Комната была пуста, но компьютер работал. Возможно, хозяин забыл его выключить, а, возможно, компьютер и телевизор из той пафосной спальни с женским трюмо в углу жили в своей матрице, не особо зависящей от людей. И свободно общались между собой тогда, когда им это было нужно. Например, сейчас, обмениваясь последними новостями с помощью Ведущего, который в режиме он-лайн вещал с экрана монитора.

– В связи с установившейся в Москве аномально жаркой погодой врачи настоятельно рекомендуют горожанам сократить, а по возможности и совсем отказаться от потребления тяжёлой пищи, алкогольных напитков, а также курения…

+++

Деревья в сквере, конечно, были рады Мужику, как своему. Но уже хотели, чтобы он ушёл. С таким, как он, рядом находиться, конечно, приятно. Спокойно и безопасно. Но через какое-то время начинает очень хотеться, чтобы он ушёл. Нет, не потому. Просто. Чтобы немножко выдохнуть. Немножко побыть собой.

Немножко побыть собой.

А потом опять начать его ждать.

Мужик, конечно, понимал чаяния деревьев. Всё он понимал. Но простите уж, зелёные, придётся ещё немножко потерпеть.

Он сломал несколько спичек, но всё-таки прикурил. Спрятал истертый коробок и полупустую мятую пачку в карман. Взъерошил волосы, усмехнулся, глядя почему-то на небо. Как будто сказал туда, в безоблачье, что-то такое, что безоблачье и так знало, что он скажет, и поэтому просто не дало его голосу прозвучать, забрало с его губ звуки, легко перебросило их мелкому ветерку, а потом уронило их со спины ветерка в пруд, иссохший почти до смерти.

Мужик невесело усмехнулся. Понятно.

Достал сигареты, переложил в другой карман. Сделал две мелких затяжки, выбросил недокуренную, вскочил, прошёлся туда-сюда, опять сел.

Да, судя по всему, ему всё-таки хотелось выговориться. Какой-то день сегодня был вот такой. Располагающий к откровениям.

Так что терпите.

– О похмелье человечеству известно много. Похмелье обычное, абстинентный синдром, алкогольный делирий или попросту белая горячка… Симптоматика всем известна. Нравоучения читать не будем. Отходняк разговорами не уговоришь.

Извлёк пачку и коробок, снова прикурил.

– Я просто поделюсь субъективными ощущениями. Для меня субъективные ощущения – это роскошь. Такие, как я, имеют право на очень ограниченный спектр субъективных ощущений.

Деревья притихли.

Всё-таки хорошо, что он пока не ушёл.

+++

А в комплексе бизнес-класса В1 (В – как «би», не как «вэ», упаси, Господи), состоящем из трёх небоскрёбов (ох уж эти люди, всё бы им небо поскрести), в том небоскрёбе, который был ближе всех к входу в метро (это ведь удобно, из небоскрёба – сразу в метро), почти на высоте птичьего полёта снимала пять офисов уверенная строительная фирма. В самом просторном, конечно, располагался кабинет руководителя. Укомплектовано, конечно, всё было со скромным шиком и крепким достоинством. Строгий дубовый стол буквой «Т», кожаное рабочее кресло Самого – и то, и другое, безусловно, с сильным мужским характером. Элегантные стулья вокруг стола – вот про их характер было сложно сказать что-то определенное, хотя нет, характер стульев определённо смахивал на унисекс. В углу рядом с невысоким журнальным столиком задремали два кресла, эдакие престарелые джентльмены из сигарного клуба с вековыми традициями, готовые, впрочем, в любой момент принять наиболее доверенных лиц хозяина (впрочем, с той их, лиц, стороны, которая, ну, вы понимаете). По центру длинной части стола для заседаний расположился макет гостиничного комплекса, задуманного, как очевидно, с бесстрашным залихватским размахом. Напротив каждого стула были аккуратными стопочками разложены цветные папки с бумагами и блокноты для каких-нибудь сиюминутных записей – всё, разумеется, с фирменными логотипами, разумеется, чёрными, не золотыми, золотые, как можно, это же безвкусица, милая. Заботливо расставлены бутылочки с французской минералкой, приготовлены элегантные стаканы. В кабинете повисло едва заметное деловое напряжение, какое бывает в кабинетах больших руководителей за две-три минуты до совещания, и даже воздух здесь, казалось, слегка пружинил и подрагивал.

