– Тогда почему леди Гастингс сказала своей сестре, что это были вы?

– Потому что она глупая женщина, которой нравится думать, будто я мечтаю о ней! Кейт, мне неприятно, что вы меня так допрашиваете.

– Вы мой муж, Генрих, и должны быть верны мне.

– Я был верен! Но даже если нет, долг жены – молчать.

– Я не собираюсь молчать! – резко возразила Кейт, в этот момент она напоминала свою мать, королеву Изабеллу, какой Гарри ее представлял; должно быть, эта грозная воительница выглядела примерно так, когда противостояла маврам. – А вам следовало бы проявлять бóльшую осмотрительность, чтобы не попасть в ситуацию, которая допускает более чем одну интерпретацию.

Гарри почувствовал, что багровеет. Как она смеет говорить с ним в таком тоне!

– Кто вы такая, чтобы указывать, что мне следует, а чего не следует делать? Я сделал вам честь, женившись на вас, и ожидаю в ответ беспрекословного послушания. Вы не имеете права критиковать меня, я король, помазанник Божий!

– Именно поэтому вы должны быть выше любых подозрений! И не кричите. Мои дамы услышат вас, и пойдут сплетни!

– Пусть сплетничают! Пусть слышат, как вы забываете свой долг по отношению ко мне!

– Мой Генрих… – Кейт взяла его за руку, но он оттолкнул ее. – Генрих, прошу вас… Мне нужно знать. Было что-то между вами и леди Гастингс?

– Нет! Вы подвергаете сомнению слово короля?

– Нет, – произнесла Кейт с полными слез глазами.

– Хорошо! Тогда я оставлю вас поразмышлять о том, как должно вести себя супруге по отношению к своему повелителю!

Напряжение между ними сохранялось много дней. Едва ли не весь двор знал, что король и королева недовольны друг другом. Кейт не могла скрыть обиду и недоброжелательство по отношению к Комптону. Гарри злился, потому что его разоблачили. Он кривился при мысли, что его позорную тайну выставят на всеобщее обозрение, а ведь он так старался соблюдать строжайшую секретность. Он сердился на Кейт, ей следовало сохранять достоинство и избегать унизительных публичных ссор; она должна была закрыть глаза и благодарить его за то, что он не позорил ее, открыто выставляя напоказ свою любовницу.

С ним обошлись очень плохо, однако это Кейт вела себя так, будто обидели ее. Гарри жил под гнетом ее недовольства.

Холодность между ними немного оттаяла в июле, когда Кейт наконец извинилась, и Гарри охотно простил ее. Они находились в Виндзорском замке, ежегодная поездка по стране только началась. Каждый день Гарри занимался физическими упражнениями: стрелял из лука по мишеням, боролся со своими джентльменами и вызывал их на состязания в силе. Вечера были посвящены танцам, пению, освоению игры на лютне и вёрджинеле, что Гарри старался делать ежедневно. Он сочинил несколько баллад, распорядился, чтобы в его часовне проводили по две мессы в день, и написал любовную песню для Кейт.

Гарри пел ее Кейт высоким тенором, мягко перебирая струны лютни, глаза их встретились, и он излил в словах песни всю душу, запоздало поняв, что обидел жену, и чувствуя себя виноватым, ведь она носила его ребенка и ее не следовало огорчать. А потом Кейт улыбнулась, и мир снова пришел в порядок.

Из Виндзора они отправились во дворец Уокинг, где Гарри принимал участие в серии турниров. Уокинг был одной из главных резиденций его бабушки, леди Маргарет, и он почти ожидал увидеть ее худую, одетую в черное фигуру, медленно идущую по проходу в церкви или преклонившую колени на молитвенной скамье у него в спальне. Гарри скучал по ней. Он любил ее, а она в нем души не чаяла.

Остальная часть поездки была посвящена охоте – конной и с соколами, стрельбе и молитвам о благополучном рождении сына. Даже в те дни, когда Гарри выезжал на охоту, он слушал по три мессы, в остальные – по пять и всегда присоединялся к Кейт на вечерне и повечерии в своей личной молельне.

