– Фёрст, старина, каким ветром? – воскликнул обрадовано Лорок, увидев желанного гостя на пороге своего дома.

– Попутным, Лорок, попутным ветром, – отозвался друг, обнимая Лорока.

– Твой уход из Двора, плохо сказался на твоих ногах, Фёрст. Они не часто ищут дорогу в мой дом, – упрекнул друга Лорок и пригласил присесть на роскошный диван, выставленный на открытую веранду, увитую синим вьюном.

– Старею, друг и рыхлею, – отшутился Фёрст, принимая приглашение и усаживаясь на диван.

– Не прибедняйся, старый шалун, я слышал о твоих похождениях с вдовой аркадимьянкой, – засмеялся Лорок, хлопая по плечу старинного друга.

Фёрст довольно улыбнулся, словно вспоминая некоторые подробности, минувшего порыва и тихо спросил, придвинув к Лороку седую, с одним нестареющим и оттого чёрным вихром, голову:

– Будет, верб, лучше расскажи, как там Голубой Мрамор?

Ожидающий такого вопроса, Лорок просветлел, но тут же сделавшись пасмурным, как ненастный день, ответил тоже тихо:

– Зыбкий геоид, Фёрст. Много трясётся, но мало меняется. Но, главное, – жив.

– Может, – начал говорить Фёрст, сузив коричневые и ставшие золотистыми от солнца, глаза, но Лорок прервал его:

– Нет. Не время, ещё не время, друг мой.

Лурд, выкатившийся из дома, поставил на стол поддон, с дымящимся травяным чаем, заваренным в серебряном чайнике и горько пахнущим горячим шоколадом, налитым в маленькие фарфоровые шкатулочки.

– Времена, – протянул Фёрст, оглядывая шкатулки, изрезанные растительным узором и качая крупной головой. – Машины времени никого не интересуют, лошади отброшены в исчезнувший вид, а шкатулки с шоколадом подслащивают наши мозги, удаляя пережитую горечь. – Он шумно, чуть свистяще, отхлебнул чай и, вытягивая морщины на лоб, проговорил, обращаясь к Лороку. – А помнишь…Фраза, брошенная лёгким волнением голоса, всегда предвещавшая начало долгих разговоров, тянувшихся до поздней ночи, сейчас повисла, радостной, но незаконченной, в воздухе, где появилась парочка зелёных жучков с прозрачными крылышками. Урхи, покрутившись над головами беседующих старцев, улетели, тихо позванивая короткими крыльями, и слились с зелёной листвой густо стоящих деревьев.

Лорок перевёл разговор в другое русло и Фёрст был не против, но тяжело вздохнул, понимая, что разговора по душам не состоится.

– Часто приходят волокнистые Туманы, и мы не уже не знаем, какое применение им найти. Постельного белья, салфеток, занавесей, тканей, произведено столько, что их хватит до скончания Аркадима. Выпариватели дымят день и ночь, а лурдам не найти времени скататься на починку, – выговорился Лорок и отпил чая, прихлебнув его шоколадом.

– Скажи друг, а Алые Туманы часто приходят в Чашу? – спросил Фёрст, оглядывая воздух.

– Часто, старина Фёрст. Так часто, что уже я путаюсь в своей памяти, а что говорить о молодых, что вдыхают эту гадость с малых лун. Я стал забывать её лицо, – сказал и вздохнул Лорок.

– Это нормально, друг. Она ушла…в другое измерение, куда заказан путь, ещё живущим людям. Главное, тебе не забыть…другое лицо, – говорил Фёрст, делая паузы между словами, словно выделяя наиболее весомые слова в своей речи.

– Этого лица я не забуду никогда Фёрст, хотя оно стало уже другим, – сказал и вздохнул Лорок, словно пожалел об утекшем времени.

На веранду выпорхнула Вивьера и, поцеловав брата, кинулась к Фёрсту и подарила его щеке касание нежных губ, и только после этого приветствовала обоих:

– Да продлятся твои луны и свет их, уважаемый герт Фёрст. Да иссякнет печаль души твоей, брат мой Лорок.

– Да продлятся, – принял герт Фёрст и приветствовал Вивьеру. – Да не коснётся лица твоего тень печали, прелестное дитя.

– Да иссякнет, – отозвался Лорок.

– Да не коснётся, – прозвенела девушка и сообщила. – Урхи появились, – и договорила, присаживаясь напротив Фёрста и рядом с братом. – Они чувствуют секреты. Шептались?

– Вивьера, ты расцвела, как лунная роза, наверно нет отбоя от женихов? – поинтересовался Фёрст, пропуская её реплику.

