Н. Д. Каретников

Беловы

© Н. Д. Каретников, 2024

В повести повествуется история сестры и брата, Петра и Александры Беловых. Когда они переехали к бабушке в Санкт-Петербург после смерти родителей. А после неприятных обстоятельств, уехали в Москву к родному дяде Илье Сергеевичу Кабанову.

16+

Часть первая

Часть вторая

Солнце едва поднялось над горизонтом, заливая золотистым оттенком зеленые просторы поместья Беловых. Нежное тепло окутало воздух, пробуждая жизнь в каждом уголке этого спокойного поместья. Тем не менее, в его величественных стенах царил хаос, как это часто бывало по утрам, когда ожидались важные гости. На большой кухне Марфа и Лиза суетились с рвением, которое говорило как о срочности, так и о привычности. Звон тарелок смешивается с ароматом свежеиспеченного хлеба и дымящейся каши – симфония для тех, кто скоро будет завтракать. Они шепотом обменялись репликами о ожидаемых гостях этого дня: графе Алексее Ивановиче Чепрасове и его грозной тетушке Клавдии Анатольевне Гурашвили. Тем временем в элегантно обставленном зале, украшенном нежными цветочными узорами и богатой драпировкой, Лев Николаевич Белев поправлял перед позолоченным зеркалом свой новый фиолетовый фрак. Он был человеком, привыкшим к вниманию; высокий и импозантный, но обладавший аурой, которая могла в одно мгновение превратиться из добродушной в суровую. Его жена Софья, чья красота была сродни красоте весенних цветов, стояла рядом, нервно разглаживая пальцами новое платье и украдкой поглядывая на мужа.

«Дорогая», – внезапно сказал Лев Николаевич, прорываясь сквозь озабоченность Софьи тоном, в котором слышалось скорее волнение, чем нетерпение.

«Сегодняшний день знаменателен! Мы произведем впечатление на наших уважаемых гостей!», – добавил Лев Николаевич.

За окном, обрамленным яблонями, усыпанными цветами, мягко покачивающимися под легким ветерком, раздавался детский смех, когда Петр и Александра выжидательно смотрели на природу – их юные лица светились невинностью. Однако все веселье резко оборвалось, когда Шарик – шумный черный пес поместья – яростно залаял на приближающихся лошадей, тянувших богато украшенный экипаж по гравийной дорожке, ведущей к их дому.

«Они здесь?» – недоверчиво воскликнул Лев Николаевич, бросаясь ко входу за мгновение до того, как раздался громкий стук в дверь.

Когда дверь широко распахнулась, словно сама судьба, открывающая свое лицо, – там стоял граф Алексей Иванович Чепрасов, возвышаясь над ними, как некая мифическая фигура, вызванная из древних сказаний; его рост, которому соответствовали только внушительные манеры, резко контрастировал с его миниатюрной тетей Клавдией Анатольевной, которая ковыляла за ним, как возмущенный гусь, ищущий справедливости.

«А вот и мы!» – проревел Алексей весело, но подчеркнуто серьезно. «Мы поспешили, услышав самые тревожные новости о ваших …неблагоразумных поступках!»

Софья заметно побледнела; ее сердце упало, словно отягощенное свинцовой тяжестью отчаяния, в то время как Петр и Александра обменялись недоуменными взглядами, не понимая, какое предательство скрывается за такими словами.

«Что за поступки?» Потребовал Лев Николаевич, восстановив самообладание настолько, что в его голосе недоверие быстро смешалось со страхом.

«Те, что касается мадемуазель Роше», – буднично ответил Алексей.

В то время как Клавдия Анатольевна многозначительно добавила: «Мы прибыли исключительно для того, чтобы сообщить вам, что, если вы решите жениться на этой леди – с ее значительным состоянием – вы обнаружите, что отныне наша дверь будет плотно закрыта!»

