Вивьера не шла.
Герт Равивэл, терзаясь сомнениями, прогуливался взад-вперёд и, с всё нарастающим волнением, оглядывал, наполняющуюся народом, площадь. Таинство уединения, которого он желал, исчезало, и он уже жалел, что назначил свидание здесь. Она пришла, удивительно красивая и манящая, в светло-сиреневом платье, перетянутом ажурным поясом, расшитым жемчугом. Широкий пояс, делающий её талию ещё тоньше и изящней, сочетался цветом с лентой, переплетающей её, словно горящие волосы, лежащие тяжёлым спелым колосом на её прямой и хрупкой спине.
– Она пришла, пришла, – возрадовался Равивэл, унимая сильное биение сердца.
Чувствуя неловкость, и оттого отводя взгляд, она опустилась на скамью и, спешно расправляя подол платья, ждала, когда герт Равивэл подойдёт к ней. Подойдёт и она увидит его лицо, посмотрит в глаза и сердце замрёт, ожидая звучания его красивого басовитого голоса.
Не медля ни секунды, Равивэл уверенным шагом двинулся к Вивьере, предстал перед ней и утонул в дымчато-золотом омуте её глаз. Мысли смешались и все, ранее заготовленные фразы, растаяли, вырвавшись с его губ облегчённым выдохом. Смутившись его открыто-восторженного взгляда, она опустила глаза. Новые слова, только что возникшие в его, наполненной счастьем встречи, душе, вырвались восторженно и нетерпеливо, ловя её ускользнувший взгляд:
– Вивьера, мысли о тебе не покидают меня. Увидел и сердце бьётся, как птица в клетке и ранит крылья. Посмотри на меня, скажи, что ты чувствуешь.
– Я растеряна, герт Равивэл, – тихо сказала она и подняла глаза.
– Не называй меня гертом, богиня моя, – умолял он, касаясь её нежной руки.
– Хорошо, но от этого я ещё больше растеряна. Я думаю, о тебе и я…счастлива. Счастлива от одной мысли о тебе…Равивэл, – говорила она тихо и сбивчиво, а имя выдохнула, приоткрыв чуть побледневшие от волнения губы.
– Могу ли я надеяться? Достоин ли я?
– На нас все смотрят, – заволновалась она, трогая кончиками пальцев свои щёки, тронутые смущением, словно лучиками утренней зари.
– Не думай об этом. Я не дам причинить тебе зло, любимая Вивьера.
– Любимая?!
Она встала, оказавшись так близко, что его сердце, не выдержав накала, выплеснуло признание, и оно зазвучало, лаская её слух:
– Да, свет мой. Я люблю тебя с той самой минуты, когда увидел в Хризолитовом дворце. Люблю и не знаю покоя, Вивьера.
– Душно, как душно, – шептала она и её полуоткрытые губы сводили его с ума. – Сад Лунных Роз, я буду ждать, Равивэл, – выдохнула она и тут же поспешила добавить. – В первую полную луну.
Сказав, она бросила на него нежный стыдливый взгляд и быстро пошла прочь, плеская сиреневым подолом по камням площади. А он, опять, остался стоять, провожая её восторженным взглядом и не переставая думать о том, что полная луна взойдёт не скоро, а по меркам влюблённого мужчины, это – целая вечность.
Сад Лунных Роз – место уединения влюблённых, сияние лунных цветов, горячий шёпот и поцелуи – сладко-удушливые, проникающие в самое сердце. Такими были поцелуи Ассии в первое и последнее посещение Лунного сада Равивэлом. Он уже не помнил, как цветут Лунные розы, раскрываясь ночами и собираясь в бутоны днём, но навсегда запомнил первый поцелуй Ассии, перевернувший, не только его сознание, но и его молодую жизнь. Их союз скрепил Главур, единственный полномочный ант, читающий пророческие переплетения Алой Нити. Что напророчила Алая Нить должно существовать до самой смерти и нет причин и сил, что смогли бы, разорвать её крепкий узел. Опьянённый страстью Равивэл, тогда ещё живущий в ротонде Мастеров, не противился бледным пальцам Верховного анта, воткнувшим в его грудь, чуть ниже сердца, маленькую золотую пластину с именем его наречённой супруги. Золотая пластина с его именем украсила грудь Ассии, скрепляя таинством слития сердец, двух влюблённых, в супружеский союз самой красивой пары Аркадима. Не имеющие родителей, они не восседали во главе пышного праздничного застолья, а сразу отдались любви, в подаренном им доме, с ветрами, гуляющими в длинных, залитых лунным светом, анфиладах. Залечивая любовной страстью ранки вокруг золотых пластин и, забывая всё прежнее, что тревожило и мучило, волновало и сеяло сомнения в юные, неокрепшие души, они вплывали в новое русло жизни, рукотворно отведённое от истины. Но, кто знал об этом?
