Когда я был ребенком, возраст позволял мне не выбирать слова, жить своевольно, поступать, как хотелось мне, и не задумываться о последствиях, в те годы я как-то написал: «Мои друзья – источник смелости, благодаря которой я продолжаю существовать, они дают мне возможность жить свободно и не бояться этого мира».

Этот эпилог я посвящаю своим друзьям, тем людям, которые когда-то сходили с ума вместе со мной, страдали вместе со мной, тем, с кем мы неслись на велосипедах по годам нашей наполненной одиночеством юности. Думаю, все мы помним, как те переживания зеленых лет оставляли на наших лицах следы прожитых печалей, прожитых трудностей, следы, которые не стереть даже времени.

И которые много, очень много времени спустя все еще заставляют нас тяжело вздыхать.

Вздыхать по собственной прежней ранимости. Вздыхать по слишком быстро убегающему времени. Стоит только прикрыть глаза, на секунду отвернуться – как совсем скоро мы поприветствуем старость.

Сяо1 А в Японии, изучает экономику в Университете Васэда. Он присылает мне фотографии, постоянно сопровождая их длинными-предлинными письмами, и судя по времени отправления, указанному в его имейлах, он все так же пишет ночами. Еще прежде в Китае он каждый раз писал мне письма от руки на белых листах А4, а после того как уехал, стал строчить их глубокими ночами на клавиатуре.

Сяо А – светлый человек, он проживает свою жизнь в лучах солнца радостно и просто, он живет с достоинством и простодушием, тихо и свободно, вдали от сражений с миром. Он не писатель, ему не по душе литература; единственное, что он читал, написанные мной беспорядочные главы. Такие парни, как он, полны простодушия и радости. Я уверен: люди, запятнанные литературой, радостны быть не могут, их счастье рассыпано где-то в неизвестном месте и, словно непослушные дети, они все ищут его, гуляя на улице до рассвета и даже с его наступлением не соглашаются возвращаться домой. Сяо А как-то сказал мне: читая мои тексты, он чувствует тоску в сердце, потому что в них я никак не могу отыскать свое счастье. Я ответил ему:

«Сяо А, не беспокойся ты обо мне так, я не хочу зазря привыкать к твоей заботе, ведь рано или поздно мы расстанемся».

Этот диалог случился, когда я учился в десятом классе. И когда я поступил на первый курс университета, он и правда уехал от меня в другую страну и стал писать мне ночные имейлы перед сном. Дни он проводит прогуливаясь по кампусу Васэда в одиночестве, но, как обычно, улыбаясь во все лицо.

Он из тех, кто может жить счастливо и один.

Но я не такой.

На фотографиях Сяо А ярко улыбается, стоя под деревом вишни, а на его длинную белую ветровку падают кусочки солнечного света. Внизу фото его рукой подписано: «Мое любимое дерево вишни».

Как сквозь сон, я помню телефонный разговор с Сяо А перед тем, как он уехал в Японию. Тогда я услышал, как голос, звучавший в моей жизни каждый день, обратился ко мне: «Мне плохо. Мне страшно остаться одному, без друзей». Я знал, что «друзья», о которых говорит Сяо А, были мной, ведь я был его единственным другом.

В тот день по телефону Сяо А все продолжал говорить без умолку, пока у телефона не разрядилась батарея. Я никогда не предполагал, что всегда тихий Сяо А мог так долго рассказывать о чем-то. Я сжимал в руке телефон, и чем дальше шел разговор, тем печальнее мне становилось. В последнюю секунду, до того как телефон разрядился, он сказал мне: «Если однажды наши пути разойдутся…»

Звонок оборвался шипящим звуком, похожим на дождь за окном.

Я отложил телефон и тихо закончил за Сяо А: «… давай просто быть друг у друга». Опустившись на кровать, я заснул глубоким сном.

Время по-прежнему движется вперед. Я постепенно становлюсь старше, и на лице ребенка, что раньше ярко улыбался, теперь висит безразличие.

Мне девятнадцать, и я стою на перекрестке своей юности.

Там, где заканчивается одна жизнь и начинается другая.

