удерживая её за руку. Сглотнув волнение он, наконец, произнёс. – Я думал о тебе, Вивьера.
Её лицо сделалось холодным, тоненькая синяя жилка задрожала на её высокой шее и она проговорила, чуть дрогнувшим голосом:
– Мне, пора. Я тоже, думала о тебе.
Семейные пары двигались медленно, плавно, словно парили над землёй и мир опустел, оглох, отдалился, унося с собой звуки, ароматы, краски, оставив их одних на каменной площади…, на безлюдной планете. Их, чьи сердца томило желание слиться воедино, в одно большое сердце. И стучать, стучать, стучать. Биться, захлёбываясь в собственном биении. Стучать, вопреки всем и всему, даже Алой Нити, обманувшей или поспешившей начертать то, что становилось…прошлым.
И лёгкое… недоверие просочилось за атмосферу Аркадима.
– Вивьера, я буду ждать тебя здесь, через три луны, – торопливо говорил Равивэл, удерживая её руку.
Ничего не ответив, она вырвала дрогнувшие пальцы и быстро зашагала прочь, оставив его стоять на каменных плитах оглохшей и ослепшей площади, ибо он видел лишь её, ускользающую в полной тишине и возможно…безвозвратно.
Глава пятая.
– Вставай, сиятельная особа. Створы не любят, когда опаздывают, а верб Лорок, тем более, – будила Ассия обожаемого мужа.
– Постель так мягка и тепла, а в Нижней Трибуне – холодные стены. Не хочу идти, – откликался Равивэл, глубже натягивая синее хлопковое одеяло, прошитое золотым шёлком.
– В палатах, всегда – ветер. Вставай, герт. Солнце лижет двери, – уговаривала Ассия, поднимая мужа. – Не каждому выпадает честь получить золотой эполет, серебряных многое количество. Регут Альгудер готов жениться на Вивьере, хоть сию минуту, лишь бы пролезть выше, – говорила Ассия и стаскивала с Равивэла одеяло.
– Хватит, – пробасил он, сполз с ложа и отправился в портик. Неприятное чувство кольнуло в сердце, вызвав прилив лёгкого гнева, но тут же ушло, как только он окунулся в прохладную бирюзовую воду, ещё не прогретую едва проснувшимся солнцем.
– Я не вмешиваюсь в твои дела, но зачем тебе, идти в нижнюю Трибуну регутов? – спрашивала Ассия, следуя за ним вдоль ограждения купальни.
– Упомянутый тобой, юнец Альгудер, заставляет меня. Дисциплинарный суд. Я всегда был противником наказаний и вот, я – судья в Нижней палате. Хорошо, что всего на один день, – говорил Равивэл, раздвигая сильными руками воду.
– Что же, опять, натворил регут? Неужели тот скандал с Тифией? Равивэл молчал. – Что ж, молчание, тоже ответ. Ассия прикусила нижнюю губу. – Если так, то Тифия быстро научит его держать язык за зубами.
Не отвечая жене, Равивэл быстро вышел из бассейна, и она подала ему шёлковый халат орехового цвета. Набрасывая его на сильные плечи, он улыбнулся и так же спешно зашагал в дом. Ассия, метнувшись следом, удержала его и поцеловала в губы. Едва коснувшись её губ, Равивэл почувствовал сильное желание и, с трудом сдерживая себя, заспешил вглубь западного коридора, где его ожидал новый белый мундир с золотым эполетом. Думая о том, какой притягательной силой обладает его жена и, сердясь на своё бессилие перед её чарами, он погасил сразу все лучи, держащие мундир, так как мысль кодового слова была послана с гневом. Мундир, висящий в защитных лучах, свалился на его голову, заставляя хозяина выругаться крепким словом, не принятым здесь, но услышанным им от друга верба Лорока.
Весёлого, посылающего ко всем чертям придворный этикет, бывшего герта Сиятельного двора Фёрста, ныне спокойно отдыхающего в озёрном краю, Равивэл знал не очень хорошо, но относился к нему с почтением, ценя его удивительное чувство юмора и простоту в общении. Равивэл улыбнулся, вспомнив его изречение: Я шут сам при себе, поэтому судьба осторожничает со мной, боясь моих насмешек, дабы не выглядеть при дворе в неподобающем свете.
Оглядев себя в зеркале, Равивэл вышел из Рубиновой комнаты и быстро направился к выходу. У входной широкой двери с витражными стёклами, его ожидал, намереваясь напутствовать, лурд.
– Доброе утро, лурд. Как металлическое здоровье? Ты скрипел, когда подавал завтрак, – опередил его Равивэл.
– Ржавею, герт Равивэл, – ответил тот, разводя членистые руки.
– Что я слышу? Где только набрался. Смотри, отдам в переплавку, – пристыдил его хозяин и улыбнулся.
– Вредное слово, герт Равивэл?
– Вредное слово, очень вредное, лурд. Иди, позаботься о хозяйке.
Утро встретило лёгким ветерком, и это был хороший знак. В ветреное время в Чашу приплывают сразу несколько Туманов, и шанс увидеть Альхору возрастает, но везение опаздывает, не торопится, как и Изумрудная Водоросль. Туманы пришли пустыми.
Ничто не происходило в Аркадиме просто так. Его мерцающий воздух, словно придворный Оракул, чувствовал приближение грядущих событий, собираясь в густое облако над башней Созерцания. Даже, ничем не примечательный уход герта Равивэла из собственного дома, явился толчком к развитию последующих событий. Оставшаяся одна, в просторных, следующих одна за другой, величественных залах, Ассия получила сообщение, явившееся жёлто-зелёным сгустком энергии. Прочитав, она быстро удалилась в гардеробную комнату, занимающую просторное помещение, смежное со спальней, западные окна которой ловили лучи заходящего солнца, а сейчас приютили лёгкую тень деревьев, густо растущих за ними. Рассматривая и подбирая наряды, она шла вдоль стен, снимала приглянувшееся платье, и примеряла, стоя у пальметты. Кроме овальных зеркал, в форме веера и туалетного столика с множеством ящичков, в комнате не было ничего. Наряды, наряды, наряды, висящие в лучах и радующие качеством тканей, цветами и их оттенками.