Новое чувство, родившееся в его зрелом сердце, было не таким восторженным, но более глубоким и терпеливым и оттого сильным, что не давало ему покоя и мучило чувством вины. Мысль о свидании, назначенном не им, а дамой его сердца, томила душу сладкой негой, и он ждал, считая лунные фазы, не торопливо приращиваемым жёлтую мякоть к уже очерченным на небе циклам. Быстро текущие отношения с Ассией, не мучили томительным ожиданием. Тогда ещё не переживший отказа Ции, он встретил её и в первое же свидание овладел ею, подчиняясь её жгучей страсти и удивительной красоте. Раненое сердце излечило горячее любовное ложе, принявшее их жаждущие тела в сочную высокую траву с оранжевыми пятнами, упавших с деревьев, переспелых плодов. Пришёл, увидел, покорил, вспоминал Равивэл, ожидая полнолуния, а луна неторопливо плыла в небесном пространстве сочным ломтиком оранжевого фрукта, вызывая досаду и мучая нетерпением.
Не всё – Пространство и Время, есть ещё и любовь, живущая вне Них. Она не поддаётся объяснению, она, просто, живёт внутри тебя, и ты её чувствуешь, томя душу ожиданием волнующей встречи. Сад Лунных Роз готовил цветение, а в небе Аркадима цвел желтоватый ломоть луны, терзающий души двух влюблённых. Вивьера, уже жалела о поздно назначенном времени свидания, поглядывая на неспешную луну из окна своей комнаты. Мысленно рисуя образ возлюбленного, она шептала, подгоняя небесное ночное светило:
– Спеши. Умоляю, спеши. Я так скучаю по нему. Быть бы мне ветром, я бы подтолкнула тебя и время бы, уступило мне, узнав, как я люблю его. Я думала, любовь весела и беззаботна, но в ней столько грусти и ожидания и во всём виновата гордость. Почему, она не исчезает, когда приходит время любить? Любви нужны руки, губы, нежные слова. Зачем ей гордость, когда сердце летит к нему? Я так счастлива, так счастлива! Мир, радуйся со мной: я люблю!
– О чём ты шепчешь, любезная сестра? – прервал её восклицания голос брата, который добавил, – стучу в дверь, стучу, а ты молчишь.
Вздрогнув от неожиданности, Вивьера поспешила ответить:
– Так, мысли вслух. Залюбовалась ночным небом. Прости, я не слышала твоего стука, любимый брат мой.
– Ночь действительно хороша, – согласился он, обнимая Вивьеру. Со мной было такое, когда я влюбился. Не влюблена ли ты, сестра моя? – продолжил он, усаживаясь с Вивьерой на диван.
– Не знаю. Возможно, я чрезмерно сентиментальна, раз меня растрогало природное явление, – защитилась она, но густой румянец, покрывший её лицо, говорил об обратном и совсем не природном явлении, которым она залюбовалась.
– Любовь – лучшее чувство, что рождается в наших сердцах, но и коварное, в тоже время. Как никогда мы уязвимы, когда влюблены. Жить одним сердцем опасно, – сказал Лорок, и Вивьере было непонятно: шутит он или говорит всерьёз, поэтому, она прервала беседу, боясь, что он заставит её откровенничать:
– Поздно, Лорок. Давай спать. Тебе надо отдохнуть, день был не из лёгких, – тихо сказала она и поторопила его, – спокойной ночи и светлых снов.
– Спокойной ночи, сестра моя, – сказал он, поцеловал сестру в лоб и направился к двери, но прежде чем уйти, добавил, не сдержав улыбки, – не стыдись своей любви, Вивьера. Это – лучшее, что случается в нашей жизни.
Верб Лорок проснулся в хорошем настроении, предвкушая встречу со своим старинным другом Фёрстом, изъявившим желание нанести визит. Старина Фёрст, отойдя от правленческих дел, вёл тихую уединённую жизнь в небольшом, но роскошном доме, отдаваясь любимому занятию – чтению книг.
Их первозданный вид был утерян, заменён и усовершенствован в алмазные диски, не хранящие запах книжной пыли и шелеста бумажных страниц. Собранные с разных Галактик, они предлагали не тленные мысли, философию, фантазию и романтические излияния лучших, живущих ныне и давно ушедших, авторов. Прославив имена своих летописцев в далёких, но хорошо известных башне Созерцания, Галактиках, литературные труды продолжали свою главную миссию – не давать отдыха живой душе, ибо не сделать её бесчувственным механизмом, не способным отличить живое и мёртвое.
