И в Мексике настал вовсе уж полный и законченный бардак. По необозримым просторам страны в превеликом множестве шатались со своими «армиями» всевозможные «президенты», «диктаторы» и «вожди нации». Тот, кому хватило денег навербовать сотню головорезов, мигом производили себя в полковники, а если удавалось собрать человек пятьсот, тут уж, дело ясное, не назвать себя генералом было просто стыдно. Посреди всей этой неразберихи Калифорния без особого шума фактически стала независимым государством, отложившись от далекой Мексики, чтобы не иметь ничего общего с тамошней неразберихой. Посреди всеобщего хаоса попросту не нашлось реальной организованной силы, которая смогла бы калифорнийскую самостийность пресечь, — ну кому бы пришло в голову тащиться через высокие горы и обширные пустыни завоевывать обратно далекий край, где и поживиться-то толком нечем? (До открытия калифорнийского золота оставалось еще четверть века, и никто не подозревал о таившихся в земле богатствах.)
Легко догадаться, что в таких условиях русские поселенцы уже могли не опасаться никого и ничего. Наоборот, это свежеиспеченная вольная Калифорния всерьез опасалась, что ее целиком займут битые жизнью подчиненные Баранова… Российско-Американской компании…
Тут в начале 1824 г. разразилось восстание индейцев, разрушивших несколько испанских миссий. Теперь русским пришлось срочно спасать «шишпанцев», снабжая их порохом и ружьями (конечно, не задаром, а по нормальной рыночной цене). Обитатели Росса не поддались на уговоры иных индейских вождей соединиться в братском союзе для полного уничтожения испанцев — справедливо полагая, что краснокожие, уничтожив испанцев, рано или поздно и за них самих примутся. А потому белым следовало держаться заодно…
Что интересно, во главе одного из индейских отрядов, действовавших против испанцев, оказался русский Прохор Егоров, беглый из Росса. В советские времена о нем писали часто и охотно, выставляя «борцом за права угнетенных индейцев».
В действительности означенный Прохор, никаких сомнений, был одним из тех отморозков, любителей совершенно вольной жизни, какие встречались среди абсолютно всех европейских народов, осваивавших заморские территории. Я уже писал, что уже среди солдат Кортеса нашлись буйные головушки, которые в поисках совершеннейшей свободы бежали к индейцам с аркебузами и лошадьми. Таких примеров масса, и «борьба за свободу угнетенных» тут совершенно ни при чем. Вольной волюшки хотелось, вот и все.
Между прочим, советские историки, не будь дураки, старательно умалчивали, что в конце концов Прохора Егорова пристукнули вовсе не испанцы, как следовало бы ожидать, а те самые «угнетенные» индейцы, за свободу которых он якобы боролся. То ли награбленное в испанских поселках не поделили, то ли очередь к пленной сеньорите. В общем, укокошили краснокожие своего белого приятеля…
Да, вот, кстати, к вопросу о беглых наших соотечественниках. Еще капитан-лейтенант Головнин, плывя в 1808 г. на Камчатку, в городе Кейптаун встретил субъекта, именовавшегося «Ганц-Русс» и выдававшего себя за француза. При ближайшем знакомстве очень быстро выяснилось, что никакой это не француз, а бывший нижегородский житель Ванька Степанов, неведомыми путями угодивший в Южную Африку. Правда, в отличие от Егорова, советская историческая наука означенного Ваньку не смогла произвести в воины-интернационалисты, поскольку за права негров он в Африке не боролся, а прозаически торговал курами, картофелем, зеленью и изюмом…
Оставим пока что Калифорнию (о которой мы узнаем еще много интересного) и обратим взор к еще более далеким и экзотическим краям — Гавайским островам.
3. На райских островах
С русскими гавайцы впервые познакомились в июне 1804 г., когда там останавливались «Надежда» и «Нева». В то время Гавайями уже давно правил король Камеамеа Первый, он же Камеамеа Великий. Иностранные авторы порой сравнивают его с Наполеоном и Петром I, но правильнее, думается мне, сопоставлять все же с Бисмарком. Бисмарк создал из множества немецких государств Германскую империю. Камеамеа точно так же объединил все Гавайские острова под своим единоличным правлением.