– Женихи, как мотыльки, покружили и улетели, – отшутилась девушка, но её сияющие глаза и лёгкий румянец, тронувший щёчки, не двусмысленно намекали, что сердце юной нимфы коснулось лунного света, распустившего его в цветок. В платье, цвета утреннего песка, с волосами, уложенными в веер и двумя локонами-пружинками за миниатюрными ушками, она была похожа на бабочку, влетевшую собрать пыльцу, но просыпала несколько её песчинок и задержалась, не желая лишаться лакомства.

– Вивьера, твоё сердечко хранит тайну. Я вижу, – начал говорить Фёрст, кивая Лороку, словно ища поддержки, – открой её двум стареющим мужам, давно выветрившим любовный опиум, – и закончил, глядя на ещё более смутившуюся девушку. – Надеюсь, ты влюблена не в повесу Альгудера?

– Лучше расскажите, о чём секретничали, благороднейшие старцы и навлекли целую стаю Урхов, – не отвечая, попросила Вивьера.

Друзья переглянулись и Лорок сказал:

– Размышляли о предстоящих гонках, сестра. День солнечного равноденствия близок и весь дром готовится к этому событию.

– Это весело, такого навыдумывают! Вот проигравшего гонщика бы не было, – высказала своё мнение Вивьера.

– Любое соревнование предусматривает и победителя и проигравшего, как и в жизни: кому везёт, кому нет. Всё честно и жалость неуместна, – осадил мечтательность девушки Фёрст.

– Ты считаешь меня легкомысленной, Фёрст, но ты мне – родной, как второй брат или дядюшка, скажи: жалость и любовь могут жить в одном сердце?

Друзья опять переглянулись и Лорок, опередив Фёрста, уточнил, глядя на сестру:

– Откуда такие мысли? Почему спрашиваешь Фёрста, а не меня? Ты не доверяешь мне или сомневаешься в моей любви к тебе?

– Что ты, брат любимый мой, как ты можешь так думать, – быстро заговорила Вивьера и, пытаясь развеять его сомнения, объяснила, – слово « жалость» слетело с губ Фёрста, и я адресовала ему вопрос.

– Логично, Лорок. Твои упрёки не существенны. Разве ты не видишь, как она счастлива с тобой, как обожает любимого брата, – вмешался Фёрст, чувствуя скрытую ревность во взгляде друга.

Оглядывая растерянную сестру и нахохлившегося друга, Лорок сказал:

– Прости меня, сестра. Я понимаю, что ты выросла и отдалилась от меня и это – нормально, но мне больно от этого.

Вивьера обняла брата, положив свою аккуратную головку на его широкое плечо. Глаза Лорока сделались чуть влажными, что не ускользнуло от внимания Фёрста, и он сказал, желая подбодрить друга:

– Ты боишься одиночества, старый ревнивец, но не забывай, у тебя есть ещё я – старая калоша, которая не утонет, пока не доставит тебя до берега и застрянет в его песке, пока ты будешь решать: одинок ты или нет.

Фёрст засмеялся, Лорок улыбнулся, а Вивьера подумала, глядя на друзей: « Милый, добрый и весёлый Фёрст и мой любимый брат Лорок, разве вы достойны одиночества. Разве могу я оставить вас, любя и почитая. Нет, нет, нет. Любимых людей невозможно оставить, сердце не выдержит такой боли ».

– Пожалуй, я пойду, – пропела она, выхватила с вазы печенье, озорно хрустнула им и убежала.

– Она ещё совсем ребёнок. О какой влюблённости ты говоришь, – упрекнул друга Лорок.

– Вспомни себя в её годы, – усмехнулся Фёрст, – ты тогда сходил с ума по стройной блондинке, помнишь?

– Помню, старина, всё помню, но мальчики мужают раньше, такова природа.

– Природе наплевать, когда ты испортишь девчонку, – расхохотался Фёрст, но уняв смех, бросил, – она выросла и тебе не удержать её, вот какова природа.

– Я хочу видеть её счастливой. Разве моё желание эгоистично? – сказал и вздохнул Лорок.

– Помнишь, друг, как мы мечтали полететь в Космос на корабле, созданном нами? Это, был предел нашего счастья, а на деле оказалось, что оно – что-то большее, что имеет человек.

– И мы полетели, друг, взяв билет в одну сторону, – договорил Лорок, что не произнёс Фёрст.

– Как ты думаешь, как там, сейчас? Прошло двадцать циклов, – проговорил Лорок, смотря в глаза другу.