– Хочешь поиграть? – осторожно спросила Аделина Максимку, протянув зайца.

Повиликин-младший перестал кричать и сосредоточил взгляд на игрушке. Цепкими пухлыми ручонками взял, пощупал пластмассовый нос, потрепал хвостик, оторвал окончательно ухо. Отшвырнув в угол остатки зайца, быстро убежал на кухню. Там он схватился за штору, спрятал в нее лицо и снова начал плакать. Решающую роль сыграла пачка вафель – Максимка уселся на коврике и принялся строить дом из хрупких брусочков. Аделина наблюдала за уменьшенной копией Сашки и думала, как хорошо бы было, если бы это она, а не какая-то посторонняя женщина, родила его. Жизнь была бы осмысленнее – она читала бы ему книжки и водила в садик.

– А у меня рак, – громко сказала Аделина малышу.

– Ак, ак, – повторил Максимка и потащил вафлю в рот.

Слово «рак» в устах ребенка превращалось во что-то совсем не страшное, мультяшное, забавное. «Ак», сказанное Максимкой, не могло быть смертью.

Опять загудел домофон. Ребенок встрепенулся, надеясь, что это папа, и ринулся в коридор. На повороте споткнулся, влетел в косяк, и ударился выпуклым лобиком. Аделина взяла ребенка на руки, но он вырывался и кричал. На лбу образовалась заметная шишка. В трубке домофона кричали не менее надрывно, чем Максимка:

– Сейчас же откройте! Немедленно! – требовал женский голос.

– Ошиблись, – ответила Аделина и повесила трубку, начиная догадываться, кто это мог быть. Домофон загудел настырнее.

– Я сейчас с полицией приду! – пообещал голос.

– Вы в какую квартиру? – спросила Аделина, раздумывая, открывать новой сашкиной жене или прикинуться глухой старушкой?

– В вашу! В вашу! Отдайте ребенка! Иначе хуже будет! – угрожая, Мила начала задыхаться от гнева.

– А вот и мама, – сообщила Аделина Максимке, нажав кнопку на трубке.

В квартиру влетела растрепанная высокая девушка, вырвала ребенка из рук Аделины и начала его порывисто расцеловывать.

– Вы, наверное, Мила? – спросила Аделина, надеясь скорее на перемирие, чем на ответ.

– А это еще что? Какой ужас! – вскрикнула Мила, увидев на лбу у сына шишку.

Еще вчера Аделина в подобной ситуации предложила бы чаю, угостила, успокоила. И еще она наверняка бы сказала, что всегда рада помочь посидеть с малышом. Она же интеллигентный человек. А значит, мудрая, милосердная. Так ей всю жизнь говорила мама. И вот, голос мамы в голове опять требовал всепрощения. Но что-то за прошедшую ночь изменилось.

– Значит так, чтобы я не видела здесь больше ни вас, ни вашего мужа, ни вашего ребенка. Это понятно? – с непривычной твердостью произнесла Аделина.

– Я даже не могла представить, что интеллигентный и порядочный человек такое вытворит… – бормотала в ответ Мила, быстро обувая и одевая сына.

– Я предупредила. И еще у меня будет к вам настоятельная просьба побыстрее решать вопрос с вашими кредитами, ипотечная квартира формально моя! Так что, не советую нарушать договоренности. Это тоже ясно? – продолжила еще более сурово Аделина. По вытянувшемуся лицу Милы, Аделина поняла, что «интеллигентный и порядочный» наплел ей про ипотеку что-то другое.

– Я не в курсе. «Честно», – упавшим голосом сказала Мила. Она вдруг тоже что-то такое поняла. И волны ненависти к Аделине разгладились. Ей стало неловко.

– А еще у меня рак, – мягче и тише сказала Аделина. Она протянула Максимке игрушечный пистолет, который он забыл. Малыш маленькой пухлой ручонкой схватил его и начал нажимать на курок, целясь в Аделину. Возле матери он был совершенно счастлив.

– Рак? В смысле болезнь? – не поняла Мила.

– Да. – спокойно пояснила Аделина.

– Извините, – лицо Милы вспыхнуло, несмотря на толстый слой пудры. Дернув сына за руку, она потащила его к двери и поспешила уйти. Ей не хотелось больше смотреть бывшей Сашкиной жене в глаза. Слово «рак» внушало неприятное опасение подцепить смерть, словно грипп или чуму.