Сначала, к концу восемнадцатого столетия, там процветала система, больше всего напоминавшая европейский феодализм. Отличия были разве что в местном колорите, а вот схожесть — поразительная.
На каждом крупном острове имелся свой верховный правитель, примерно соответствовавший королю. Правителю подчинялись алии, нечто вроде европейских герцогов, каждый из них возглавлял крупную общину, которой диктаторски руководил. Чуточку ниже стояли благородные воины, ну а ниже всех, естественно, помещалось гавайское простонародье, которому никаких прав не полагалось.
Оторвитесь на минуту от чтения и посмотрите на приведенный в Приложении портрет короля Камеамеа, сделанный американским художником с натуры. И вы наверняка согласитесь, что человек был суровый, решительный, не склонный к сантиментам и гуманизму… Не зря главой своего «герцогства» он стал в двадцать лет, что само по себе примечательно.
Родился он в 1754 г. В 1778-м был свидетелем убийства Кука (сам вроде бы не участвовал). Именно этот визит европейцев, впервые в жизни увиденные европейские корабли и пушки произвели в голове молодого «герцога» некий переворот. Дали толчок. Натолкнули на конкретные мысли. Придали пассионарность, как выражался в подобных случаях Лев Гумилев (правда, этого предмета мы не будем касаться еще и оттого, что никто, кроме Гумилева, этой самой пассионарности не видел, и ее наличие никакая научная аппаратура зафиксировать не в состоянии).
Камеамеа сначала, справившись с конкурентами и верховным правителем, стал царить над всем островом Гавайи — а потом начал завоевывать и все остальные. В чем и преуспел. Кроме парочки северных островков, где доживал век один из бывших «королей», Камеамеа уже к концу XVIII века полностью контролировал Гавайский архипелаг.
В 1794 г. на Гавайи приплыл уже упоминавшийся английский капитан Джордж Ванкувер — и очень быстро убедил короля принять британскую «крышу». Камеамеа согласился без всякого сопротивления: мужик был умный и циничный, наверняка прекрасно соображал, что прожить вовсе без «крыши» не получится, что одними белыми можно преспокойно заслоняться от всех прочих.
Обрадованный Ванкувер торжественно поднял британский флаг и водрузил на пальме медную доску с соответствующей надписью. Гораздо меньше ему повезло в попытках ввести на Гавайях христианство. Камеамеа (наверняка ухмыляясь про себя) предложил капитану простой и эффективный способ доказать, что христианство превыше местного язычества: мол, пусть Ванкувер вместе с местным верховным жрецом поднимутся на самую высокую гору и бросятся вниз головой. Кто останется жив, веру того Камеамеа и признает истинной.
Ванкувер, естественно, отказался (чему, есть подозрения, и гавайский жрец был страшно рад). Сыграть во Владимира Крестителя ему не довелось.
Но самое интересное и поразительное — то, что Англия, вы не поверите, отказалась от Гавайев, когда в Лондоне выслушали отчет Ванкувера. Насколько я знаю, это единственный пример добровольного отказа британцев от обнаруженной их капитаном территории. Дело тут, разумеется, не в благородстве (сие английским лордам не свойственно), а в чисто практических причинах. Особой пользы в завладении Гавайями Англия для себя не видела, к тому же увязла по горло в войне с Наполеоном. Да и освоение Австралии требовало массу усилий, людей и средств. Так что Гавайи, лежавшие вдалеке от «сферы жизненных интересов» Британской империи, остались независимыми. Судьба медной доски капитана Ванкувера мне неизвестна — скорее всего, гавайские умельцы ее переплавили на разные поделки.
Забегая вперед, скажу, что созданная Камеамеа монархия не распалась с его смертью (что порой случалось в других местах), а осталась единым государством, сохранявшим независимость до конца девятнадцатого века, пока не стала штатом США (к слову, дворец гавайских королей был электрифицирован раньше, чем вашингтонский Белый дом).