Блю подумала обо всех неприятных воспоминаниях, запертых у нее в голове – ее собственных и тех, которые она, сама того не желая, унаследовала от других.

– А до тех пор, – продолжала миссис Парк, – событие будет вызывать образы, зрительные и чувственные, и, в самых тяжелых случаях, будет вас обманывать, заставляя думать, будто рядом кто-то или что-то, чего на самом деле нет.

Небо потемнело, и дождевые капли на стекле стали черными.

– Блю, с вами все в порядке? – Миссис Парк положила Блю руку на плечо. – Вы побледнели.

Бриджет Форд жгла пучки шалфея, чтобы очистить ауру убогой квартиры в Престоне. Она потратила большие деньги на магические кристаллы, благословленные шаманом из Непала. Она вырезала на свечах символы и зажигала их в определенные моменты лунного цикла – треугольник с маленьким треугольником внутри для защиты; три круга в пирамиде для мира; закрученная по часовой стрелке спираль для духовного перерождения.

И была убеждена в том, что Блю особенная.

Когда Блю исполнилось пять лет, Бриджет отвела ее к целителю-провидцу, жившему на окраине Блэкпула, единственному из всех, кто согласился принять ребенка. Запоздалый подарок на день рождения дочери – визит стоил половину недельного пособия, поэтому ей пришлось почти целый месяц питаться одними объедками (которых было мало), чтобы накопить достаточно денег. Блю могла сосчитать ребра матери под тонкой желтой футболкой.

Маленькую Арлу оставили дома в пустой ванне, одетую в мокрый комбинезон, перепачканный грязью. Боди проводил мать и сестру до автобусной остановки, недовольно пиная асфальт и волоча ноги. Для него во всем этом не было ничего хорошего.

В автобусе мать расчесывала Блю волосы пальцами. Это наполнило девочку спокойствием и нагнало на нее сон, и она прильнула своим маленьким тельцем к матери. Боди стоял в проходе и в крутых поворотах старался удержать равновесие, не хватаясь за поручни.

Его глаза, темные, почти черные, следили за сестрой подобно южному полюсу магнита, охотящемуся за северным. Боди сутулился, шаркал ногами, совсем не улыбался, и Блю чувствовала, что он вечно на нее злится, словно она отобрала у него место на единственной кровати, словно эта поездка к целителю была ее идеей.

Ей очень хотелось, чтобы и он также остался дома в ванне.

Они вышли из автобуса за две мили до нужной остановки, чтобы сэкономить деньги на обратную дорогу. Дальше они пошли пешком. Бриджет напевала что-то себе под нос и здоровалась со всеми встречными, хотя никто ей не отвечал. Блю держала ее за руку, а Бриджет время от времени считала до трех и подбрасывала дочь в воздух. Когда у Блю устали ноги, мать усадила ее на закукорки, и девочка крепко обвила ее ногами. Боди плелся сзади, смотря Блю в спину так пристально, что та уткнулась лицом матери в плечо.

Им потребовался почти целый час, чтобы найти нужный дом: у Бриджет был только адрес, и она сверялась с картой на каждой автобусной остановке, мимо которой они проходили.

Дом оказался весьма скромным, из красного кирпича с двумя комнатами на первом этаже и двумя спальнями на втором, на улице, застроенной такими же домами. Было уже время обеда, однако окна оставались зашторенными. Объявление, приклеенное скотчем к почтовому ящику, гласило, что «Рекламным агентам здесь не рады». Фасад представлял собой галерею с бирюзовыми буддами, китайскими иероглифами из гнутого металла и головами животных, вырезанными из дерева. В то время как у остальных домов за окнами были ящики с цветами, здесь на окнах висели ржавые «музыкальные колокольчики»[14].

– Определенно, это то самое место. – Мать поискала звонок или дверной молоток, но ничего не нашла. Она уже собралась постучать кулаком в окно, когда Блю наконец увидела.

– По-моему, это язык, – сказала она.

На стене была закреплена обезьянья голова, с разинутым ртом. Глаза сверлили девочку насквозь, и той это не понравилось. Она отвернулась, но у нее за спиной стоял Боди.

Крепче схватившись за руку матери, Блю закрыла глаза.