Вэй Вэй – творческая натура, она училась рисованию целых двенадцать лет, и я сам видел, как когда-то обычной ручкой она вырисовывала прекрасные пейзажи. Только сейчас она перестала рисовать, и все из-за экзаменов в университеты. Когда отец велел ей отказаться от мечты и планов на будущее, Вэй Вэй бросила кисти и краски, на которые опиралась все двенадцать лет. Не знаю, была ли она абсолютно уверена, делая этот выбор, знаю лишь, что сам я мучился ни один месяц, прежде чем все-таки выбрал технический факультет. Впредь Вэй Вэй больше никогда не говорила о рисовании. Вот только я знал, что и в школьных фестивалях искусств она перестала участвовать, хоть и без труда могла занять первое место. Ярче всего я запомнил тот момент, когда мы проходили мимо объявления о наборе абитуриентов в Академию художеств университета Цинхуа и она резко остановилась. Спустя пять минут она повернулась и бросила мне: «Пошли». Я смотрел Вэй Вэй вслед. Ее черную ветровку наполнил холодный зимний ветер, и почему-то – не знаю почему – мне стало паршиво. Но ей я ничего не сказал, а просто, вяло улыбнувшись, побежал к ней.

С тех пор тоже прошло уже много времени, и воспоминания мои довольно размыты, словно запотевшие окна автобуса: я протягиваю палец, провожу им по окну, и тут же появляется четкий след, а вдоль него образуются крупные капли воды. Эти капли стекают вниз так же, как когда-то в юности стекали по щекам наши щедрые слезы.

В один день, когда я ехал один, я прислонился к огромному автобусному окну. Автобус проехал по эстакаде, через туннель, и за окном я заметил еще один пролетевший мимо автобус. На нем сзади была выведена одна фраза: «Спустя двадцать лет дни нашей юности все еще в наших сердцах».

Я понятия не имел, рекламой какого бренда были эти слова, но они тронули меня до глубины души.

Прекрасный хрустальный шар, страна грез под названием юность была у всех нас, детей, так же как у Алисы была ее Страна чудес. Вот только Алиса повзрослела и потеряла свой ключик, и что же ей оставалось делать? Сесть на пол и плакать или же продолжать храбро идти вперед?

Вэй Вэй живет одна в Чунцине, в городе, что находится не так далеко от того, где мы выросли, может приезжать домой хоть каждую неделю, если захочет. И все же она говорит: «Мне нужно привыкать жить самостоятельно, потому что однажды наши пути могут разойтись».

Помню, после школьного выпускного мы дали себе волю, наши дни заполнились шумом, прогулками и пивной пеной. Все кричали и громко пели, так, что срывались голоса. Большой группой мы шатались по ночным улицам до самого рассвета, пока на улицах не было ни души.

Под конец нас оставалось лишь несколько человек, все очень хорошие друзья: Вэй Вэй, CKJ, Сяо Цзе и я.

Мы ложились пьяные на скамейках в парке и то заходились смехом, то плакали. Мы говорили что-то друг другу, а потом забывали собственные слова. В те ночи мы лежали, пока темное небо над нами не начинало светлеть.

Когда я перебирался из родного города в Шанхай, Вэй Вэй подарила мне книгу. Я открыл ее в самолете и увидел на первом листе ее красивый почерк:

Для Сы:

Моему другу, который дарил мне больше всего тепла и поддержки в школе.

Когда мы с тобой вместе слушали песни, в одной из них была фраза: «В это холодное время года все прячутся от ветра и холода и только ты со мной поешь эту песню».

Из всего выпускного года больше всего мне запомнились эти слова. Мы всегда повторяли: «Вот закончится июль, и все будет хорошо, все будет круто».

И вот мы наконец-то сбежали из этого чистилища выпускного класса, и все должно быть хорошо, все должно быть круто, вот только это вовсе не так. После июля все разъедутся, и я даже уже начала скучать по всему, что происходило в этом году, даже по тому, как мы с тобой полностью провалили первый пробник, по зубрежке в обеды и по вечерам, по арбузному соку у школьных ворот и по всем нашим разговорам, радостным и грустным, громким и злым.