II Здесь когда-то граф Резанов, русского царя посол, возле амбразур у пушек важную беседу вел. О политике с властями завязал он разговор, обсуждая вместе с ними о Союзе договор. Там с испанским комендантом дочь красавица была, граф с ней говорил приватно про сердечные дела. Обсудили все условья, пункт за пунктом, все подряд, и закончилось Любовью то, что начал дипломат. Мирный договор удачный граф с властями завершил, как и свой любовный, брачный, и на север поспешил. Обрученные простились на рассвете у скалы, в путь чрез океан пустились смело Русские Орлы. III Возле амбразур у пушек, ожидали, в даль смотря, что жених-посол вернется к ним с ответом от царя. День за днем дул с моря ветер, в амбразуры, в щели скал, день за днем, пустынно-светел, Тихий океан сверкал. Шли недели, и белела дюн песчаных полоса, ими недели, и темнела даль, одетая в леса. Но дожди вдруг ветер свежий с юго-запада принес, зацвело все побережье, отгремели громы гроз. Изменяется погода, летом — сушь, дожди — весной, расцветает все полгода, а полгода — пыль да зной. Только не приходят вести, писем из чужой земли коменданту и невесте не привозят корабли. Иногда она в печали слышала безгласный зов, «Он придет» — цветы шептали, «никогда» — неслось с холмов. Как живой он к ней являлся в плеске тихом волн морских. Если ж океан вздымался — исчезал ее жених. И она за ним стремилась, и бледнела смуглость щек, меж: ресниц слеза таилась, а в глазах — немой упрек. И дрожали с укоризной губы, лепестков нежней, и морщинкою капризной хмурился излом бровей. Подле пушек в амбразурах комендант, суров и строг, мудростью пословиц старых дочку утешал, как мог. Много их еще от предков он хранил в душе своей, камни самоцветов редких нес поток его речей: «Всадника ждать на стоянке — надо терпеливым быть», «Обессилевшей служанке трудно будет масло сбить». «Тот, кто мед себе сбирает, мух немало привлечет», «Мельника лишь время смелет», «Видит в темноте и крот». «Сын алькальда не боится наказанья и суда». «Ведь у графа есть причины, объяснит он сам тогда». И пословицами густо пересыпанная речь, изменив тон, начинала по-кастильски плавно течь. Снова «Конча», «Кончитита» и «Кончита» без конца стали звучно повторяться в речи ласковой отца. Так с пословицами, с лаской, в ожиданъи и тоске, вспыхнув, теплилась надежда и мерцала вдалеке. IV Ежегодно кавалькады появлялись с гор вдали, пастухам они веселье, радость девушкам несли. Наступали дни пирушек, сельских праздничных потех — бой быков, стрельба и скачки, шумный карнавал для всех. Тщетно дочке коменданта до полуночи с утра распевали серенады под гитару тенора. Тщетно удальцы на скачках ею брошенный платок, с седел наклонясь, хватали у мустангов из-под ног. Тщетно праздничной отрадой яркие плащи цвели, исчезая с кавалькадой в пыльном облаке вдали. Барабан, шаг часового слышен с крепостной стены, комендант и дочка снова одиноко жить должны. Нерушим круг ежедневный мелких дел, трудов, забот, праздник с музыкой напевной только раз в году цветет. V Сорок лет осаду форта ветер океанский вел, с тех пор, как на север гордо русский отлетел орел. Сорок лет твердыню форта время рушило сильней, крест Георгия у порта поднял гордо Монтерей. Цитадель вся расцветилась, разукрашен пышно зал, путешественник известный сэр Джордж: Симпсон там блистал. Много собралось народу на торжественный банкет, принимал все поздравленья гость, английский баронет. Отзву чачи речи, тосты, и застольный шум притих. Кто-то вслух неосторожно вспомнил, как пропал жених. Тут воскликнул сэр Джордж Симпсон: «Нет, жених не виноват! Он погиб, погиб, бедняга сорок лет тому назад. Умер по пути в Россию, в скачке граф упал с конем. А невеста, верно, замуж: выипа, позабыв о нем. А жива ль она?» Ответа нет, толпа вся замерла. Конча, в черное одета, поднялась из-за стола. Лишь под белым капюшоном на него глядел в упор Черным углем пережженным скорбный и безумный взор. «А жива ль она?» В молчанье четко раздались слова Кончи в черном одеяньи: «Нет, сеньор, она мертва!» |
