После того, как полковник, придя в себя, ругаясь, ушел в уборную, — этот уход, как и все, что предшествовало ему, было замечено всеми присутствующими, — Маньян дрожащей рукой поставил свой стакан на стол и крепко накрыл его ладонью.

— Пепси? — предложил как ни в чем не бывало Ретиф.

— Бургундское, — пробормотал тот, не в силах оправиться от шока. — «Романи-Конти-24», если можно… — Вдруг он торопливо поднялся из-за стола. — Лучше-ка я пойду перечитаю свой доклад, м-может, в-вставлю к-кое-какие детали… Я был слишком близорук, сомневаясь в существовании волшебства. — С этими словами он быстро покинул зал.

— Я думал, что вы оставите ваши фокусы до следующего кризиса, — сказал Ретиф, обращаясь к своим друзьям. — Но раз уж не сдержались, то повторите еще раз последний из них. Только, разумеется, без второй части…

Через несколько секунд они подняли три больших бокала на тоненьких ножках, наполненных темно-красным вином. Со звоном чокнулись. На дальнем конце стола Джит заметил это движение и в знак солидарности поднял свой бокал.

— За новую эру в межпланетной политике, — прошипел он весело. — За мир и изобилие в разумных пределах!

— Это напоминает мне о том, — сказал Инарп, — как ребята из нашей Группы Перераспределения упрекали меня, что я не воспользовался властью, когда был Императором…

— Когда ты был Императором?! — переспросил быстро Глут. — А, может, когда я позволил тебе сказать пару слов с высокого трона?

— Ты, неудачливый пират! Это я был головой и мозгами всего дела!

— Ты, липкая медуза! Все трюки устраивал я!

— Джентльмены, — прервал их Ретиф, — мы, кажется, хотели произнести тост?

Глут поднял бокал снова.

— За наших друзей, отличных ребят! — сказал он.

— За наших врагов, паршивых ребят! — прибавил Инарп.

— И за надежду, — сказал Ретиф, — что придет день, когда мы сможем точно определить, кто из них кто.

— Джентльмены, — начал посол Оливорм и, сделав паузу, обвел взглядом всех подчиненных ему дипломатов по очереди. Все они сидели перед ним, за двенадцатифутовым конференц-столом, вырубленным из зумового дерева, приготовив остро очиненные карандаши и блокноты для записей. На их лицах было выражение такого внимания, что обращение к ним господина посла и его поднятая вверх рука выглядели риторическими жестами. — Друзья, — продолжил он столь дружелюбным тоном, что, казалось, предложит сейчас всем чокнуться высокими алюминиевыми кружками со знаменитым «Старым Английским». — Наше положение представляется мне необычным, а точнее — просто аномальным. Наша Миссия явилась в мир, не располагающий туземным населением и местным правительством, которому мы могли бы вручить наши верительные грамоты. И, несмотря на то, что я не впал в уныние и даже попросил сотрудников Политического отдела отразить это в посольской депеше, я вынужден признать, что в этом мире, несомненно, наблюдается своего рода вакуум власти общепланетарного масштаба. И тогда я принял следующее решение (подчеркну: весьма разумное решение): считать планету Фрум-93 частью земной собственности по праву открытия. А поскольку мы с вами являемся единственными должностными лицами и землянами здесь, то назначаемся правительством «де факто» этой планеты. Во главе со мной — королем. Впрочем, лучше употреблять слово «президент», ведь в душе я простой человек и не стремлюсь к величию. Поэтому прошу отныне обращаться ко мне просто: «господин президент». А вовсе не «Ваше Величество», как меня уже успели здесь прозвать. С вашей, очевидно, подачи, Маньян. Хотя, разумеется, мне глубоко симпатично ваше искреннее стремление подчеркнуть этим титулом высокий статус моего… то есть я хотел сказать, нашего правления, все-таки я полагаю, что соблюдение пусть внешней, но скромности в настоящее время будет залогом того, что нам удастся предупредить грубые насмешки в свой адрес со стороны вульгарных либералов и анархистов.

— Конечно, Ваше Вели… То есть господин пре… мм… Точнее, господин посо… Э-э… — вмешался в речь посла Хай Феликс, состоявший на должности пресс-атташе. Это был сурового вида пожилой человек с помятым лицом и такими же брюками. Он всегда выделялся в разговоре какой-то особенной циничностью тона, полагая, что это издалека выдает в нем старого мудрого газетного волка. Дело в том, что в молодости ему довелось побыть некоторое время редактором газеты, предназначенной для лиц, увлекающихся разведением домашней птицы. Происходило это в городке Сидорис штата Канзас.