Живот у Кейт уже сильно выдавался вперед, и, хвала Господу, она была в прекрасном здравии. Осенью, когда они вернулись из поездки по стране, Гарри отдал распоряжение готовить детскую. Он назначил Элизабет Пойнц отвечать за организацию родов и заботу о младенце, а покои королевы по его распоряжению украсили новыми занавесками. Королевский портной занялся изготовлением пурпурной бархатной мантии, которую наденут на принца при крещении.

На этот раз Гарри хотел, чтобы все шло своим чередом. Следовало строго соблюсти правила, установленные когда-то его отцом для матери. Опочивальню Кейт – стены, потолки и окна – затянули дорогими гобеленами.

– Но здесь будет очень темно, – возразила она, оглядывая комнату.

– Одно окно оставят открытым, – сказал Гарри, – чтобы у вас был свет, когда вы захотите. Обратите внимание: на гобеленах изображены милые сцены из романов, чтобы ребенок не испугался фигур с мрачными взглядами.

Кейт рассмеялась:

– Сомневаюсь, что у него хватит на это сообразительности!

– И тем не менее, дорогая, нам следует поступать, как заведено, – настоял на своем Гарри. – За шесть недель до рождения ребенка вы затворитесь в своих покоях и останетесь в уединении некоторое время после родов.

– Я пропущу рождественские торжества, – напомнила ему Кейт.

– Знаю, но благополучное появление на свет нашего ребенка важнее.

– Разумеется. – Она сжала его руку. – Но я хочу рожать на постели, а не в «кресле стонов».

– Хорошо. Я прикажу, чтобы рядом с вашей парадной кроватью устроили топчан, снабдили его хорошим пологом и всеми постельными принадлежностями. Вам понадобятся для родов рубашки из голландского полотна.

– Благодарю вас, мой Генрих. Вы позаботились обо всем! – Кейт поцеловала его.

– Все для вас и нашего сына, дорогая. Я распорядился, чтобы из Кентерберийского собора сюда доставили большую купель на случай, если ребенок родится слабым и его нужно будет немедленно крестить. Не то чтобы у меня есть причины опасаться этого, – поспешил заверить ее Гарри, – но лучше подстраховаться. А теперь отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.

Тем не менее после случившегося в прошлый раз Гарри сам не мог успокоиться. Деторождение – опасный процесс, многие матери и младенцы погибали, такая участь постигла и его мать. От благополучного исхода родов зависело будущее династии.

Гарри старался отвлечься от тревожных мыслей, участвуя в турнирах. Он смело бросался в бой и ломал больше копий, чем кто бы то ни было еще. Потом наступил ноябрь, двор перебрался в Ричмондский дворец, где Кейт удалилась в свои покои. Гарри провел Рождество в тревоге и молитвах о том, чтобы все завершилось благополучно.

В канун Нового года Гарри получил известие, что у Кейт начались роды. Хорошо, что аббат Вестминстера одолжил ей пояс Богородицы, одну из наиболее ценных святых реликвий монастыря: пояс был на самой Пречистой Деве, когда она родила своего Сына, и наверняка защитит Кейт от всех опасностей деторождения.

Ранним утром первого дня нового года Гарри разбудил Брэндон:

– Ваша милость, королева благополучно родила принца!

Гарри подскочил, мигом очнувшись от сна и возликовав. Не успев одеться, он отдал приказ, чтобы в честь этого радостного события палили из пушек на пристани Тауэра, а церкви звонили во все колокола. У Англии появился наследник, и все должны разделить радость счастливого отца.

Надев ночной халат из дамаста, Гарри поспешил в покои королевы, где ему пришлось нетерпеливо дожидаться в антикамере[9], пока туда придет мистресс[10] Пойнц с младенцем на руках. Она передала ребенка королю. Какой прекрасный принц! У него были рыжие волосики, как у отца, и синие-пресиние глаза, которые спокойно, не мигая, смотрели на Гарри. Крошечные пальчики с неожиданной силой обхватили и сжали его большой палец. Глаза Гарри наполнились слезами, и, когда вокруг собрались с восхищением глядевшие на них джентльмены и слуги Кейт, он воскликнул: