И, разумеется, продолжалась добыча пушнины и покупка ее у туземцев. Что интересно, уже тогда в полной мере использовались «природоохранные» технологии. Было настрого предписано, чтобы индейцы и эскимосы не охотились на беременных самок и молодняк — за принесенную в скупку шкурку «молоди» попросту ничего не платили. На Кадьяке на несколько лет вводили запрет на добычу каланов, тюленей и лис. И, более того, пушного зверя разводили, а потом выпускали в море, и в леса — каланов, лисиц и песцов. На некоторые острова завезли и выпустили даже чернобурых лисиц, раньше там не водившихся.

Вот только со временем вопреки предыдущей практике пришлось в меновой торговле с индейцами использовать и ром, и ружья — поскольку поблизости обосновалась английская Компания Гудзонова залива, охотно снабжавшая туземцев и тем и другим. Конкуренции ради приходилось и самим пускать в ход спиртное (ружья, интересная деталь, специально делались с красными прикладами, потому что именно такие индейцы любили и платили за них дороже).

В 1835–1840 гг. с юга, из английских владений, в Русскую Америку пришла оспа и несколько лет прямо-таки бушевала. Русских и креолов, имевших прививки, это не затронуло, а вот местные умирали тысячами. С «материка» срочно доставляли вакцины и ставили прививки всем: как «зависимым инородцам», так и вольным индейцам из глубины материка. Индейцы приезжали прививаться сами, со всеми чадами и домочадцами — а вот кадьякские алеуты, по каким-то своим заморочкам прививку отвергавшие категорически, умирали сотнями… Как водится, некоторые индейские племена объявили, что это зловредные русские наслали на них хворь. До больших столкновений дело не дошло, но все же было убито трое русских, якобы «распространявших заразу». Правда, другие племена рассерчали не на русских, а на своих краснокожих соседей — наколдовали заразу, ироды! И начались уже междоусобные столкновения. Меня, честно говоря, как-то не тянет списывать все эти инциденты на «дикость туземцев» — поскольку во вполне цивилизованной Франции в 1831 г., во времена эпидемии холеры, крестьяне отчего-то решили, что «хворь напускают» на них парижане, чтобы «завладеть землей», — и начали колошматить дубьем всякого, по их мнению, похожего на парижанина, отчего произошли серьезные беспорядки на обширной территории, подавляющиеся регулярной кавалерией…

Туземцы-то как раз цивилизовались помаленьку, по крайней мере внешне. Один из русских путешественников, попавший в жилище индейца из «вольных», дивился немало: в вигваме красовались русской работы стулья, скамейки, котлы, кружки, ножи и топоры, под потолком висела «люстра» из шести масляных ламп, а сам хозяин щеголял в смазанных сапогах, шароварах, русской косоворотке и картузе…

Вот только сплошь и рядом туземцы вели себя, как во времена Баранова, с дикарским простодушием то и дело хватались за томагавки или что там у них в данный момент было под рукой…

Краткая печальная хроника.

1836 г. На баркас, где находилось 9 человек, напали у побережья эскимосы, одного убили, всех остальных переранили. Русский отряд избежал гибели благодаря промысловику Курепано-ву: детина огромного роста схватил топор и, действуя на манер былинного Ильи Муромца, не просто разогнал нападавших, но еще и захватил их байдару, на которой русские и спаслись.

1839 г. Эскимосы вырезали возле низовья реки Юкон русскую артель, выменивавшую пушнину у местных жителей.

1848 г. На реке Медной индейцы атна уничтожили экспедицию Руфа Серебренникова, изучавшую внутренние районы Аляски.

1851 г. Опять-таки на Юконе погибли два сотрудника Компании и английский лейтенант с военного шлюпа. Правда, на сей раз акция индейцев была предпринята не против бледнолицых конкретно, а против индейского же селения — но всех, кто там был, уничтожили, не разбирая цвета кожи…

1855 г. Снова на Юконе. Нападение на русскую факторию — слава богу, без человеческих жертв.

