Крылечко, лесенка в три ступеньки, белая пластиковая дверь под вывеской, несколько кабинетов. Вот и вся клиника. Аделина часто бывала здесь по двум причинам: расположена прямо в ее доме и можно без очереди взять любые справки.

В девять утра Аделина стояла возле кабинета УЗИ и рассматривала табличку «Могилин М. Г.». Фамилия не предвещала ничего хорошего. Раньше здесь работала Голубева В. И. – бабушка с седыми кудряшками вокруг круглого морщинистого лица. Состарившийся херувимчик. С ней всегда можно было поговорить о пустяках и уйти, ощутив прилив оптимизма. А теперь? М.Г.? Максим Геннадиевич? Макар Гаврилович? Марк Григорьевич?

– Проходите, Михаил Генрихович вас ждет, – сообщила из-за полукруглой тумбы похожая на куклу девушка в медицинской шапочке.

– УЗИ мочевыделительной системы? – уточнил, глядя в монитор компьютера, Могилин, слегка качнув головой вместо приветствия. – Ложимся, оголяем живот, – опять махнул головой, на этот раз в направлении кушетки, отгороженной ширмой.

Аделина легла, неудобно запрокинутая голова начала ныть.

– Я нанесу гель, – предупредил узист, подъехав к ней прямо на стуле. Его пингвинье тело, спрятанное кое-как в белый халат, явно не любило подниматься с этого удобного предмета мебели и перемещалось по кабинету исключительно сидя, катаясь туда-сюда на колесиках.

– А жалобы какие-то есть? – узист медленно водил датчиком.

– Иногда болит сбоку, справа. Но все говорят, нет ничего. У гинеколога была, у хирурга была. Вот теперь сама решила на УЗИ, – отвечала, глядя в потолок, Аделина. Она скосила глаза, чтобы тоже взглянуть в мутный светящийся экран.

Ощутимо вдавливая датчик в ее тело, узист обнаружил что-то любопытное и теперь выстраивал вокруг этого объекта ловушку – ставил светлые точки на темном экране и соединял их, образуя светящийся кокон.

Аделину от волнения перед неизвестностью начало знобить. Могилин завел датчик далеко вправо, потом осторожно перевернул ее на бок и забрался своим прибором почти в подмышку. Он словно хотел найти и отсканировать штрих-код, где будут ответы на все вопросы.

– Ну да, – проехал на стуле обратно к компьютеру. – Можете одеться.

Минут десять щелкал клавишами, держа долгую паузу.

– Вам нужно будет обратиться в профильное учреждение.

– Что-то нашли? – Аделина смотрела в небольшие и словно вдавленные глаза Михаила Генриховича, надеясь на ответ: «Да все у вас нормально, ерундовое дело». Но его взгляд говорил: «Нет, Аделиночка, такая фамилия у меня неспроста!»

– Что-то есть в мочеточнике, вам нужно обратиться в профильное учреждение, – наконец пояснил Могилин, приглушив свой низкий голос.

– В мочеточнике? – Аделина пыталась хоть немного вспомнить школьную анатомию.

– Можно в шестьдесят седьмую больницу. Но там из знакомых у меня никого. А вот в Герцена могу дать контактик Ручкина, моего коллеги бывшего. Я напишу телефон.

– А это срочно?

– Не экстренно, но срочно. – последние слова доктор произнес медленно, задумавшись о чем-то своем и невпопад улыбаясь.

– Онкология? – только и смогла произнести она.

– Это уже не ко мне вопрос, а к Ручкину. Но если там что и бывает, то злокачественное. Карцинома чаще всего. Есть спонтанные кровотечения при мочеиспускании?

Аделина отрицательно покачала головой, не понимая, что произошло.

Михаил Генрихович был доволен и светился, как апельсин. Сама девушка его уже не интересовала ни как объект исследования, ни как человек. Она вышла, а Михаил Генрихович сгреб со стола пачку сигарет с зажигалкой, неспешно направился к выходу и вывалился на крылечко покурить. На улице лил дождь.

