– Марина, может, сбегать за фельдшерицей?

Скорчившись от боли в животе, я отрицательно покачала головой. Затем, найдя в себе силы, с трудом вымолвила:

– Ничего страшного, немного полежу – и пройдёт.

Но дядька продолжал суетиться вокруг меня. Тогда я попросила его намочить полотенце и приложить этот импровизированный компресс к моему животу. Вскоре мне действительно стало лучше и, чтобы окончательно успокоить Женьку, я встала с кровати и прошлась по залу. Однако дядька сказал, что мне не помешает ещё полежать в постели. А потом настойчиво прибавил:

– Марина, дай мне слово, что ты прекратишь… эти занятия!

Сделав торжественное лицо, я дала обещание и отправилась отдыхать в горницу. Тем не менее, спать мне не хотелось, читать – тоже, а продолжать тренировки пока не было сил. Оставалось одно – наряжаться. Закрывшись на крючок, я достала из сундука белое полотняное платье, в котором бабушка венчалась в церкви с дедом, и прогладила утюгом все оборки. В этом платье и Алёнкиной шляпке, накрытой сверху кружевной накидкой в виде вуали, я вполне походила на барышню девятнадцатого века. Мне захотелось увидеть себя в зеркале в полный рост, но для этого нужно было вернуться в спальню.

Женька лежал в зале на диване с закрытыми глазами. Думая, что он спит, я хотела было тихонько пройти мимо него, но тут подо мной скрипнула половица. Открыв глаза, дядька уставился на мой наряд.

– Ну, как, похожа я на даму? – ничуть не смутившись, поинтересовалась я.

Окинув меня внимательным взглядом от шляпы и цепочки с кулоном в виде сердечка на шее до белых босоножек, Женька серьёзно ответил:

– Похожа!

Я удовлетворённо улыбнулась и, покачивая бёдрами, двинулась к выходу.

– Ты куда? – тут же поинтересовался дядька.

– Немного прогуляюсь…

Не успела я опомниться, как Женька подскочил ко мне и, отставив руку кренделем, галантно произнёс:

– Разрешите Вас сопровождать!

В свою очередь, я бросила на него оценивающий взгляд и покачала головой:

– К сожалению, сударь, Вы неподобающим образом одеты!

– Так одень меня подобающе! – попросил дядька.

– Для этого нужен фрак, – отрезала я.

Но тут меня посетила замечательная мысль:

– А ты не хочешь переодеться в даму?

Моё неожиданное предложение вызвало на лице у Женьки сложную гамму чувств. Впрочем, колебался он недолго:

– Хорошо, я согласен!

В сундуке нашлось ещё одно платье голубого цвета. Правда, оно оказалось слишком открытым, но я не растерялась и натянула его на Женьку задом наперёд, прикрыв ему спину накидкой. Под платьем у дядьки был надет бабушкин лифчик, набитый ватой. Что же касается Женькиной причёски, то я соорудила её из косы, которую тётя Люба отрезала после окончания школы. Пригодились также и белые перчатки, оставшиеся после её свадьбы.

В этих перчатках, с ниспадавшими из-под шляпы русыми локонами и цепочкой на шее Женьку не узнала бы родная мать, если бы он только согласился сбрить усы. В конце концов, я нашла выход, предложив дядьке прикрыть нижнюю часть лица веером, сделанным из тетрадного листа и перевязанным голубой ленточкой.

И вот, рука об руку, мы с Женькой вышли во двор, а затем поспешили укрыться от несносной жары в спасительной тени сада. Прогуливаясь неспешно между деревьями, мы упражнялись в великосветской беседе, величая друг друга не иначе, как «сударыня». Внезапно дядька оживился и шепнул мне на ухо:

– Посмотри направо, только незаметно.

Не поворачивая головы, я покосилась в сторону плетня и заметила деревенских.

– Не обращайте внимания, сударыня, это местные аборигены! – небрежно заметила я.

После чего намеренно громко поинтересовалась:

– По Вашему мнению, сударыня, как называется эта птичка?

– Я думаю, сударыня, что это соловей, – изменённым голосом отвечал Женька.

– К сожалению, Вы ошибаетесь, сударыня, это не соловей, а воробей, – поправила я его со смешком.

Деревенские притихли, прислушиваясь к нашему разговору. Затем до моих ушей донеслись следующие реплики:

– Кто это с ней?

