Офицеры присмирели. Резанов принялся за лиц духовного звания. На этих, как достоверно стало известно в Петербурге, тоже висело немало грехов: погрязли в «лености и праздности», пьянках и прочих непотребствах, ссорились с Барановым постоянно, свои обязанности выполняли из рук вон плохо: крестили туземцев формально, загоняя скопом в воду, навешивая крестики и на этом успокаиваясь, — а туземцы преспокойно продолжали молиться Христу и своим идолам, которых в знак почтения мазали тухлой китятиной. Особенно напортачил отец Ювеналий: непрошеным «прискакал» в район только что налаженного промысла и торговли, начал крестить туземцев «насильственно», применяя в качестве богословского аргумента главным образом кулаки, нескольких алеутов ухитрился обвенчать с родными сестрами, «для галочки»… Алеуты его терпели долго, но потом убили, а заодно вырезали и всех до единого барановских промысловиков…

Вызвав к себе «духовные власти», Резанов без особой дипломатии объявил: все недостатки и упущения ликвидировать в кратчайший срок, иначе виновные будут немедленно отправлены в Петербург и расстрижены… а впрочем, лишением духовного сана дело не ограничится.

Духовные — исторический факт! — бухнулись перед ним даже не на колени, а ниц, что означает — в лежку!

Баранова и Кускова Резанов уговорил остаться на прежнем месте в прежних должностях. Он писал в Петербург: «Баранов есть весьма оригинальное и притом счастливое приобретение природы, имя его громко по всему западному берегу, до самой Калифорнии. Бостонцы почитают его и уважают, а американские народы из самых дальних мест предлагают ему свою дружбу. Признаюсь вам, что с особливым вниманием штудирую я сего человека. Важные от приобретений его последствия скоро дадут ему и в России лучшую цену…»

Резанов настолько проникся к Баранову дружескими чувствами, что взялся даже (без ведома Баранова, конечно) хлопотать об устройстве его личных дел. В феврале 1805-го он писал императору, деликатно изобретая для некоторых понятий уклончивые формулировки: «Множество полезных его (Баранова. -А. Б.) подвигов заслуживают беспристрастно ему отличие, и я осмеливаюсь повергать их монаршему Вашего Величества воззрению и всеподданнейше просить облаготворить бездетность его усыновлением двух его воспитанников, Антипатра и Ирины, которых приобрел он здесь по свойственной людям слабости и отдал первого в училище, возбудя столь похвальным примером и других к образованию из здешнего юношества полезных Вашему Величеству подданных».

Речь, понятное дело, могла идти только об усыновлении «приобретенных по известной слабости воспитанников» — как мы помним, у Баранова оставалась законная супруга, о которой он уже лет пятнадцать не имел никаких известий…

Резанов пробыл на Аляске всего полгода, но сделать успел немало. Поручил монахам, чтобы занялись наконец реальным делом, составить перепись жителей Русской Америки, всех поголовно, включая и туземцев, «не отягощать их чрезмерно повинностями», а кроме того, позаботиться об обучении малолетних алеутов и индейцев грамоте: «Буде кажут к наукам способность, таковых приготовлять к занятию по времени высших степеней, а других, с меньшими дарованиями, определять к ма-стерствам, ремеслам и рукоделиям».

Уже через год в основанной Резановым школе на Кадьяке было сто учеников. Найдя подходящих мастеров, Резанов поручил им устройство судоверфи.

Я не могу отделаться от впечатления, что в тот год Резанов, крепкий и здоровый, не достигший и сорока, неким мистическим образом чуял близкую смерть. Вроде бы не было никаких оснований о ней думать — но в том же письме касательно «воспитанников» Баранова камергер пишет императору: «Всемилостивейший Государь! Природа налагает на меня здесь долг просить у престола твоего о воспитании и моих сирот, буде пожертвования отца их прекратят ранее дни его, или изнуренные его силы лишат возможности когда-то либо увидеть их». А Баранову он (уже из Калифорнии, летом 1806-го) отправил «секретное предписание», где подробно изложил свои проекты будущего развития Русской Америки «для того, чтобы на смертный нас обоих случай видели преемники наши, что было о благоустройстве промышляемо, и при получении ими способов не опустили привесть в исполнение те предложения, к которым на сей раз мы достаточных сил не имеем».

Жизни ему оставались считанные месяцы — но знать этого точно никто не мог. Разве что чуял…

Но пока что Резанов оставался на Кадьяке, посреди хлопот и неотложных дел. Монахов приструнил, моряков «построил». Правда, его собственный протеже Николай Хвостов пьянствовал совершенно фантастическим образом, о чем я уже рассказывал. Сохранились смутные упоминания, что тут все же была серьезная причина: некая неудачная любовь, случившаяся в России. Вознесенский напрасно приписывает мичману Давыдову соучастие во всех кутежах и буйствах Хвостова: сохранилось немало свидетельств, что Давыдов-то как раз пил мало, буйств не учинял, наоборот, изо всех сил пытался урезонивать друга и отговорить от загулов, но получалось настолько плохо, что Давыдов подумывал даже о самоубийстве…

Итак, Резанов поначалу вовсе и не собирался ехать в Калифорнию. Однако в этом возникла неотложнейшая потребность: в тех суровых краях, несмотря на отдельные удачные опыты, все же не удавалось наладить ни земледелия, ни животноводства. Продовольствия не хватало катастрофически. К началу 1806 г. Русская Америка оказалась под угрозой настоящего голода, от которого невозможно было спастись охотой и рыбалкой.

Вот тогда-то Резанов и принял решение самолично плыть к испанцам, в Калифорнию, «на риск с тем, чтоб или спасти Области, или погибнуть». У американского капитана Вульфа приобрели большой трехмачтовый корабль «Юнона», заплатив 68 000 испанских пиастров (пиастр, он же песо, он же монета в 8 реалов, равнялся примерно полутора российским рублям). Командовать «Юноной» поручили Хвостову. Построенный на аляскинских верфях маленький тендер «Авось» в калифорнийском рейсе не участвовал (хотя сам Давыдов, командовавший им, находился на борту «Юноны»). Поскольку «Юнона» была приобретена на деньги Компании, то, естественно, ей и принадлежала — и плыл Резанов не под Андреевским флагом (на который в данном случае попросту не имел права), а под флагом Российско-Американской компании.

Отплытие «Юноны» задержалось — увы, из-за очередного долгого запоя Хвостова. Резанов использовал это время, чтобы заняться делами Русской Америки: разработал проект, в котором предлагал поощрять законтрактованных на 7 лет промысловиков соглашаться на постоянное жительство и передавать им землю «в вечное и потомственное владение», а также завести на Кадьяке серьезный военный гарнизон, для которого прислать из России более пятидесяти пушек. А для лучшего управления Русской Америкой и наказания провинившихся особым распоряжением предписал создать суд из выборных — то есть присяжных, которые «на материке» появились только через несколько десятков лет…

25 февраля (по старому стилю) 1806 г. «Юнона», под командованием Хвостова, «с неопытными и цинготными людьми», отплыла в Калифорнию. Что означенная Калифорния тогда, собственно говоря, собой представляла?

Испанцы в тех местах, на побережье Тихого океана, появились только в 1767 г. — от Новой Испании (Мексики) этот район отделяли обширные, совершенно необитаемые районы, добавлю, довольно труднопроходимые (пустыни, горы). Зато сама Калифорния была краем благодатнейшим: как говорится, палку воткни — зацветет. Климат, на взгляд аляскинцев, чудесный: даже в январе сеяли пшеницу и ячмень, в садах росли яблони, груши, персики, на огородах — арбузы, тыквы, дыни, картофель, капуста. А еще — сливы, вишни, виноград, розы, оливки и многое другое. Олени, дикие козы, медведи, пантеры, тигры, койоты, росомахи и лисицы разгуливали по диким окрестным лесам в превеликом множестве. Уже достоверно было известно, что в горах есть золотые и серебряные месторождения, но никто пока что их не разрабатывал.