Оливорм повернулся к пресс-атташе, а тот продолжил свою мысль:

— Все это вполне удовлетворит деревенщин там, в Секторе, но как насчет старика Флита и его ребят? Сейчас они преспокойненько заняли то, что, как уверяет меня полковник Хэппифью, называется прочной тактической позицией. Ведь они утверждают, что мы, земляне, осуществляем вторжение на «Новую Гроа»!

— Фантастическая чушь! Нет, какая наглость! — взорвался Оливорм. — Это заставляет меня среагировать сию же секунду и при помощи их же оружия — громких и голословных заявлений! Теперь-то уж ничто не мешает мне объявить, что само присутствие здесь гроасского персонала вовсе не отвечает необходимости иметь на планете свою дипломатическую миссию, а является грубым и открытым вмешательством в дела Земли, попранием земного суверенитета! — Уже тише посол добавил: — Разумеется, я уже предложил послу Флиту вручить мне свои верительные грамоты при первой же возможности.

— О, это правда? Ваше Вели… То есть господин прези… посол! — в волнении воскликнул пресс-атташе. — И что же он вам ответил?

— Не собираюсь утруждать себя повторением хулиганских реплик, — мрачно проговорил Оливорм. — Достаточно будет сказать, что он грубо отвергнул мои мирные предложения.

— Флит — не более чем типичный представитель всех этих пердунов с липкими ладошками. Гроасцы считают, что грубостью им удастся отхватить себе Фрум-93, - сурово проговорил Маньян. — А того не знают, что здешняя почва все равно непригодна для выращивания столь обожаемых ими дынь сорта «хуб»! Слишком мало песчаной земли…

— Давайте не будем все же допускать такой ситуации, когда в результате праведного негодования из наших уст будут срываться подобные, унижающие национальное достоинство противников, эпитеты! Бэн, это я вам говорю! — строго заметил Оливорм. — Да, да! Ведь это от вас приходилось слышать: «Ах, эти мерзкие пятиглазые твари с липкими ладонями!» От вас! От представителя Земного Дипломатического Корпуса! Организации, в основе которой лежит приверженность к демократическим свободам, терпимость! Организации, предназначенной для деятельности, направленной на процветание всех достойных и стремящихся к сотрудничеству рас вне зависимости от их биологического типа, который, согласен, нам может казаться диковинным и даже гротескным!

— Упреки не ко мне, шеф… Я хотел сказать, Ваше Величество… То есть Ваше Превосходительство, — быстро заговорил Маньян. — Что до меня, то я очень внимательно слежу за тем, чтобы эти пресмыкающиеся никогда не догадались о том, что я думаю о них на самом деле.

— Нет, Бэн, это невыносимо! — произнес Оливорм, используя тон Напускной Строгости Добродушного Человека, позаимствовав его из специального кодекса дипломатического этикета, где тот значился под номером 321-к. — Мало того, что вы не утруждаете себя надлежаще обращаться к своему повелите… то есть руководителю, который так великодушно к вам всегда относился! Но вы еще беззастенчиво оголяете перед нами свои ксенофобские взгляды! Взгляды, прямо противопоказанные лицам, профессия которых, к сожалению, в том и заключается, чтобы постоянно общаться с этими отвратите… Я хотел сказать, с этими отличными от нас представителями иноземного Разума. В самом деле, нельзя же так!

— М-да… Все оказалось даже хуже, чем я подозревал, — прошептал первый секретарь посольства Маньян через плечо сидевшему слева от него третьему секретарю Ретифу. — Я боялся, что нас позвали сюда для того, чтобы поведать об очередном тупике, в который забрели переговоры с гроасцами по вопросу о том, к сфере чьих интересов следует относить Фрум-93. Но, судя по выражению лица господина посла — вам-то не надо, конечно, напоминать, что это номер 927-д (Вторая Степень Встревоженности), — совершенно очевидно, что признаки бедствия еще более разрушительны! Настоящая катастрофа за столом переговоров еще, как видно, не наступила, но… Одним словом, готовьтесь, Ретиф, к самому худшему.