Комната сгустилась вокруг Софьи; слезы навернулись у нее на глаза, когда она внутренне боролась с шоком, вызванным не только предательством, но и страхом – ведь как она могла недооценивать Льва Николаевича? Разве он не заявлял о незнании этой женщины? Лев Николаевич запнулся среди растущего внутреннего смятения – столкновения между отчаянной попыткой финансового спасения и верностью своей жене, которую он все еще любил, несмотря на все глупости, которые могли возникнуть в отчаянном положении:

«Но я говорю правду! Мадемуазель Роше предлагает надежду на наши долги…»

Клавдия Анатольевна иронично усмехнулась: «Надежду? Возможно, мимолетное наслаждение – но знайте: ваши решения разорвут некогда дорогие узы».

Так же быстро, как они прибыли – с ощутимым напряжением в каждом вздохе – пара повернулась обратно к своему экипажу без церемоний или дальнейших объяснений, оставив после себя тишину, достаточно тяжелую, чтобы задушить мечты, когда-то лелеемые в этих стенах. Теперь один среди эха, оставляемого удаляющимися шагами, всего несколько мгновений назад наполненных оживленной болтовней – Лев Николаевич застыл, в то время как невидимые волны разбивались о берега глубоко внутри него, оставляя следы там, где привязанность встречалась с амбициями лоб в лоб, на фоне назревающего горя, до которого невозможно дотянуться.… Софья сбежала наверх, отбросив всякое притворство, в то время как Александра следовала за ней по пятам, предлагая утешение, принесенное не только кровью, но и любовью, разделяемой семейными узами, крепкими, но хрупкими под непредвиденным бременем – и все это в то время, как Петр бросил последний взгляд на их отца, выражение лица которого отражало тени, вторгающиеся во тьму, прежде чем выйти на солнечный свет, странно лишенный радости.… Так началась еще одна глава, разворачивающаяся в легендарных залах поместья Беловых, где сердца оставались переплетенными даже среди разочарований, угрожающих всему, что было дорого – и, хотя утро началось бурно, оно также обещало, что вечер будет наполнен заново, когда прибудут друзья, принося смех, возможно, рассеивая шепот, эхом отдающийся еще долго после

отъезда.…

Лев Николаевич, остолбенев от неожиданности, долго не мог прийти в себя. Мысли путались, словно листья в ураган. Он все чаще представлял себе, как могло бы быть, если бы его план осуществился, и он действительно женился на мадмуазель Роше. Однако, под давлением Клавдии Анатольевны и ее громкого голоса, надежды на сохранение богатства поместья казались тающими, как солнце за горизонтом.

В угасающем свете пасмурного осеннего дня юный Петр Белов вышел на улицу, оставив позади удушливую атмосферу гостиной своей семьи. Воздух был свежим, пропитанным ароматом опавших листьев и надвигающейся зимы – разительный контраст с суматохой, царившей у него внутри. Новость обрушилась на него подобно удару грома, поразив в самую сердцевину его юношеской невинности: его отец, Лев Николаевич Белов, изменил его матери с мадемуазель Роше, женщиной, красота которой меркла по сравнению с красотой Софьи Дмитриевны Беловой. Когда он бродил по саду, примыкающему к их величественному дому – святилищу, когда-то наполненному смехом и семейным теплом, – он почувствовал невыносимую тяжесть на сердце. Розы все еще вызывающе цвели, несмотря на наступающий холод; их трепещущие лепестки казались почти насмешливыми в своей красоте, когда он вспомнил, насколько ярче они выглядели, если смотреть на них через линзы, не затуманенные печалью. Каждый шаг хрустел на гравийных дорожках, усыпанных остатками летнего великолепия, но все, что Петр мог чувствовать, было ненасытное желание сбежать из этой жизни, омраченной предательством. Над ним в своей комнате лежала Софья Дмитриевна – воплощение грации и стойкости – теперь вся в слезах, которые дождем падали на ее вышитый носовой платок. Ее рыдания слабым эхом разносились по коридорам, когда Александра, сестра Петра и дух-хранитель среди хаоса, пыталась успокоить разбитое сердце ее матери.