Ничто бесполезное не задерживается внутри Обруча, ибо там течёт другое Время, не пришедшее ещё в другие Галактики и это, есть правда, о которой известно башне Созерцания, поскольку Око Доджа неустанно следит за Вселенной.
Глава четвёртая.
Выросшая и воспитанная в неге и роскоши, не утратившая тонкий, чувственный внутренний мир, Виврьера смотрела на мир материальный, широко распахнутыми глазами, как стрекоза на необычайно красивый цветок, выросший по взмаху волшебной палочки. Привязанность к любящему и заботливому брату, диктовалась не количеством ярких нарядов, вкусом изысканной пищи и блеском драгоценных камней. Неиссякаемая, щедро льющаяся золотой струёй, добродетель его души, тронутая болезненным налётом прошлого, рождала в ней необыкновенно сильную сестринскую любовь, доходящую до обожания. Не проходило ни единого дня, чтобы её ангельские губки не касались его мужественной, с тонкими морщинками, щеки. Любя сестру, строгий и требовательный Лорок, становился мягким и уступчивым, при виде её прелестного личика и ясного взгляда, словно его сердце, не давшее любви в прошлом, дарило её вдвойне, сейчас, становясь слабым и податливым. Вивьера, чувствовала его чрезмерную любовь и, в меру, пользовалась этим, отдавая взамен почитание и сестринскую верность.
Красивая, изящная и легконогая, как лань, она не испытывала недостатка в воздыхателях, одним из которых был молодой регут Альгудер, носивший красивое лицо, лёгкий весёлый нрав и белый мундир с серебряными нашивками, элегантно сидящий на его статной высокой фигуре. Упорные слухи о легкомысленности и особенному влечению к женскому полу, не огорчали её и она, видевшая в нём не мужчину своих воздыханий, а объект весёлого времяпрепровождения и друга, была с ним смела и целомудренно откровенна. Его настойчивость, вызывающая в ней веселье, казалась детской игрой и она, дразнила его, совсем не осознавая последствий игры с мужчиной несколько старше и опытней её. Иногда, ей казалось, что Альгудер страдает, и она жалела его, настраивая себя на хоть какое-то маленькое чувство, превышающее её истинное отношение, но в её мире жило другое чувство и оно уже коснулось её души.
Всё изменилось в ту неожиданную встречу, когда в её « стрекозиную» жизнь ворвался взгляд лунной ночи и голос отдалённого громового эха. Она, вмиг растерянная и безвольная, смотрела в его глаза, понимая, что вся прошлая жизнь – жизнь до этого момента, беззаботная и весёлая, подобная кружению бабочки, закончилась, призывая к течению новую, в которой появился он – человек без имени и эта тайна… манила. Мужчина, всколыхнувший её сердце в анфиладах Хризолитового дворца, являлся служителем Сиятельного двора, но брат, знающий всех своих подчинённых, никогда не говорил о нём, да и вообще не любил говорить о работе и поэтому Вивьеру мучили, приходящие на ум, догадки. Ей нестерпимо хотелось увидеть безымянного красивого герта, но природная застенчивость и строгое воспитание, не позволяли ей расспрашивать о нём брата. Она могла лишь мечтать и представлять себя рядом с элегантным и таким обаятельным мужчиной. Порой, её фантазии становились такими недопустимыми, что собственные мысли приводили в смятение, а юное личико покрывалось стыдливым румянцем. Он жил в её мечтах, и она была безмерно счастлива, отдаваясь новому удивительному чувству, поселившемуся в её впечатлительном сердце.
Сегодня, в опаловое утро, приплыл Алый Туман, и его пришествие совпало с прилётом корабля с планеты Стонущих Болот. Влажный, густой, с тонкими прожилками перламутрового блеска, он медленно опускался, наполняя Чашу. Смешиваясь с её серебряным блеском и становясь мерцающим, но по-прежнему влажным, он оседал на губы и вкус – томящий и сладко-удушливый, как поцелуй Ассии, кружил голову. Альхоры не живут в Алых Туманах, но Равивэл искал её, упорно и отчаянно, мучая глаза серебристо-кровавым мерцанием. Он покинул Чашу, когда последний всплеск пришельца исчез в идеально круглое отверстие, так и не явив его измученному взору жительницу планеты Соурс.