Аделина шла домой. Казалось, что плотная упругая мембрана отгородила ее от всего остального человечества. Идти до подъезда было шагов сто. Дождь бил холодными струями по волосам, растрепавшимся и слипшимся в темные сосульки, по лицу, на котором впервые прорезалась морщинка между тонких бровей, по плечам, сжавшимся и почти совсем скрывшим худую шею. Долгие сто шагов дождь безжалостно поливал ее, будто настаивая на том, что реальность изменилась навсегда.

Стоя перед своим подъездом Аделина долго пыталась вспомнить код от входной двери. Струйки затекали за воротник ветровки и ползли по спине. И не было никакой защиты от происходящего. Внутри нее взрывное устройство с часовым механизмом отсчитывало остаток… Дней? Месяцев? Вся жизнь уложилась в тридцать шесть лет?

Дождь прекратился. У главного входа в онкологический институт Аделина невольно задрала голову. Высокий тяжеловесный центральный корпус поблескивал мокрыми стенами.

В вестибюле толпились люди. Обреченные и болезненно бледные. Старые, молодые, изможденные, кое-как замотанные в одежду, в тряпочных шапочках, капюшонах, с открытыми лысыми головами, с костылями, в инвалидных креслах. Тихим ручейком они проникали в узкий проем, перекрытый единственным турникетом. Все здесь были подчинены собственным внутренним часовым механизмам, и время у каждого было выставлено свое.

Чем дальше двигалась очередь, тем выше поднимались плечи, плотнее прижимались сумки, руки – все живое закручивалось воронкой внутрь себя.

Ручкин Сергей Сергеевич деловым тоном сообщил по телефону, что будет ровно через семь минут.

Аделина выбралась из вестибюля обратно на улицу. Посмотрела на небо, желая убедиться, что она еще может видеть. Вдохнула поглубже, чтобы почувствовать, что еще умеет дышать. Воздух был холодным, утренним, влажным. Она не могла даже мысленно смешать себя с толпой обреченных в вестибюле. «Мне туда рано» – подумала она.

Ровно через семь минут, как и обещал, появился Ручкин. Если бы Аделина не знала, кто он, то решила бы – оперный певец. Модное светлое пальто, в руках портфель из натуральной, какой-то сложно-рельефной кожи. Наверное, крокодиловой. Волнистые темные волосы Ручкина были тщательно уложены назад блестящим гелем – словно для сцены.

– Доброе утро, – сказал Ручкин. Приняв ее растерянную улыбку за приветствие, он прошёл дальше и нырнул во вход, показывая, что надо следовать за ним и побыстрее.

Аделина посеменила за Ручкиным, протискиваясь и извиняясь. Тот шепнул слово охраннику, и турникет приветливо опрокинул хромированные рычаги, приглашая Аделину в глубины института.

По длинным коридорам и немного по лестницам, минут пять по улице, и снова по коридорам уже в другом корпусе. Ручкин наконец привел ее к двери своего кабинета. Судя по табличке, Сергей Сергеевич был не простым врачом-урологом, а человеком при должности.

– Простите, не могу уделить вам много времени, улетаю на конференцию, – возясь с замком, предупредил он.

– Да ничего, я благодарна, Сергей Сергеевич, что вы вообще нашли время… – Аделина с трудом подбирала слова и толком не понимала, о чем говорить, ведь она же еще не больна. Или больна? Как это понять, если ничего не ноет, не зудит и не кровоточит?

– У вас уже есть диагноз? – начал своим фирменным деловым тоном Ручкин, усевшись наконец на любимый кожаный диван, закинув ногу на ногу и приглашая Аделину тоже присесть, – Вас уже обследовали? Что именно делали? МРТ, КТ, смывы, маркеры?

– Нет, то есть, да, – тяжело обсуждать то, во что еще не веришь, – УЗИ сделали. Могилин сказал – похоже на онкологию. Кажется в мочеточнике.

– Ну, во-первых, Могилин просто узист. А на УЗИ среднюю часть мочеточника практически не видно. Во-вторых, давайте не будем забегать вперед. Далеко идущих выводов делать нельзя, пока мы туда не залезем и не возьмём на гистологию кусочек материала, – вскинув руку, Ручкин глянул на циферблат крупных часов, потом опустил ладонь на свое колено и начал постукивать по нему. Голос его превращался из делового в покровительственный.