Аделина закрыла дверь на все замки, подняла семейного зайца, оторванное помятое ухо и поплелась на кухню. Она уже представляла – через полчаса позвонит Сашка и начнет отчитывать. Как же она устала от него. И от голоса мамы в голове. И от бесед с Ручкиным. И от своей беспомощности. Может и хорошо, что ее не будет больше? Природа избавляется от лишних, чтобы остальным дышалось легко.

Сашка позвонил не через полчаса, а поздно вечером.

– Ты насчет рака серьезно? – спросил он по громкой связи.

В темной спальне, свернувшись калачиком, Аделина слушала его дребезжащий и дергающийся, словно плохо натянутая струна, голос, с самой юности как будто стариковский, назидательный и ввинчивающийся в голову. В браке было тяжело привыкать к тембру Сашки, она долго не могла избавиться от привычки сравнивать его с бархатным голосом Миши Чацкого, спокойным, тихим, уверенным.

– Умру и все дела, ничего серьезного, – Аделина закрыла глаза.

Она вспоминала, как Сашка дожидался ее после занятий и провожал до дома, а она не знала, как от него отвязаться и сбегала с последней лекции. Саша настаивал, чтобы они обязательно вместе готовились к экзаменам, объяснял теорию, заставлял учить, а она почему-то ему подчинялась. Так же почти как маме. Иногда она делала вид, что слушает Сашу, а сама представляла на его месте Мишу.

– А что будет, если ты умрешь, подумала? Ты вообще понимаешь? – в голосе Сашки зарождался истерический фальцет.

– Ничего особенного. Вы с Милой родите еще парочку детишек, выплатите ипотеку и будете счастливы. Мама унаследует квартиру и будет обеспеченной пенсионеркой. На работе закроют мою вакансию кем-нибудь помоложе. – на долгом выдохе тихо отвечала Аделина. Выговаривание слов давалось с трудом. Все тело хотело покоя и обездвиженности.

– Мать твоя еще и нашу квартиру унаследует. А мы останемся с ребенком на улице, вот что будет, – фальцет возобладал.

«Господи, ну что ему еще надо? Что его так злит?» – размышляла Аделина, – «Вполне логично, что его новая жена оказалась красивой и длинноногой девушкой. Ясно, почему Сашка выбрал ее. На его месте я наверняка тоже выбрала бы Милу. А если она еще и готовит хорошо, и свежие пряники у нее на кухне всегда есть, то вообще говорить нечего. Природа расчищает место для более перспективных самок. А самцы их выбирают, не отдавая себе отчета, инстинктивно. В природе вообще все очень правильно устроено и сбалансировано. Нельзя сопротивляться ее законам, надо им следовать».

– Чего затихла? – после паузы спросил Саша. Было слышно, как он закуривает.

– Там все уже решено, – ответила Аделина, открыв глаза и взглянув в темное окно. Она не могла понять, это еще вечер или уже ночь? На небе была видна одна маленькая яркая звездочка.

– Там – это где? – сплюнув, спросил Сашка.

Скорее всего он стоял на улице. Порывы ветра начали заглушать его голос. Аделина ясно представляла выражение Сашкиного лица. Когда он злился, его глаза становились двумя острыми гвоздиками, губы сжимались в смешной болтик, уши белели. Некрасивые уши. Лопушками.

У Миши Чацкого были выточенные аккуратным полукругом уши, срезанные снизу наискосок, с треугольными маленькими мочками, аккуратные, плотно прижатые к благородному черепу.

– Там. Наверху. – наконец ответила она.

– Глупости. – голос Сашки дрогнул.

– Врачи говорят, почку отрежут, – пояснила Аделина, – А потом рецидивы. Это место очень склонно к рецидивам. А почки всего две.

– Глупости, – повторил Сашка.

В почках он ничего не смыслил. Врачей знакомых у него отродясь не было. Он докторов презирал и никогда к ним не ходил. Вывихи вправлял сам, царапины никакими бактерицидными средствами не мазал, пил сырую воду из-под крана и зимой купался в проруби. И еще ездил на какие-то занятия по «тантрической энергии», забивал полки книгами по эзотерике.

– Глупости, – согласилась Аделина, все еще размышляя, как смешны попытки идти против природы. И против судьбы.

– Надо искать другие методы. – сказал Сашка, уже выстроив свой план. – Сначала мы поедем к нотариусу. Ты напишешь на мое имя завещание. А потом к Палеодору.