Равивэл всегда ходил пешком, если длина, намеченного пути, не превышала объём его физических сил. Не то, чтобы он отрицал атмомобили, носящиеся бесшумно и бездымно, как стрекозы, в воздухе и другие летательные аппараты, но пешие прогулки наполняли приятным ощущением живого прикосновения к действительности, её текущим событиям, маленькими прекрасными мгновениями, которые утекут во времени, едва отведёшь от них взгляд. Сверху всё кажется мелким и не таким волнительным. Высота крадёт, уплывающие от пытливого взгляда, детали, оставляя их незамеченными, а они, порой, и есть те самые прекрасные и чудные мгновения жизни, и он наслаждался ими, шагая по тенистым улицам к величественному центру, уже жужжащего, как улей, дрома, думая о том, как преобразился Аркадим, который он видел ребёнком. Метеоритная Пыль, превратившая его в груду развалин и безжизненную пустыню, подтолкнула храм Науки к осуществлению, давно припрятанной в его тайниках, частью уже воплощённой на другой планете, идеи о возрождении флоры.
Генная инженерия, каплей скинутая « Вниз», стояла на пороге Бессмертия, и вырастить деревья, кусты, траву, было делом несложным и благородным. Взять на себя роль Создателей живых организмов, накладывало только весомую ответственность и никакого риска быть осуждёнными в плагиате Сотворения. Миф, о котором знали все и мало кто задумывался об этом, ибо давно минувшие тысячелетия утекли во Времени, а новое время, дало иное понимание о сотворении мира, считался небылицей из летописей Вселенной. Архив Жизни, хранящий тайны мироздания, содержал всё необходимое для возрождения, насильственно отнятой, флоры. И новое чудо пришло в Аркадим:
Живой зелёный нерв природы, оставивший свой первозданный вид, но усовершенствованный наукой, отчего являл ещё большую красоту, бился, окружая стеклянно-металлическую холодную громаду центральной части дрома. Блестевшие в солнечных лучах многоуровневые перроны, окружали дома, громоздясь над их крышами и открываясь, каждый раз, когда атмомобили, субмарины, колесницы и многие другие виды летающего транспорта, приближались к ним. Никто не считал, чего было больше домов или многоуровневых парковочных площадок с лифтами, но понятие «город» устарело, получив своё новое название – дром. Но, никакие высокие строения не могли заслонить собой величественные сооружения Аркадима – башню Созерцания, башню Эфира и башню Багрового Кристалла – самые важные элементы большой системы мерцающей планеты и им, слышащим, видящим, туманящим и вмешивающимся, не было равных громад в обозреваемой части Вселенной. Тенистые улочки с купальнями, яркая россыпь цветения, украсили одноэтажную длину анфилад, призванных служить и дарить удовольствие знатным гражданам Аркадима и плебам, обжившим небольшой район дрома, тоже озеленённый, но менее роскошный, вблизи многочисленных арочных входов, ведущих под благодатные земли Аркадима – бесчисленные подземные лабиринты. Отраслевое подворье, спрятанное глубоко под землёй, где трудились неутомимые лурды, управляемые с пирамиды Эфира и наблюдаемые с башни Созерцания, покровительствовали размеренной, бесхлопотной жизни высокопоставленных персон и служителей ремёсел. Холмы и леса Аркадима не знали троп животных. По их траве, серебрящейся под лучами бледного солнца, бродили лишь изящные и благородные единороги. В ветвях деревьев пели соловьи, и красочные рыбы плавали в рукотворных водоёмах, ныряя в тени распахнутых радужных хвостов павлинов, грациозно гуляющих по берегам. Знать дрома охотилась на чужих холмах и равнинах, покрывая мехами каменные полы, любовные ложа, властолюбивые кресла и гордые титулованные плечи.
Прочность, польза, красота и величие – четыре составляющих начала, вписанных золотом в архитектуру дрома, являлись гордостью избалованного роскошью народа и соблазнительной приманкой для враждебно настроенных обитаемых планет. Плебы, взявшие на свои не титулованные плечи, единственную заботу своей безбедной жизни – рациональное умножение лурдов и их техническое обслуживание, сыпали восторженные восхваления дожу и его трибунам, навлекая чёрную тень, нависшую с башни Созерцания.