– Не знаю.

– Наверно, к Марине подружка приехала.

– Красивая, – оценил кто-то из парней.

Дядькины плечи затряслись от смеха. Но в этот момент его накидка зацепилась за ветку. Булавка на броши расстегнулась и «мантилья» плавно спланировала на землю, открыв для всеобщего обозрения загорелые до черноты Женькины лопатки. Однако дядька выдержал свою роль до конца. Не отнимая от подбородка веер, он изящно присел и поднял накидку. Я же поспешила набросить её на его голую спину. После чего мы с достоинством удалились.

Но едва мы вошли в дом, как дядька упал на диван и принялся хохотать, как сумасшедший. Глядя на него, засмеялась и я. Когда мне это надоело, я сказала:

– Ладно, хватит на сегодня маскарада! Разоблачайся!

Спрятав наши наряды в сундук, я вернулась назад. Однако Женька сонным голосом произнёс с дивана:

– Ты не возражаешь, Марина, если я немного посплю?

Пожав плечами, я отправилась в сад, но деревенские уже ушли и мне стало скучно. Заглянув от нечего делать к соседям во двор, я увидела сваленное у плетня сено. Поваляться на нём было моей давней мечтой. Недолго думая, я оседлала плетень и стала перебрасывать охапку за охапкой к нам во двор. В это время послышались чьи-то шаги и появился Димка. Не обнаружив сена на месте, он растерянно почесал в затылке и стал озираться по сторонам. Внезапно мой сосед хлопнул себя по лбу, словно ему взбрела на ум какая-то идея, и, крадучись, приблизился к плетню. Обнаружив пропажу, Димка потянулся было к сену, но оттуда внезапно высунулся мой указательный перст и погрозил парню. На мгновение Димка оторопел, а потом спросил жалобным голосом:

– Это ты, Марина?

Выбравшись из-под сена, я подбоченилась и вызывающе уставилась на него, как бы говоря всем своим видом: «Что, какого-то паршивого сена для меня пожалел?» Димка понял мой молчаливый упрёк и ретировался, а я улеглась на сено и предалась раздумьям. Хотя солнце ещё стояло высоко над горизонтом, в тени плетня было хорошо, не жарко. Мысли мои вертелись вокруг вчерашней дядькиной авантюры. Я не подозревала его ни в чём плохом, а только в желании немного попугать меня. Недаром перед этим Женька таинственно намекал о якобы угрожавшей мне опасности. Впрочем, я ведь тоже придумала «грозного разбойника». Забавно, что одна и та же идея пришла нам в голову с дядькой практически одновременно.

По рассказам моего деда Коли, женщины в нашем роду не уступали мужчинам ни в твёрдости духа, ни в решительности. Об этом свидетельствовало одно из семейных преданий. События, о которых пойдёт речь, разворачивались в одной из станиц на Кубани где-то в двадцатые годы. Жил там один казак – не богат, не беден, в общем, середняк, как и большинство односельчан, потому что станица была зажиточная. Да стремился тот казак к большему, чем имел, и двух своих дочерей (он был вдовцом) поклялся выдать за первых богачей в округе. Следует заметить, что казак гордился своими дочерями не зря: слыли они первыми красавицами в станице, да и хозяйство держали в исправности. Старшую из них звали Мариной, а младшую – Катериной и ко времени нашего рассказа им стукнуло по девятнадцать и семнадцать лет.

Особенно хороша была Марина. Нельзя было не залюбоваться девушкой, когда неслась она по станице на горячем жеребце с чёрной шалью на голове, закинув длинные косы за спину. А серьёзный взгляд её тёмных глаз не мог вынести ни один парень. Обе сестры не только прекрасно сидели в седле, но и метко стреляли из ружья, которое было нелишним при объезде огромного отцовского сада и пасеки, куда могли забраться воры. Под предлогом охраны сада и встречалась со своим любимым, парнем из соседней станицы, Марина. Пока влюблённые ворковали, Катя стерегла их лошадей. Разумеется, отец девушек ничего не знал об этих встречах. Парень был беден и его сватовство ни к чему бы не привело. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но в это время к Марине посватался зажиточный односельчанин, который был лет на десять старше её. Отец дал своё согласие и велел дочери собираться под венец, стукнув при этом кулаком по столу в знак того, что возражений не потерпит.