А в начале пятидесятых воинственные тлинкиты в который раз начали против русских форменный джихад…

Началось — как частенько случалось впоследствии даже и в двадцатом столетии — с банальных драк на базаре Новоархан-гельска меж русскими и индейцами. Тогдашний правитель Ро-зенберг предъявил индейцам ультиматум: если будут и дальше безобразничать, он не то что их выставит, а вообще больше с ними торговать не будет.

На другой день индейцы ранним утречком предприняли настоящий штурм Новоархангельска: часть тлинкитов с ружьями засела у стены снаружи, а другие приставили заранее припасенные лестницы к башне с пушками и полезли ее завоевывать. Часовой поднял тревогу, выскочившие караульные без всяких церемоний скинули вниз первых трех, успевших взобраться на башню. Остальные отступили.

Начались мелкие провокации вроде нападений на рыбаков, расхищения их улова и попыток воспрепятствовать ловле. Появился вооруженный пароход «Николай I» и навел порядок. Тлинкиты, не унимаясь, продолжали проказничать. Это уже мало напоминало набеги разукрашенной орды Скаутлельта и Котлеа-на в былые времена: гордые краснокожие разоряли русские огороды, выломали стену у амбара и украли оттуда инструменты и несколько пудов соленой рыбы, а потом дважды делали подкоп под крепостную стену Новоархангельска и утащили из прачечной немало белья. Согласитесь, на «героические времена» Баранова это уже походит мало. Краснокожий ворюга, под свист русских улепетывающий с охапкой белья под мышкой или пучком свеженадерганной моркови, выглядит как-то совсем не романтично и героем приключенческого романа совершенно не смотрится. Положительно, измельчал гордый краснокожий — а какие красочные типажи попадались во времена Скаутлельта…

Вскоре под стеной Новоархангельска «местные» индейцы всерьез принялись резаться с «дикими» — дело было в какой-то старой кровной мести. «Дикие», потеряв всего двух, успели перерезать не менее сорока «местных». «Местные», жаждая реванша, стали устраивать у крепости маневры и тренировки с пальбой — от которой едва не пострадали жители Новоархангельска. «Дикие» обстреляли шлюпку с корвета «Оливуца», потом пароход «Баранов» и затеяли драки с часовыми.

Кончилось это нападением ста пятидесяти «диких» на небольшое поселение Компании верстах в двадцати от Новоархангельска. Один служащий Компании был убит, один ранен, остальные спаслись, но были ограблены до нитки.

Весной 1854 г. в Новоархангельск перебросили с «материка» 22 военных матроса и около сотни солдат сибирского полка — не столько из-за индейцев, сколько в связи с полыхавшей уже Крымской войной.

Тлинкиты снова предприняли попытку взять штурмом Новоархангельск. Началось форменное сражение — большой отряд вооруженных современными ружьями индейцев пытался ворваться в крепость, навстречу им вышли солдаты с тремя полевыми пушками… Позже чиновники Компании признавали, что дело обстояло крайне серьезно, и, если бы не этот отряд с пушками, крепость вполне могла быть взята…

Всего в этом бою погибли двое русских, еще четверо умерли от ран, кроме того, ранены были пятнадцать. Как водилось и в более цивилизованных армиях, свои потери индейцы категорически отказались обнародовать, сообщив, что они, мол, незначительные.

Многие обоснованно полагали, что произошло все от чрезмерной мягкости нынешних властей. В официальном донесении в Петербург так и писалось: «Причины эти заключаются в постепенно возраставшем своеволии дикарей, от слишком кроткого и снисходительного с ними обращения, которое они вероятно объясняли себе нашей слабостью в силах и положили возможным воспользоваться через то легким грабежом и добычею». Баранова на них, обормотов, не было…

По результатам сражения случилось первое и единственное в Русской Америке вручение боевых российских наград. Солдатский Георгиевский крест получил тяжело раненный в бою матрос Васильев, еще двое военных моряков, один солдат и служащий РАК были награждены Георгиевскими медалями «За храбрость», а прапорщик Алексей Баранов — орденом Св. Анны 4-й степени.

После этого произошло еще несколько мелких нападений на одиночные русские лодки, но постепенно воцарился мир — наверняка еще и потому, что в Новоархангельск дополнительно перебросили из Охотска сотню солдат. Больше индейцы воевать не пытались.