Мать нажала на высунутый язык, и где-то внутри раздался звонок.

– Должно быть, вы мисс Форд, – произнес фальцет, и Блю, открыв глаза, увидела толстого, лысого, смуглого мужчину в длинном пурпурном халате. На носу у него восседали очки с круглыми, как полная луна, стеклами, а двойной подбородок был гладким, словно навощенным.

– Проходите, проходите! – нараспев произнес он. – Я, Чародей Девлин, к вашим услугам. А вы, моя маленькая леди, должно быть, Блюбелл Гайя Форд. – Поклонившись, мужчина отступил в сторону, пропуская гостей в дом. Он был такой толстый, что места почти не осталось, и Бриджет и Блю пришлось протискиваться мимо него.

Девлин угостил их чаем с печеньем. Боди встал у двери в сад, скрестив руки на груди, и ни к чему не притронулся. Он так пристально, с такой злобой смотрел на печенья, что Блю испугалась, как бы они не пропитались его ненавистью и не испортились. Брат умел сделать так, чтобы ее еда становилась отвратительной на вкус.

Кухня оказалась гораздо чище, чем дома у Фордов, и в ней вместо прогорклого жира пахло тостами и кофе. Девлин наблюдал за своими гостьями, похлопывая себя по животу. Он сказал, что сам есть печенье не будет, но они просто обязаны угоститься; затем он поболтал с Бриджет о погоде, о том, как они сюда добрались, заливаясь краской всякий раз, когда та смотрела ему прямо в глаза. Блю взяла четвертое печенье и положила его в карман, на потом.

Девлин проводил их в комнату в глубине дома. Воздух в ней был насыщен запахом благоуханий и воска.

– О господи, как же здесь красиво! Ты только посмотри на эти хрустальные шары, Блюбелл, ты только посмотри на… О боже, это алтарь? А это руны? О, они просто потрясающие! – Бриджет металась от стола к маленькому столику, разглядывая маятники, разложенные на кусках бархата, резные чаши, похожие на сложенные крылья, заполненные десятками разноцветных гладких камешков. Стены были обиты бордовым бархатом, а крошечные кусочки хрусталя вокруг лампы на потолке преломляли неяркий свет в радугу.

– Но трогать ничего нельзя! – предупредила Бриджет, хотя можно было не опасаться этого, поскольку до смерти перепуганная Блю все равно не осмелилась бы к чему-то прикоснуться. В комнате было темно и тесно; мускусный запах трав не давал свободно дышать. Девочке захотелось домой.

Делвин стоял, обхватив руками свое округлое брюшко; всякий раз, когда он кивал, у него расцветал третий подбородок.

– Не желаете сесть? – Делвин указал на круглый стол посреди комнаты. На столе была вырезана пятиконечная звезда, в середине лежала колода порядком замусоленных карт Таро.

Бриджет объяснила, что происходит. Девлин слушал ее, разглядывал Блю, кивал, напевал что-то себе под нос и время от времени заливался краской. Подавшись вперед, он посмотрел на девочку так пристально, что та смущенно отвела взгляд.

– Теперь я вижу, что вы имели в виду, когда говорили со мной по телефону. Они просто поразительные – янтарь с бирюзой, словно туманность Улитка[15], но только наоборот. И он уже окончательный, да? Цвет глаз? Я слышал, у детей цвет глаз со временем меняется…

– Обычно цвет глаз становится постоянным к концу первого года жизни, – сказала Бриджет; по мере того как росло ее возбуждение, ее южный акцент усиливался. – Блюбелл родилась с бирюзовыми глазами, а янтарный цвет добавился со временем.

– И что вы думаете по поводу своих очаровательных глаз, мисс Блюбелл? – спросил Делвин, опуская свое лицо к самому столу, чтобы встретиться с девочкой взглядом.

Пожав плечами, Блю попыталась придумать какой-нибудь вежливый ответ, но тщетно. Она ощупала карман юбки, убеждаясь в том, что печенье по-прежнему там. Да, печенье было там. У нее мелькнула мысль, останется ли оно вкусным, когда она вернется домой.

– И давно у тебя эти… способности? – продолжал Девлин.