С едва уловимым щелчком включилась большая плазма, висевшая на стене по левую руку от председательского кресла. На экране возник Доктор в Белом Халате. Доктор был какой-то весь несчастный и изломанный, как большой пожилой богомол. Студия, в которой ему приходилось тянуть непростую лямку телевизионного Гиппократа, ничем не напоминала медицинское учреждение, даже отдалённо. Доктора окружали разноцветные пузатые шкафчики и комодики, разноцветные же стульчики, круглые столики, на которых так и сяк громоздились абсолютно фантасмагорические баночки, скляночки, колбочки и пробирочки. И подсветку на этот эфир техники выбрали…весёленькую. Всё это вместе создавало ощущение скорее домика сказочной принцессы, чем кабинета эскулапа. Чем Доктор так не угодил художникам, непонятно. Всё-таки он внушал доверие – по крайней мере, внешне – и пробуждал подспудное желание прилежно принимать выписанные препараты.

Сейчас Доктор в Белом Халате мягко вещал приятным грудным баритоном с экрана начальственной «плазмы»:

– Алкогольный делирий, или белая горячка, – это тяжёлое и опасное психическое заболевание, возникающее только у алкоголиков в средней стадии болезни.

+++

Мужик неспешно общался с пространством, которому просто деваться было некуда, приходилось внимать:

– По моему субъективному ощущению, похмелье есть суть возможность вдоволь насладиться раздвоением собственной личности. Раздвоить себя можно на кого угодно. Хочешь – на Терминатора и Сару Коннор. Адама и Еву. Раскольникова и старушку-процентщицу. Гарри Поттера и Волан-де-Морта. Винни-Пуха и Пятачка.

Не исключено, что все перечисляемые персонажи парами промаршировали мимо Мужика по скверу. Хотя, вероятно, это всего лишь наваждение…

– Выпуклость, образность и характерность персонажей, на которые ты раздваиваешься, зависят от степени тяжести физического недомогания и уровня общего культурного развития. Эрудированности, так сказать.

На скамейке напротив Мужика возник Доктор в Белом Халате. Откуда он там взялся? Трудно сказать. Точно не пришёл пешком.

Доктор просканировал Мужика профессиональным стремительным взглядом, досадливо отмахнулся от тучки сочувствия, которая вознамерилась было омрачить светлое докторское чело, и сообщил:

– Больной постоянно испытывает зрительные и слуховые галлюцинации угрожающего характера. Окружающая обстановка воспринимается больным, но искажается в соответствии с фабулой его бреда.

Мужик, сощурившись, взглянул на Доктора. Как будто два старых знакомых встретились после долгой разлуки, и если один был готов поболтать и, может быть, даже спасти, если его, конечно, об этом попросят, то у другого желание общаться явно не возникло.

Этот другой глубоко затянулся раз-другой. Подумал, стоит ли продолжать. Стоит.

– В общем, хороший будет изо всех сил стыдить плохого. Плохой будет сначала всё отрицать, потом смиряться, потом обещать всё что угодно, лишь бы дали сто рублей. Хороших и плохих назначьте самостоятельно.

Персонажи алкогольного делирия охотно и с большим воодушевлением разыграли диалог, прописанный Мужиком, прямо на газонах сквера. Прожили, можно сказать, по Станиславскому.

– Опять?! Ты опять?! Сколько можно?!

– Больше ни-ни…

– Совесть у тебя есть?!

– Всё, начинаю новую жизнь…вот прям щас…

– Слабак бесхарактерный!

– Неправда, я сильный… Но лёгкий…

– Совсем человеческий облик потерял!

Галлюцинации Мужика исчезли с газонов. В сквере сразу стало как-то обыденно. Пустынно и невесело. Листва еле-еле шевелилась от последних усилий измождённого ветерка. Солнце. Было жарко. Очень жарко.

Мало того, что сам не ушёл, так ещё и Доктора притащил. И галлюцинации. Всю траву истоптали.