Ирина Коваленко

Марсик совершенно обнаглел. Как он был хорош, когда сынишка принёс его, крошечного, завёрнутого в клетчатый шарф, домой. Пушистый комочек серебристого цвета. Можно ли было отнять его у мальчишки, который получил такой подарок от одноклассницы?

Но всё хорошее быстро проходит. Из маленького комочка Марсик превратился в огромного котяру, метящего углы так, как ему хочется, и когда хочется. Ему было совершенно наплевать на кошачьи наполнители и прочую ерунду, к которым его терпеливо приучали хозяева. Иногда только Николай Гаврилович, глава семьи, заставлял устыдиться домашнего монстра, и он царственно шествовал в ванную комнату, запрыгивал в раковину и в неё справлял свои простые кошачьи нужды.

Жена Гавриловича долго металась между любовью к сыну и вонью в квартире. Но Марсик не оценил её терпения, а начал с нею воевать, видимо вообразив, что своим именем имеет отношение к богу войны, однако это только ухудшило его положение на семейном фронте.

После очередных разодранных колготок и ползания на коленках по всем углам их небольшой квартиры Татьяна Петровна взмолилась:

– Коля! Больше не могу! Сделай что-нибудь, завези ты его куда подальше!

– А как же сын?

– Сейчас он на каникулах у бабушки, а когда вернётся, скажем: сбежал, мол, Марсик наш.

– Суровая ты женщина, Татьяна. Это же домашняя животина, как же он будет без нас?

– Подберёт кто-нибудь, купится на внешний холёный вид. Заранее жалко мне этого несчастного.

Николай Гаврилович был непростым человеком. Он мог, подобно птице, летать в небе, потому что работал пилотом в нашем авиаотряде, и на своей быстрокрылой ласточке бороздил просторы страны в разных направлениях.

– Ладно, отвезу в аэропорт, там хоть с голоду не помрёт. Местных кошачьих красавцев подкармливают сердобольные буфетчицы.

Их попытка не увенчалась успехом. Вечером того же дня Татьяна Петровна и Николай Гаврилович обнаружили под дверью своей квартиры орущего Марсика и, как потерпевшие поражение, а в глубине души восхищённые его возможностями ориентироваться, впустили героя домой.

Два дня Марсик отходил от личных впечатлений по освоению местности, на третий начал мстить: разодрал оконные занавески, столкнул с подоконника горшки с любимой геранью Татьяны Петровны. Об амбре в квартире говорить не приходится: у Марсика, видимо, развилось недержание мочи. В довершение своих подвигов он запрыгнул на голову к Татьяне Петровне, когда она пришла с работы, и изобразил рысь. Бедная женщина упала в обморок.

Вечером, хлюпая носом, прижавшись к мужу, Татьяна Петровна причитала:

– Не могу я больше, Ко-леч-ка-а-а!

– Танюша, он же такой молодец, смотри, откуда вернулся. Наши мужики сегодня после разбора полётов восхищались. Вася Шевченко сказал: «Редкий кот!»

– Нет, Колечка-а-а, или он, или я, как хочешь, завези! У нас с ним полная идиосинкразия!

– Чего, чего?!

– Несовместимость! Полная!

– Фу-ты, ну-ты! Чего он тебя так невзлюбил? Хорошая ты у меня женщина.

Гаврилович гладил жену по голове, одновременно вытирая своё мокрое от её слёз плечо.

– А-а-а-а…

– Ладно, ладно, завезу, успокойся только. Завтра в Одессу лечу, туда завезу.

В Одессу ласточка Гавриловича прилетела в полдень, потом предстоял Львов. Оглядываясь по сторонам, он прямо на взлётной полосе выпустил Марсика из своей спортивной сумки. В это время неподалёку родной «однополчанин» Василий Егорович Шевченко глушил мотор своего самолёта, прибывшего тоже в Одессу из Киева. Василию Егоровичу очень хорошо были видны действия Гаврилыча, и он стал толкать в бок своего напарника:

– Гляди, Серёга, Гаврилыч кота выпустил.

Василий Егорович был человеком неординарным, с юмором на «ты».

От его шуточек и подколов умирал со смеху весь авиаотряд. И надо же было именно ему сейчас оказаться по соседству с самолётом Гаврилыча.

– Серёга, давай Гаврилыча подколем. Выходи, хватай его кота и привезём ему домой. Вот хохма будет! Мы ж сейчас назад полетим, а ему ещё во Львов.

Сказано – сделано. Одуревший от перелёта Марсик ещё в себя не пришёл, как в скором времени улетел домой, где был заботливо доставлен Василием Егоровичем к хозяйскому подъезду.

После работы Татьяна Петровна вновь обнаружила Марсика под дверью. Он был какой-то неузнаваемо тихий, даже не мяукал.

«Надо же, – подумала она, – опять его, наверное, Коля в аэропорту выпустил».

Делать было нечего, она впустила кота. Впереди два выходных дня, и Татьяна Петровна, как было договорено с мужем, уехала на дачу, насыпав домашнему варвару побольше корма.

Вечером Гаврилыч вернулся домой, и первое, что он увидел, не включая свет: на столе в кухне сидел Марсик, глаза его светились зловещим зелёным светом, а шерсть стояла дыбом.

Страшный крик Гаврилыча слышал весь подъезд…

После очередных утренних разборов лётчики, подмигивая друг другу, спрашивали у Гаврилыча:

– Слушай, что с тобой?

– Да у меня что-то с головой не в порядке, – тихо жаловался бедолага. – Завёз кота в Одессу. А он дома оказался.

Спустя несколько дней пилоты и сам Василий Егорович уже рассказывали Гаврилычу о своей шутке. Но произошло что-то необратимое, Николай Гаврилович так и не смог вникнуть в обстоятельства происшедшего и, говорят, вскоре уволился из авиаотряда.

Дин Котов

Григорий Кушнер

Когда Сеня был молодым, он жил в Свердловске и учился в Горном институте. Был декабрь, приближался новый, 1972 год, а с ним и сессия. Настроение у Сени было отвратительное. У него не были сданы зачёты. А без этого, как известно, к сессии не допускают. Всё могло закончиться в лучшем случае академическим отпуском, а в худшем – непобедимой Советской армией. Выход, конечно, был… и выход надёжный и испытанный, который всегда снимал все вопросы деканата… Нужен был больничный. Ну, казалось бы, что проще? Сколько раз Сеня получал эти липовые больничные: и врач был знакомый, и такса была необременительная. Но в этот раз он решение вопроса затянул, знакомый врач уехал из города, а другой выдавать больничный категорически отказался. На Сенины жалобы, а также на простодушный вопрос «Что же мне теперь делать?!» врач ответил непререкаемым тоном: «Заболеть». И Сеня начал честно пытаться заболеть: и босиком по снегу ходил, и разгорячённый в окно высовывался, и мороженое ел на улице – ничего его не брало. Перед сном он даже как будто бы начал молиться. Как это делается, он, конечно, точно не знал, но как-то так по-своему просил у судьбы больничный. Но и тут, разумеется, ничего не получалось. Начал Сеня судьбу свою поругивать и в грубой форме требовать у неё объяснений.